Страница 5 из 77
Я бы тоже так сделала, если бы могла.
Двери у входа в особняк огромные, деревянные и позолоченные, и они распахиваются при нашем приближении, без сомнения потому, что кто-то увидел нас через систему безопасности. Мы входим в фойе с мраморным полом, нас приветствует высокий, сурового вида мужчина в черном костюме, и сразу за ним я вижу еще больше охранников, стоящих по бокам от выхода из фойе.
— Я возьму ваш зонтик, мистер Нароков, — говорит мужчина, протягивая к нему руку. — Возможно, вам нужно полотенце, чтобы вытереться, сэр?
Он смотрит на меня, его глаза никогда не опускаются ниже моего подбородка, воплощение приличия. Единственный мужчина, который, вероятно, не воспользуется шансом полюбоваться сегодня вечером, думаю я про себя, поджимая губы, чтобы сдержать приступ истерического смеха. Если я начну, я не остановлюсь, и это никому не принесет пользы.
Меньше всего мне.
— Да, спасибо. — Голос моего отца изменился. В нем сквозит неподдельная уверенность, которую я лично считаю совершенно незаслуженной, но он играет в игру. Я стою там, ожидая указаний, потому что ничто в сегодняшнем вечере не зависит от моего выбора. Я просто шахматная фигура, и я жду, когда меня переместят на доске в этой партии.
Мужчина в черном уходит и возвращается с накрахмаленным белым полотенцем. Он передает его моему отцу, который вытирает им волосы, лицо и руки, прежде чем провести пальцами по волосам так, чтобы они были зачесаны назад с темными вмятинами по краям, где линия роста волос редеет.
— Следуйте за мной, пожалуйста, — говорит мужчина, и мой отец повинуется. Он бросает на меня острый взгляд, и я делаю то же самое, мои каблуки стучат по мрамору, когда нас выводят из фойе, мимо охраны, по коридору к другой высокой позолоченной двери.
Пахана нет внутри. Это то, что выглядит как официальная гостиная: блестящие паркетные полы, высокие книжные полки и кожаные диваны, обрамляющие каменный камин. По обе стороны от камина расположены огромные застекленные окна, по которым струится дождь.
— Кто-нибудь придет за вами, когда мистер Васильев будет готов, — говорит мужчина в черном костюме, а затем выходит, закрывая за собой тяжелую дверь и оставляя нас одних.
Я опускаюсь на один из кожаных диванов, чувствуя, как у меня немного дрожат колени. Я не знаю, должна ли я сесть, но мне все равно. Никто не должен долго стоять на четырехдюймовых каблуках.
Мой отец смотрит на меня, но не говорит мне встать. Я чувствую, как мое сердце бьется в груди в тяжелом ритме, и я пытаюсь сосчитать каждое биение, на чем-то сосредоточиться, кроме того, что будет дальше. Если я позволю своему разуму разгуляться, ужасы, которые я придумаю, будут слишком ужасны, чтобы с ними справиться. За эти годы я очень хорошо научилась контролировать свой страх. Я считала удары сердца, считала вдохи, считала секунды до того, как что-то закончится. Считала удары хлыста по моей коже…
Я чуть не выпрыгиваю из своей кожи, когда открывается дверь, и в комнату доносится резкий голос с сильным акцентом.
— Вас ждут. Следуйте за мной.
Я автоматически встаю, не дожидаясь указаний, разглаживаю руками юбку.
Настал момент расплаты.
НИКОЛАЙ
Едва я выхожу из кабинета отца, как нежная рука хватает меня за рубашку и тащит в соседнюю комнату.
— Николай! — Моя сестра, Марика, смотрит на меня с яростным выражением на лице. Несмотря на то, что она на фут ниже меня и на сотню фунтов легче, над ее гневом не стоит насмехаться. Прямо сейчас она выглядит так, словно хочет выцарапать мне глаза. — Ты же на самом деле не собираешься соглашаться с этим, не так ли?
— Ты не должна подслушивать. — Я хотел бы сказать, что у нашего отца есть слабость к своей дочери, но я давно знаю, что у моего отца есть слабости не там, где кого-то это касается. Если бы он узнал, что Марика подслушивала, она была бы наказана.
— Меня никогда не поймают. — Фыркает она, убирая с лица свои белокурые волосы, серо-голубые глаза того же оттенка, что и у меня, сверкают на мне. — Ты не можешь быть серьезным. Ты собираешься забрать эту бедную девушку и…
— Ты даже не знаешь, кто она.
— Это не имеет значения. — Марика топает миниатюрной ножкой. — Что, если бы это была я? Что, если бы наш отец отправил меня трахаться с каким-нибудь мужчиной просто так…
— Этого никогда не случится, и ты это знаешь. Ты дочь Пахана. За кого бы ты ни вышла замуж, тебя выберут лично.
Она морщит нос.
— Ты все еще упускаешь суть.
Я провожу рукой по волосам, вздыхая.
— Марика, будь разумной. Ты действительно думаешь, что я собираюсь причинить ей боль?
— Ты не можешь согласиться с этим и не навредить ей.
— Если ты подслушивала, значит, ты слышала весь разговор. Наш отец очень доволен собой за то, что додумался до этой идеи. Ты знаешь, я не могу сказать ему "нет".
Она поджимает губы. На это нет ответа, она знает не хуже меня, что в словаре нашего отца нет такого слова.
— Что ты собираешься делать? — Спрашивает она наконец.
— Ты же знаешь, я не причиняю вреда женщинам. Я не против насилия, но я не буду этого делать.
— Ты же не собираешься… — Марика тяжело сглатывает. — Заставлять ее?
Мое лицо искажается, и я пристально смотрю вниз на свою младшую сестру.
— Я никогда в своей гребаной жизни не принуждал женщину. — Слова звучат резче, чем я хотел бы, но я не извиняюсь. Сама идея оскорбительна. — Конечно, я, блядь, не собираюсь этого делать.
— Технически готовность не означает…
— Боже, Марика. Я, блядь, это знаю. — Я снова провожу пальцами по волосам. — Я разберусь с этим. Может быть, я просто оставлю ее у себя на несколько дней, заставлю их думать, что я ее трахнул, а потом позволю ей уйти. Звучит так, будто ее отцу все равно, что с ней будет потом. Я дам ей немного денег, а затем отправлю ее восвояси.
— Как шлюху?
— О, прекрати возмущаться. — Я свирепо смотрю на нее. — Я обожаю тебя, Мари, но ты не хуже меня знаешь, что в этом мире очень мало вариантов, и еще меньше для таких девушек, как ты и она. Вы можете находиться на разных концах спектра, но это, черт возьми, одно и то же.
— Что, если ты захочешь ее? — Марика закусывает губу. — Ты все еще соберешься оставить ее в покое?
Я не могу поверить, что веду этот гребаный разговор, но Марика похожа на бульдога, когда речь заходит о чем-то, на чем она зациклилась. Она не успокоится, пока не получит ответ, который ее удовлетворит.
— Тогда я найду другую женщину, которую захочу, — говорю я ей категорично. — Я могу получить практически любую женщину, которая мне понравится добровольно, и, если я захочу чего-то более мрачного, я заплачу за это. Мне не нужно нарушать свой собственный моральный кодекс, чтобы трахаться. — Я прищуриваюсь. — Теперь, могу я прекратить этот разговор со своей чертовой сестрой?
— Отлично. — Марика толкает дверь, отступая в сторону. — Но тебе лучше не лгать мне.
Я закатываю на нее глаза и выхожу из комнаты.
Вся эта ситуация сильно заводит меня. Мне предлагают то, от чего мало кто из мужчин отказался бы. Невинную девушку, совершенно нетронутую, с которой я могу делать все, что захочу. Делать с ней все, что захочу, и ее отказ, если бы он последовал, не имел бы значения. Она была бы моей все равно.
Я не могу притворяться, что эта мысль меня не возбуждает. Не насилие, присущее этому, а идея лишить эту девушку, кем бы она ни была, ее невинности. Я даже еще не знаю, как она выглядит, но я не сомневаюсь, что она красива. Этого было бы достаточно, и она была бы моей столько, сколько я захочу.
Я чувствую, как у меня встает, когда я возвращаюсь в свою комнату, чтобы переодеться, просто при мысли, что я испытываю тоску по девушке, которую я еще даже не видел и не собираюсь делать ее своей. Сама идея этого…
Я устал от заискивающих женщин, которым не терпится трахнуть наследника миллиардера из самой опасной чикагской братвы, женщин, которые пускают слюни и раздвигают губы и ноги при мысли о том, чтобы позволить убийце трахнуть их в открытую. Я также устал от шлюх: женщины, которым я могу заплатить, охотно позволяют мне время от времени наслаждаться темными вещами, которых я жажду. В этом больше нет ничего нового. Это начинает казаться пустым, неудовлетворяющим.