Страница 12 из 116
Он питал слабость к умным людям. Даже самая красивая женщина, если она была глупой, ограниченной, не могла привлечь его.
Совсем недавно он познакомился с хорошенькой редакторшей одного толстого журнала. Редакторша была внешне очаровательна: золотоволосая, казалось, даже кожа у нее золотистая, теплая, огромные карие глаза, ослепительная улыбка. Когда он шел с ней по улице, многие оглядывались.
Она говорила:
— Витя, вы должны написать книгу, пусть это будут современные «Записки врача».
— Я напишу только в том случае, если вы будете редактировать меня, — ответил он, искренне любуясь ею, блеском ее глаз, ямочками на щеках, белой нежной шеей.
Да, она была прелестна, но невероятно, как он вскоре понял, фантастически глупа. И он стал прятаться от нее, а она звонила ему беспрестанно, и бедная мама, не любившая лгать, вежливо отвечала:
— Его нет, право, не знаю, когда будет. Что? Да, он в институте, а потом он поедет в библиотеку…
Ася, сестра, была куда решительней и тверже мамы. Просто рубила сплеча:
— Вы его не застанете на этой неделе! Наверно, на той тоже, он очень занят…
В конце концов красавица редакторша отвалилась от него, но он еще долго с боязнью подходил к телефону, страшась услышать сладкий, словно халва, голос.
Валерия была отнюдь не красива, но умна, тактична, абсолютно ненавязчива. Сказала на прощанье:
— Если захотите навестить меня, буду рада…
И как-то осенью, когда он был свободен от занятий и делать было решительно нечего, он отправился в Черкизово, не сразу отыскав маленький, впрочем, очень уютный домик, в котором обитала Валерия вместе со своими родителями.
Там было все совершенно по-дачному: крохотный огород, в огороде огурцы, редиска, лук, перед окнами домика несколько кустов сирени, возле забора скамейка.
Вечерами узкой струей поднимался над палисадником самоварный дым, пахнувший еловыми шишками, на скамейках сидели женщины, беседуя друг с дружкой, — мирное, с виду беспечальное, ничем не тревожимое бытие.
— Мы — черкизовские, деревенские, — говорила Валерия.
Она была кумиром семьи — мамы и папы, работавшего в какой-то трикотажной артели.
Мама спала и видела выдать дочку за хорошего человека. Папа говорил:
— Кто бы он ни был, лишь бы нашей Лерочке по душе пришелся…
Все шло как по маслу. Вершилов заладил часто приходить в этот теплый дом, где всегда пахло пирогами и самовар кипел на круглом столе, покрытом вязаной скатертью. «Лерочка вышивала, — делилась мама. — Она у нас такая рукодельница, за что бы ни взялась, все в руках спорится…»
Он мгновенно окунался в тепло, в уют, его встречала ласковая улыбка толстой Лериной мамы, его руку радушно пожимала широкая ладонь ее папы, и торопливый, срывающийся Лерин шепот:
— Я заждалась тебя…
Здесь его ждали, здесь он был нужен. Впрочем, разве он не был нужен своим, отцу, маме, сестре? Разве они все не любили его?
Мама грустно говорила:
— Опять уходишь…
— Да, — с вызовом отвечал он. — Опять. А что?
— Ничего, — вздыхала мама. — Иди, пожалуйста, на здоровье.
Он знал, маме хотелось бы, чтобы он побольше бывал дома. Но его влекло к Лере, и он не пытался бороться с этим влечением.
Однажды отец спросил:
— Показал бы нам свое сокровище? Как, можно?
— Какое сокровище? — спросил Виктор, с досадой чувствуя горячий злой румянец, разом хлынувший в щеки.
Мама торопливо проговорила:
— Нет, ты не думай, если не хочешь, не надо…
— Хочу, — сказал он. — На днях мы приедем с нею к вам.
Так и сделал. Вместе с Лерой явился к родителям.
Лера еще раз сумела доказать свою тактичность и природный ум. Чуть ли не на первой минуте нашла контакт с мамой и с отцом.
Как только вошла, сказала сразу:
— Так вот вы какие…
Отец спросил:
— Мы вас чем-то удивили?
Она улыбнулась.
— Представьте, я воображала вас именно такими.
И уже спустя каких-нибудь десять минут рассказала им о себе все как есть, что любит, а что не выносит, где живет, как относится к своим родителям, с кем дружит, говорила без малейшей натяжки или фальшивинки, без настойчивого желания понравиться, обаять во что бы то ни стало, все естественно, легко, непринужденно.
Только Асе она не понравилась. Как Лера ни старалась, как ни заговаривала с нею, сколько ни улыбалась ей, Ася оставалась неподкупной, сухо отвечала, хмурилась, даже откровенно отворачивалась от нее.
Когда Виктор вернулся, проводив Леру домой, мама сказала:
— Нам она понравилась.
— Очень рад, — пробормотал Виктор, впрочем довольный тем, что Лера понравилась родителям. Молодец, Лерка, подумал, умеет войти в душу, завоевать кого пожелает.
— А мне не очень, — сказала Ася.
— Почему? — спросил Виктор.
— Не знаю. Не понравилась, и все, а почему — сама не могу сказать. Пока не могу, — подчеркнула Ася.
— Ладно, — сказал Виктор. — Разберешься когда-нибудь, надеюсь, а что скажет папа? — Вопросительно поглядел на отца.
— Мы ждем, — поддержала Виктора мама. — Надеюсь, она тебе тоже понравилась?
Мама была много эмоциональнее отца, склонна преувеличивать достоинства людей и стараться не замечать недостатков.
— Тося! — сказал отец. — Не увлекайся, знай меру.
— Так как же? — снова начала мама. — Тебе понравилась эта девочка?
Почему-то ей во что бы то ни стало хотелось знать, какое впечатление Лера произвела на отца.
Ася спросила сурово:
— Мама, ну чего ты пристаешь к папе? В конце концов, не все ли равно, понравилась ли эта самая Лера папе или нет?
— Не все равно, — ответила мама.
— По-моему, это отнюдь не простой случай, — сказал отец. — Во всяком случае, Лера, наверное, совсем не такая, какой хочет показаться.
Ася захлопала в ладоши.
— Здорово! Ай да папа, ты настоящий сердцевед! Я тоже так считаю!
Виктор рассердился не на шутку:
— Еще слишком мала, моя милая, чтобы судить вот так вот, сплеча, лучше помолчи, послушай, что говорят старшие… — Он обернулся к отцу: — Лера — предельно искренний человек.
— Вот видишь! — ликующе воскликнула мама, словно получила невесть какой подарок. — Слышишь, что говорит Витя?
— А что он еще может сказать? — вмешалась Ася. — Если влюбился и сразу же поглупел. Все влюбленные сразу, необратимо глупеют.
С высоты своих семнадцати лет Ася считала непререкаемым правилом — не влюбляться, не терять головы и, главное, ни с кем никогда не связывать судьбы.
— Замолчи! — прикрикнул на нее брат.
— В самом деле, Ася, помолчи, если можешь, — сказала мама…
Опять глянула на отца, ожидая, что-то он скажет.
— Возможно, Лера искренняя и даже симпатичная, — промолвил отец. — Но далеко не однозначна.
— Ты в этом уверен? — спросила мама.
Отец кивнул.
— Иначе не стал бы говорить.
Так и не сумели они уговорить друг друга. Каждый остался при своем мнении.
Когда Виктор провожал Леру, она ничего не сказала о его родителях и сестре. И он не спросил ее о них. Захочет — сама скажет.
И она сказала. Спустя несколько дней:
— А у тебя милые старички.
Он возмутился:
— Какие еще старички? Да ты что? Отцу в следующем месяце сорок пять, а маме и того меньше.
— Сорок пять, — повторила Лера. — Это что, цветущая юность? И мама твоя азалия в цвету?
Светлые глаза ее в светлых ресницах откровенно смеялись.
Ему вдруг стало обидно за своих. Особенно за маму. Она-то отнеслась к Лере радушно, открыто, так, как относится обычно ко всем людям, а Лера, выходит, насмехается над нею?
Вспомнились слова отца:
«Она совсем не такая, какой хочет казаться».
Выходит, отец прав, Лера играет какую-то, одной ей понятную, роль?
Он пристально посмотрел на нее, как бы пытаясь в так хорошо знакомом, ставшем уже родным лице углядеть какие-то новые, неведомые ему черты. И она с присущей ей особенностью проникаться чувствами другого, безошибочно понять, что о ней думают, вдруг прижалась к нему, бегло поцеловала в щеку.