Клеймо дьявола

Фрея молчала, но в ее глазах зажегся интерес.

— Женщина молода и такая же светловолосая, как ты, только немного выше. Она хорошенькая, и у нее еще все зубы целы.

— Хм.

Лапидиус подумал о буквах, вырезанных у нее на лбу, и о том, что ее нашли под повозкой Фреи, но об этом он предпочел не распространяться. Эти детали только излишне встревожат его пациентку.

— У нее голубые глаза и милое личико.

— Хм, — снова отозвалась Фрея. — Знаю одну такую, похожую на вашу. Она корзинщица.

— Корзинщица?

— Ну да. Может, это она.

У Лапидиуса заскребло в подреберье. Он снова словно воочию увидел убиенную лежащей в часовне. У той были натруженные руки с обломанными ногтями. Трещины на руках тоже подходили к такому промыслу.

— Как ее зовут? Кто она и откуда?

— Не знаю. Я только видела ее. Можно мне воды?

— Нет, — ответ прозвучал слишком сурово.

— Почему?

— Из-за лечения, я тебе уже говорил. Пациент должен получать столько воды, сколько выходит с потом обратно. Так ты не знаешь ее имени?

— Хочу пить.

— Нет.

— Тогда тоже нет!

Фрея вызывающе глянула на него через окошечко своей камеры. Он уже хорошо усвоил, что дальнейшие попытки разговорить ее ни к чему не приведут. Ничего другого не оставалось, как уйти. Лапидиус вздохнул:

— Ну что ж, я тебе верю, что ты не знаешь имени женщины. Жаль.

В лаборатории он застал Марту за работой. Она, повернувшись к нему спиной и весело напевая себе под нос, усердно стирала пыль. Лапидиус остановился. В его голове зароились мысли. Если та девушка и впрямь была корзинщицей, то не из Кирхроде, иначе на площади ее бы сразу опознали. Это понятное дело. Следовательно, она была из другой местности. Но из какой? Кто мог это знать? По логике вещей, кто-то, кто живет не в городе. И скорее всего, тот, кто занимается тем же промыслом. Да, это вполне возможно.

— Ты знаешь какую-нибудь корзинщицу не из Кирхроде? — громко спросил он.

— Оооой! Пресвятая-мадонна-вместе-со-всеми-святыми! Как вы меня напужали! — Марта подпрыгнула на месте и прижала полные руки к пышной груди. — Чё тако, хозяин?

— Извини, — Лапидиус повторил вопрос.

И, к его удивлению, Марта тут же ответила:

— Плетет корзины и не из Кирхроде? Дак как жа, хозяин, а Кривая Юлия?

— Кривая Юлия?

— Ну да, хозяин. У ней на Цирбельхё домишко, у Энсбахского лога. Мили три в горы. А чё дак, хозяин?

— Да так, ничего. — Лапидиус плюхнулся в любимое кресло, взял в руки перочинный ножичек и поигрывал им, пока служанка делала свою работу. — Марта, к обеду меня не жди. Может, я вообще вернусь только к ночи. Присмотри за атанором, огонь не должен гаснуть. И потом поднимись к Фрее, да только не давай ей снотворного, лишь глоток колодезной воды. Вот ключ, на всякий случай. А теперь иди.

— Дак как жа энто, хозяин! Я щё не убралась, да и покушать вам…

— Оставь, Марта.

— А я б вам хлебца с маслицам с собой-та…

— Нет, оставь меня.

Марта спешно исчезла, а Лапидиус, не теряя больше времени, принялся переодеваться. Он выбрал простое платье, какое носят путешественники: старые саржевые штаны и многократно залатанную рубаху; поверх накинул затертый до белесых пятен кожаный камзол. Эту одежду он носил, бродя по дорогам Испании. И, несмотря на ее изношенность, был к ней очень привязан.

Он решил навестить Кривую Юлию.

Лапидиус обливался потом. Упорно, шаг за шагом, он подымался в гору. Городская стража у восточных ворот показала ему, как лучше добраться до Цирбельхё, и поначалу он в хорошем темпе продвигался вперед. Однако апрельский день выдался необычайно теплым, и солнце стояло почти в зените. Чем выше он поднимался, тем более вынужден был себе признаться, что он плохой скалолаз.

Пройдя хороший отрезок пути — дома в Кирхроде лежали внизу, как кукольные домики, — он смекнул, как срезать и напрямик пройти по дороге, которая вела через ельник к вершине Цирбельхё. Там наверху высился один лишь гигантский бук, приветливо покачивая кроной. Лапидиус решил не ходить окольными путями, чтобы сэкономить силы и время. Бук служил хорошим ориентиром.

Чуть погодя он понял, что совершил ошибку, потому что тропа потерялась, а ели обступили его, как вражеское войско, закрывая обзор.

Лапидиус остановился и вытер пот со лба. Сердце колотилось, а он пытался привести в порядок мысли. Ладно, он заблудился, но теперь надо просто идти в гору, чтобы добраться до вершины. Нет, так дело не пойдет. Земля под ним не всегда имела уклон, а на том месте, где он стоял, вообще была ровной. Когда он сворачивал, Цирбельхё виднелся на востоке, пришло ему на память, так что следует шагать в этом направлении — и он у цели. Но где восток? Когда-то он слышал, что муравьи складывают свои яйца на южной стороне муравейника и что лишайник на стволах деревьев указывает на север. Однако под сенью леса не было видно ни муравейников, ни лишайника.

Поляна! Если он просто пойдет дальше, должен когда-нибудь наткнуться на поляну. А там и сориентируется. В бодром настроении Лапидиус зашагал дальше, но ноги начали ныть, а время уходило. Постепенно он потерял счет времени, по его представлению, прошли уже часы. Может, он ходит по кругу? Деревья все выглядят одинаково, и почва под ногами все та же: бурая, пружинистая, покрытая иголками. И все еще ни одной поляны!

— На помощь! — закричал он. — На помощь! Ау, кто-нибудь отзовись!

Он двинулся дальше. От напряжения он все больше дышал ртом, и во рту пересохло. Его начала мучить жажда. Сейчас бы кружку студеной колодезной воды! На ум пришла Фрея. Как только она может терпеть без питья! Кружкой больше, кружкой меньше — разве это помеха лечению?

— На помощь! — крикнул он снова. — Ау-у! На-а по-о-о-мощь!

Какой-то шорох заставил его насторожиться. Ветви раздвинулись и уступили место мужичку, который стоял, покачиваясь. Это был старик с всклокоченной бородой и гноящимися глазками. В правой руке он держал большую кружку, и та, несмотря на его раскачивания, каким-то образом сохраняла вертикальное положение, что свидетельствовало о многолетней практике. Левая рука пришельца лежала на детородном члене — видно, он только что помочился. Осоловелым взглядом пропойцы старик уставился на Лапидиуса.

— Тты… чё орешь… пр… прьятель? Пт… птерялся?

Лапидиуса раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад наконец-то увидеть человеческое существо. С другой — не привыкший к такому панибратскому отношению, он попятился. Потом его осенило: он же в таком облачении, что пьяница принял его за своего. Ну, может, это и к лучшему.

— Меня зовут Лапидиус, — начал он. — Я заблудился.

— А я… стр… стрина Хольм, — старика снова качнуло, как тростинку на ветру, но кружка не дрогнула.

— Хольм? — Что-то копошилось в его памяти. И вот осенило: — Это ведь ты нашел мертвую на Гемсвизер-Маркт?

— Т-так… прьятель. Тк… ткой был ужас, ик, дъсих пор стьит прред глазами. Пш… пшли.

Старик исчез за кустами, и Лапидиус поспешил за ним. Вскоре Хольм остановился перед убогим домишкой и сообщил, полный гордости:

— М-мой дом.

Лапидиус поскорее отвернулся, чтобы запах перегара не попал ему в лицо.

— Э… хороший дом.

Старик плюхнулся на поваленное дерево и сделал приглашающий жест. Когда Лапидиус присел рядом, он протянул ему кружку:

— Хошь глотнуть, пр… прьятель?

— Нет, спасибо. Мне бы лучше воды.

— Во-оды?.. Пф-ф… Воды у меня нет, ик.

Хольм пожал плечами, хлебнул сам от души и без перехода повалился на бок, все так же победно сжимая посудину, как трофей.

Лапидиус изумился. Такого потешного человека он еще в жизни не встречал, а он много постранствовал по свету. Хольм захрапел так, что и мертвого поднимешь. При этом принял такое положение, в котором могут спать только пьяные в дым: полусидя-полулежа, туловище боком лежит на бревне, а ноги под прямым углом опущены вниз, ровнехонько друг к другу.