Клеймо дьявола

Эта сфера не могла заменить дистиллятора, да и сам он мыслями был далеко от эксперимента. Снова и снова в памяти всплывало то, что Фрея сказала о свидетельницах. Они покупали белену и потом не ушли, хоть причины на это и не было.

Или все-таки была? Может, они заболтались и забыли о времени? Маловероятно. Постой-ка, предложение Друсвайлер переночевать у них наводит на размышления. Уж очень оно необычно, особенно если знать, какая эта баба брюзга и злыдня.

Лапидиус вынул сферическую колбу из установки для опыта и отставил ее в сторону Ему непременно нужен дистиллятор, и лучше сегодня, чем завтра. Наверное, все-таки придется еще раз пуститься в путь к аптекарю. Он решил пробираться окольным путем, хоть на улице уже и стемнело. Обогнув Гемсвизер-Маркт по широкой дуге, через какое-то время он постучал у дверей фармацевта. Открыла его жена, и Лапидиус изложил свою просьбу. Только вот помочь она ему не могла, и пришлось не солоно хлебавши возвращаться домой.

Аптекаря Вайта дома не было.

ПЯТЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ

Ранним утром шестнадцатого апреля можно было снова видеть Лапидиуса, устремившегося торопливым шагом к Гемсвизер-Маркт. Он получил предписание безотлагательно явиться в ратушу. По какой причине, этого Крабиль, податель послания, не мог или не хотел сказать.

Ломая голову, зачем его срочно требовали в такой неурочный час, Лапидиус вошел под своды старинного здания. Крабиль откланялся и передал магистра городскому писарю, невзрачному хромому книжному червю, который провел его по множеству коридоров и наконец остановился перед массивной дубовой дверью. На двери красовалась роскошная картина, изображавшая обнаженного бородатого мужчину с роговидным инструментом. Над ним виднелась надпись:

JURA NOVIT CURA.

«Закон известен суду», — читая, зашевелил губами Лапидиус. До него стало доходить, что он доставлен в зал суда. «Будем надеяться», — пробормотал он себе под нос. В нем шевельнулось недоброе предчувствие, он поправил шелковую шапочку на голове и вошел.

Помещение выглядело солидно и мрачно. Повсюду глаз натыкался на дерево и резьбу, даже потолок был обшит деревом. Три остекленные со свинцовыми переплетами окна пропускали мало света. По центру стоял длинный стол, за которым сидели облаченные в мантии господа.

— Очень признателен вам, магистр Лапидиус, что вы так скоро нашли к нам дорогу. — Бургомистр Штальманн, нескладного вида пятидесятилетний мужчина с обрюзгшим лицом, указал ему на стул. — Садитесь.

На пальцах бургомистра сверкнули благородными камнями перстни, свидетельствовавшие о благосостоянии их обладателя. Только, в отличие от изящных драгоценностей, сами пальцы напоминали скорее связку сарделек.

— Судья Мекель по мою левую руку вам также известен. Двое других господ — советники Коссак и Леберехт.

Лапидиус отвесил вежливый поклон.

— Что ж, к делу. — В учтивом тоне Штальманна появилась официальная нотка. — Повод, по которому вы здесь, не внушает радости. В городе волнение, чтобы не сказать беспорядки. Тело, обнаруженное вчера на площади, повергло горожан в смятение и ужас. Говорят, ведьма Фрея бродила ночью по городу и убила незнакомку. Крабиль, которого мы обстоятельно допросили, того же мнения. Он сообщил, что незнакомка имеет на лбу своего рода метку, состоящую из букв «F» и «S», и было бы крайне удивительно, если бы это не означало «Фрея Зеклер».

Лапидиус твердо возразил:

— Я уверен, что она не имеет к этому никакого отношения.

Штальманн сжал пятерню, чтобы перстни не мешали ему почесать в бороде:

— Поскольку женщина находится под вашей опекой, я думал, что вы выразите нечто подобное. — Он обменялся с судьей Мекелем взглядом, удостоверяющим взаимопонимание в скверном положении дела. — Но как бы то ни было, беспорядкам в городе должен быть положен конец. Поэтому я принял решение продолжить процесс над ведьмой. Мне это кажется самым благоразумным.

Мекель, Коссак и Леберехт важно закивали. Мекель при этом выглядел озлобленным.

— Я ручаюсь за Фрею Зеклер. Она не имеет никакого отношения к убийству.

— Возможно, с вашей точки зрения это и так, магистр, однако…

— Простите, что вынужден вас перебить, господин бургомистр, однако полагаю, судья Мекель поставил вас в известность, что Фрея Зеклер заражена сифилисом. Стадия, в которой находится болезнь, вышла за рамки начальной. Показаны неотложные лечебные мероприятия. Поскольку в Кирхроде не имеется «французского дома», я предложил свои услуги, взявшись провести курс лечения на чердаке моего дома. Однажды начавшись, лечение ни в коем случае не должно прерываться. Это равнозначно смертному приговору.

Леберехт, неказистый блеклый человечек, единственным примечательным свойством которого было регулярное подергивание века, отмахнулся:

— Знаем, знаем, все это известно. Совет уже обменялся мнениями и даже пришел к соглашению, чтобы определить лечение «французской болезни» городскому медикусу. Тем временем медикус Гесселер объявил, что не располагает… э…

— Жаровой камерой, — подсказал Мекель.

— Да, именно. Вылетело из головы. Медикус не располагает жаровой камерой. Так что из этого следует троякий вывод. Первое: мы не можем поместить ведьму во «французский дом»; второе: городской медикус не может взять ее на лечение; третье, многоуважаемый магистр: мы не можем оставить ее у вас. Таким образом, приходится признать, что у нас имеется лишь один выход, а именно: отправить ведьму туда, где ей и место, то есть на костер.

Коссак, со своими сорока годами младший из всех, назидательно поднял палец:

— Чем также будет решена и проблема сифилиса.

Лапидиус ушам своим не верил. Он-то полагал, что имеет дело с ясно мыслящими мужами, мудрыми головами, которые в состоянии отличить невинную женщину от ведьмы. Разумеется, встречались колдуньи, которые вступали в связь с дьяволом и блудили с ним — не только церковь предъявляла такого рода обвинения, но и ученые были в этом убеждены! — но ведь здесь совсем другой случай, разве можно верить мошенницам и принимать глупое обвинение за чистую монету?

— Равным образом и я хочу привести здесь три пункта, — сказал он, с трудом сдерживая раздражение. — И все они говорят за то, чтобы оставить все, как есть ныне. Во-первых, высокие судьи в Госларе сочтут за неуважение, если вы, с одной стороны, спрашиваете их мнение, а с другой — не даете себе труда дождаться ответа и продолжаете судить дальше, как будто ничего не произошло. Во-вторых, при возобновлении допросов рано или поздно выйдет на свет, что Зеклер больна «французской болезнью», и, уверен, волнения в городе будут еще сильнее, не в последнюю очередь, из-за опасности заражения. — Лапидиус откашлялся, потому что в горле у него пересохло. Дорого он дал бы сейчас за стакан воды!

— А в-третьих? — Штальманн повертел своими перстнями.

— В-третьих, Зеклер не могла быть убийцей, поскольку сидит под замком. Ключ от замка хранится у меня. И это единственный ключ. Мастер Тауфлиб, мой сосед, ставил этот замок, и он может подтвердить.

— Ага. Хм, хм. — Штальманн не знал, что и сказать. Аргументы были вескими.

Лапидиус не останавливался:

— Жители Кирхроде успокоятся скорее, чем вы думаете. У них полно других забот. Через два-три дня ни одна душа и не вспомнит о Зеклер.

Мекель, которому очень не нравился оборот, какой принял разговор — в конце концов, это он выпустил обвиняемую из-под юрисдикции закона — нервно барабанил по столу.

— То, что говорит магистр Лапидиус, звучит разумно, — наконец изрек он, возлагая надежды на то, что можно избавиться от Зеклер и без суда и сожжения, памятуя то, что говорил Лапидиус о тяжести излечения. Хорошо бы, тогда и без костра все разрешится.

Штальманн беспрерывно сопел.

Коссак пялился на свои ногти.

Леберехта одолел тик.

— Разумно ли, нет ли, Мекель, одного не могу понять, — вступил он. — Из-за какой-то мелкой торговки устраиваем сыр-бор. Никому не известно, откуда она явилась, никто и не пожалеет о ее исчезновении. Общественное благо все-таки выше частного. Для города было бы лучше пытать ее до тех пор, пока она не обличит себя демоницей. Или у кого-то есть сомнения, что она ведьма? — Не дожидаясь ответа, он закончил: — Сжечь ее, да и дело с концом.