Страница 19 из 25
Берцы военного образца, ватники из грубой непромокаемой ткани, легкая облегающая тело куртка. Гаттак зафиксировал свет на груди. Женская (в этом у Гаттака сомнений не было) грудь мерно вздымалась. Девушка дышала самостоятельно, и это вселяло надежду, что в скором времени юная шпионка придет в себя. Еще доставая фонарик, Гаттак понял, кто именно решил за ним последить. Быстрое изучение измазанного слюной лица лишь подтвердило догадку: это была Корра, его сокурсница. Но какого демона она поперлась за ним в ночь? С чего увязалась за ним следить? И самое главное, что теперь делать с этой глупой девчонкой? На таком морозе даже десять минут в снегу без движения могли стать фатальными.
По сути, у Гаттака не оставалось иного выбора, кроме как начать приводить горе-разведчицу в чувство. Он зафиксировал ее голову между ног и с силой надавил ей костяшкой пальца в носогубный треугольник. Болевые рефлексы никто не отменял, и девушка уже через секунду начала вяло размахивать руками, пытаясь избавиться от назойливой боли, разливающейся по обмороженному лицу. Еще через мгновение она сделала судорожный вдох и открыла глаза.
— Лежи, не дергайся, — прошипел Гаттак. — Если встанешь слишком резко, вновь можешь потерять сознание.
Девушка, похоже, быстро сориентировалась и замерла. Ее затуманенный взгляд уже через пять секунд стал осмысленным и зафиксировался на ярком луче фонаря Гаттака.
— Зачем ты шла за мной?
— Задание, — выдавила Корра.
— Какое еще задание? — удивился Гаттак, посчитав, что девушка еще толком не пришла в себя и несет околесицу.
— Ты — мое задание, — спокойно повторила Корра, — я утром получила «индивидуалку».
— В таком случае ты провалила свое задание, — рыкнул Гаттак, поднимаясь на ноги и отводя луч света в сторону.
Девушка ничего не ответила. Она бессильно распластала руки на снегу, даже не пытаясь подняться. Похоже, ее мозг только сейчас понял, что испытывает острую гипоксию. Она запоздало начала дышать, часто хватая мокрым ртом холодный ночной воздух, ее лоб вмиг покрылся испариной, синие губы начали подрагивать от холода.
— Возвращайся на базу, Корра. Останешься лежать тут — замерзнешь.
С этими словами Гаттак выключил фонарик, без какого-либо зазрения совести развернулся в сторону красного маяка и зашагал прочь от места стычки. В его голове вертелась мысль о том, что программа обучения в разведшколе, по всей видимости, включала не только основы разведки, но и элементы контрразведки. Мало быть незаметным и обладать техникой слежки, нужно было осваивать и методы ухода от нее. И применять их предстояло не только против врагов Родины, но и против своих же сослуживцев. Во всяком случае, сейчас, на этапе подготовки.
Гаттак довольно быстро преодолел лесополосу и вышел на хорошо освещенную, но пустую улицу. Бегло оценив ситуацию и убедившись, что больше никаких сюрпризов не последует, он направился в сторону храма.
Пошел снег, крупные хлопья уже успели припорошить плечи Гаттака, когда он вошел через скрипучую калитку на территорию храма. Двое черных клириков, стоявших на посту возле ворот, приняли его поклон-приветствие и пропустили на территорию. Двери в сам храм были уже заперты, а потому Гаттак помолился перед образом Бора, висящим прямо над входом в исповедальню. Прикрыв глаза руками, он с минуту читал основную молитву, а когда закончил, услышал за спиной голос:
— Ты сегодня поздновато, Гаттак.
Разведчик узнал говорившего. Развернувшись, он увидел настоятеля храма.
— Благословите на покаяние, служитель Леонид.
Настоятель храма на Сорокалетней улице, крепкий мужчина средних лет, тепло улыбнулся Гаттаку и подошел ближе. Тот склонил голову, к его глазам прикоснулись ледяные пальцы служителя — должно быть, он долго трудился на воздухе и вышел к припозднившемуся прихожанину, услышав скрип калитки.
— Что привело тебя в храм на исповедь, сын Бора?
Служитель не стал удерживать Гаттака на улице и сам открыл дверь в исповедальню, приглашая молодого человека войти.
— Мне велено принять тридцатиминутное покаяние, служитель, — ответил Гаттак, проходя в жарко натопленное помещение.
— Ты опять натворил что-то? — улыбнулся служитель, запирая за собой дверь и отряхивая с себя крупные хлопья снега.
— Надеюсь, что нет, — улыбнулся Гаттак. — Мне просто необходима молитва и покаяние. Я задал один вопрос нашему капеллану, и тот велел мне…
— Покаяние не приносится по велению людей, — мягко поправил служитель Леонид Гаттака, — оно приносится нашему Богу по велению сердца. Не этому ли учит нас господь Бор?
— Да, служитель.
— Что именно тебя интересовало?
Гаттак поведал служителю свои мысли насчет избранности, и тот, слушая, закивал головой:
— Как же, знаем, знаем этот грех, сын Боров.
На лице Гаттака застыл немой вопрос. Он даже замер, не до конца сняв с себя куртку.
— Ну как же? — пояснил служитель Леонид. — Ты же подверг себя греху гордыни. Один лишь Бор знает твой путь, и не тебе судить о том, избран ты или нет. Кто, кроме Бора, ведает судьбами детей своих?
— Никто, служитель.
— А стало быть, ни одному смертному негоже делать выводы о своей избранности. Тебя избрал Бор не потому, что ты лучше или хуже других. Он избрал тебя, потому что лучше тебя самого ведает твою судьбу. Только Ему одному известна та грань, за которую тебя не следует пускать, и та ноша, тяжелее которой тебе не следует нести. Именно в том ты и должен покаяться: что возгордился, посчитав себя избранным. Не ты избранный, но тебя избрали. Просто прими это служение и никогда не кичись своим положением.
— Да, служитель.
— А теперь выбери кабинку и посвяти себя исповеди, сын Боров.
Гаттак еще раз поклонился служителю и прикрыл глаза ладонями в знак истинности и мудрости слов, которыми Бор наградил своего слугу. Затем он вошел в первую же кабинку (благо в это время в исповедальне было пусто), и запер за собой дверь.