Страница 2 из 64
— Абракадабра.
Витька отмахнулся от меня, но я не отставала:
— Абракадабра.
Витька метнул в меня яростный взгляд и… покорился. Как стоял, так и рухнул.
Что тут было!
А еще мы любили другую, куда более захватывающую игру. Не помню, кто ее придумал, скорей всего Витька.
Мы рассказывали друг другу всякие истории, причем начинал обычно Витька, потом продолжал Ростик, потом — Семен, а заканчивала я.
Помню, Витька начинает говорить с выражением, приподняв свое маленькое лицо с большими очками:
— Гремел гром. Сверкали молнии. Дождь лил как из ведра, преступник в замазанной кровью одежде торопливо убегал прочь, а на берегу остался лежать труп убитого им врага. Через час сюда примчались милиционеры с собакой и сотрудники уголовного розыска. Они обыскали весь берег, обнюхали все следы; главный сыщик Советского Союза собрал немного земли в конверт и обнаружил возле убитого окурок папиросы «Северная Пальмира»…
— Главного сыщика звали Арнольд, — продолжал Ростик, питавший пристрастие к заграничным именам и фамилиям. — Это был самый знаменитый сыщик всего уголовного розыска. Вместе со своей собакой-ищейкой Ягуаром он раскрывал самые страшные преступления. И вот он решил во что бы то ни стало раскрыть и это убийство. И конечно, первым его помощником был Ягуар.
Больше всего Ростик говорил о собаке сыщика: Ростик обожал собак, всех без исключения, породистых и обыкновенных дворняжек.
— У Ягуара было много медалей — золотых, серебряных и бронзовых. Его знал весь мир. Его приглашали на все собачьи выставки. Он понимал все, что говорят люди, на каком бы языке они ни говорили. Целых пять часов Ягуар метался взад и вперед, а потом неожиданно взял след и побежал…
За Ростиком вступил Семен:
— Ягуар бежал долго, и сыщик не отставал от него ни на шаг. И вдруг на дороге они увидели карандаш, обыкновенный чернильный карандаш красного цвета. Ягуар остановился и замер. А сыщик поднял карандаш, и они побежали дальше…
И вот моя очередь. И я не знаю, что говорить. Я была на редкость неизобретательной; если в школе давали задание написать сочинение на вольную тему, я долго мучилась и никак не могла придумать, о чем писать.
Я говорю:
— И тут Ягуар увидел то, чего никто никогда еще не видел. И об этом расскажет Витька.
Все смотрят на Витьку. Все ждут, что он скажет. Отказываться нельзя. Надо придумывать дальше. И Витька мужественно хватает брошенную ему нить и начинает ее распутывать по-своему.
И снова через какое-то время моя очередь. Я напрягаю последние силы:
— Ягуар пробежал вместе с сыщиком еще целых пять километров, и вдруг они увидели большой ров в земле. Кругом были горы, очень много всяких гор, и этот ров, наверно вырытый недавно, очень удивил их. Тогда Арнольд остановился и сказал Ягуару: «Прыгай…» — «Сам прыгай», — ответил Ягуар.
— Разве Ягуар мог говорить? — удивился Семен.
— Он все мог, — сказала я.
— Да, это была обыкновенная говорящая собака, — поддержал меня Ростик.
Эту длинную историю мы рассказывали, должно быть, целую неделю.
И вот я выслушала последнюю фразу Семена:
— Так постепенно, по крупинкам, великий Арнольд собрал все сведения о преступнике и вместе с Ягуаром собрался на следующее утро схватить убийцу и отдать его в руки правосудия…
Я понимала, надо рассказывать как можно подробнее. О сыщике, поймавшем убийцу, и о том, как это все случилось.
Я вздохнула и произнесла:
— Но на следующее утро сыщик Арнольд вместе с Ягуаром были найдены мертвыми, и так никто никогда не мог больше ничего узнать.
Друзья мои здорово на меня разозлились. Все как один. Ведь по условиям игры нельзя было ничего опровергнуть или переделать.
Им хотелось вести рассказ дальше, они-то умели придумывать, а мне, признаться, немного уже поднадоело.
Семен сказал:
— Мы сами виноваты. Не ей надо было заканчивать рассказ, а Витьке.
— Конечно, — отозвался Витька. — Она у нас до серьезных вещей не доросла.
Я не стала спорить.
— Куда мне до тебя, ведь ты старше меня на три с половиной года.
— На четыре, — поправил Витька.
А Семен, любивший во всем точность, сказал:
— На три года, один месяц и одиннадцать дней.
3
Когда шел дождь, мы укрывались в сарае для дров, принадлежавшем Аське Щавелевой, шоферу автобуса, веселой, разбитной бабенке.
У всех жильцов были такие же сараи, только запертые на замок, и лишь Аськин сарай зиму и лето стоял раскрытый, и при всем желании там нельзя было обнаружить хотя бы одну завалящую щепку.
— А ну их, — беспечно говорила Аська, — охота была с дровами возиться!
У нее была маленькая комнатка на первом этаже, за стеной жила хозяйственная, домовитая семья Карандеевых. Карандеевы исправно топили свою голландку. Аська же открывала дверь, и ее комнатка быстро наполнялась теплом.
Аська блаженствовала, а глава семейства старик Карандеев, мелочный и сердитый, на все корки честил Аську за ее «нахальство и использование чужой печки в корыстных целях».
Аська и в ус не дула, продолжала держать свою дверь открытой.
У Аськи, по общему мнению, был бурный темперамент и решительно никакой выдержки.
Сама о себе она говорила:
— Характер у меня крепкий, только на одну сторону малость прихрамываю…
И застенчивая девичья улыбка озаряла ее крепкоскулое лицо с подведенными простенькими глазами.
Кавалеры у Аськи менялись чуть не каждый месяц. Еще совсем недавно она рыдала в голос, кляла подлого обманщика на чем свет стоит, — глядишь, уже новый, как она выражалась, знакомый друг приходит к ней в гости, держа под мышкой пакет, в котором угадывались бутылка и нехитрая закуска.
И снова горят-играют Аськины глаза, и губы накрашены в три слоя, и Аська громко поет свою любимую:
И всем кругом откровенно рассказывает:
— Вот этот, теперешний, не чета тому. Этот солидный, самостоятельный, любит меня до безумия, говорит: «Нет без тебя мне в жизни счастья, все счастье в тебе». А тот — буза одна, и только…
Все Аськины кавалеры изъяснялись совершенно одинаково. Все, по ее словам, признавались ей в безумной любви, всем без нее не было в жизни счастья и радости. Эту ее особенность первым заметил Витька.
Как-то, изнемогая от переполнявших ее чувств, она стала рассказывать Витьке и Ростику о том, как некий «необыкновенно интересный мужчина» влюбился в нее в автобусе и стал просить встретиться, а она, — ей что, охота была, и без того их у нее по самое горлышко, — и вот она дуриком назначила ему свидание возле Большого театра, а сама не пошла, а он на следующий день снова влез к ней в автобус и до того был обижен, до того обижен, чуть не плачет, говорит: «Битый час я на морозе кабардинку плясал, а вы надсмеялись надо мной…»
— Вот как бывает, — закончила Аська, победно играя щелочками-глазами.
Она ушла. Витька сказал уверенно:
— И все врет. Она обо всех одно и то же рассказывает. Я про эту кабардинку уже сто раз слышал…
Может, она и привирала иногда, но мы, ребята, прощали ей. И еще мы жалели ее, когда видели, как она откровенничает с соседками, хотя наверняка знает: не успеет скрыться из виду, а они уже как следует перемоют ее косточки.
Она была в общем-то не вредная, иногда угощала нас семечками, а однажды, когда мы мячом угодили ей в окно, нисколько на нас не рассердилась.
Добродушная, незлопамятная, Аська охотно забывала все недобрые слова, когда-либо сказанные в ее адрес. И только одного человека она не выносила — старика Карандеева, и он ненавидел ее лютой ненавистью.
Старика боялась вся его семья: взрослые сыновья, невестки, внуки — все трепетали перед ним. Жильцы нашего дома невольно прекращали разговор, когда он, прямой, с насупленными жесткими бровями, проходил мимо, глядя себе под ноги.