Страница 5 из 58
— Все-таки скажите теперь, как это вам удалось так быстро достать? — спросил Володя.
— Фронтовые друзья, — сказала Асмик. — Вы ведь на фронте не были? А я была.
— Так вы же старше меня, — сказал Володя и добавил: — Правда, кажется, ненамного.
Асмик невольно вздохнула:
— Как сказать…
5
«Пойти или не пойти? — думала Туся. — Или все-таки пойти?»
Пойти хотелось.
В последний раз они виделись с Ярославом летом, в начале войны. С тех пор прошло четверть века.
Тогда был тоже жаркий день, августовское солнце палило нещадно.
Ярослав пришел к Тусе, сказал твердо:
— Вот что, Рыжик, война войной, а жизнь идет своим чередом.
Туся зевнула. Она пришла с ночного дежурства и хотела спать.
— Давай распишемся, — сказал Ярослав.
— А ты не уйдешь на фронт? — спросила Туся.
— У меня зрение плохое, и пока меня не возьмут, — сказал Ярослав. — А что будет дальше — поглядим.
Туся снова зевнула, прикрыла рот ладошкой.
— Спать, умираю, — сказала она, улыбаясь. — Ночная смена самая тяжелая.
Он взял ее на руки, перенес на диван.
— Спи, Рыжик, пока я не приду, а потом пойдем погуляем…
Туся закрыла глаза и словно провалилась куда-то. Он постоял над ней, глядя на ее бледное, усталое лицо, на тени под глазами.
Вышел в переднюю, снял с вешалки старый шерстяной платок, накрыл Тусины ноги.
Спустя три часа пришел снова. Туся, свежая, умытая, как и не спала вовсе, встретила его на пороге.
— А я уже давно проснулась, все жду тебя…
Он молча привлек ее к себе. Надо же было так — случайно зимой познакомились в кино, потом он проводил ее до дома.
Ему приходилось встречать девушек интереснее, веселее, умнее Туси, но ни одна из них не запала ему в сердце.
Он и отцу писал на Дальний Восток:
«Я на всю жизнь приговорен к ней».
Он говорил Тусе:
— Ты навечно прописана в моем сердце.
Туся смеялась.
— Значит, я имею право на половину.
— На все, — серьезно отвечал он. — На все полностью.
Небо за окном внезапно потемнело, заметались в разные стороны раздираемые ветром деревья.
— Будет дождь, — сказала Туся. — Гулять — отменяется.
Ярослав охотно согласился:
— Посидим дома вдвоем.
Вынул из кармана небольшой сверток в розовой глянцевитой бумаге.
— Отец прислал тебе с оказией. Можешь считать свадебным подарком.
Туся проворно развернула бумагу; не сдержавшись, ахнула. Тончайшего шелка кимоно скользнуло на пол. Блеснули при свете лампы серебристые птицы, расшитые золотом диковинные цветы.
Ярослав поднял кимоно с пола.
— Примерь-ка…
Кимоно было широким, рукава словно крылья. Туся сразу же утонула в них. Рванулась к зеркалу, замерла от удивления.
— Красавица, — сказал Ярослав, любуясь Тусей. — Ты ведь просто-напросто красавица!
Щелкнул замок входной двери.
— Мама пришла, — сказала Туся.
Мама остановилась посреди комнаты, сощурила глаза, вглядываясь.
— Что это?
— Это мой отец прислал, — ответил Ярослав. — Один генерал прилетел оттуда, и отец прислал Тусе в подарок.
Мама подошла ближе, пощупала тонкую ткань.
— Настоящий шелк, — веско произнес Ярослав.
Мама сдержанно согласилась:
— Да, конечно…
Туся очень огорчалась, она чувствовала, мама недолюбливает Ярослава. Не один раз она допытывалась у мамы, почему Ярослав не нравится ей.
— Не знаю, — отвечала мама. — Это необъяснимо.
Туся приподняла свои крылатые рукава, поправила растрепавшиеся волосы и решилась сказать все сразу:
— Мама, мы завтра идем с Ярославом в загс…
— Куда? — невнимательно спросила мама и вдруг поняла. Посмотрела на Тусю, странно изменившуюся, непохожую на себя в этом блистательном наряде, и глаза ее стали такими скорбными, что Тусино сердце разрывалось на части.
Туся сбросила кимоно и снова превратилась в саму себя.
— Мамочка, будем чай пить? Да?
— Я не буду, — ответила мама. — Пейте без меня. Мне надо на работу.
— А что такое?
Смущенная улыбка скривила мамины губы.
— Я, кажется, забыла спустить штору на окно в кабинете директора. Вдруг дежурный не заметит и свет зажжет…
Туся хотела рассердиться на маму, но вместо этого рассмеялась.
— Ты все никак не можешь привыкнуть к светомаскировке!
— А пора бы, — заметил, улыбнувшись, Ярослав.
Мама не ответила на его улыбку. Она казалась такой жалкой, растерянной.
— Я все понимаю, — сказала она. — Давно уже… Я даже пасьянс раскладывала, будет ли Туся счастлива…
— Ну? — весело, чересчур весело, спросил Ярослав. — Как, вышел?
— Со второго раза, — грустно ответила мама.
Протянула руку Ярославу, прощаясь, и он задержал ее ладонь в своей.
— Я ничего другого не хочу, — начала мама. — Ничего другого. Пусть все хорошо…
Она не докончила, повернулась, выбежала из комнаты.
Ярослав закурил, отгоняя рукой табачный дым от Туси.
— Мы будем счастливы, — сказал просто, уверенно. — Вот подожди, война кончится, и мы с тобой заживем…
— Слушай, — сказала Туся. — Чайник-то, наверное, уже весь выкипел…
Она принесла чайник, расставила на столе чашки, положила по два кусочка сахара на блюдечко и оладьи.
— Все. Больше у нас ничего вкусного нет.
Ярослав беспечно махнул рукой:
— У нас будет все самое вкусное. Отец посылки присылает, и нянька моя знаешь какая искусница…
— Нянька тебя вырастила? — спросила Туся.
— Да, она у нас очень давно. Еще с тех пор, как отец первый орден получил…
— Твоего отца не возьмут на фронт? — спросила Туся.
— Пока не думаю. Он же на Дальнем Востоке, там тоже нужна армия.
Ярослав задумчиво помешал ложечкой в чашке.
— Скажи, а что, твой отец бросил маму или она сама с ним разошлась?
— Он не бросил, — горячо возразила Туся. — И мама с ним никогда бы не разошлась.
Посмотрела на Ярослава, наморщив лоб. Она никому не говорила об этом. Только Асмик и Сережке. И еще Сережкиному отцу. А больше никому. Но Ярослав должен знать. В сущности, завтра они уже будут мужем и женой. А разве между мужем и женой бывают какие-то тайны и недомолвки?
— Папу арестовали, — сказала она.
— За что? — спросил Ярослав.
Туся пожала плечами.
— За спекуляцию? Или еще за что-нибудь?
Туся молчала.
— За что? — повторил Ярослав.
— Я не знаю.
— А, — протянул Ярослав.
Он вынул новую папиросу, зажег спичку, но так и не прикурил.
— Так вот в чем дело…
— Папа был строитель. У него были молодые проектировщики, он им доверился, он вообще был такой доверчивый… А потом дом рухнул, жертв много…
— Однако, — заметил Ярослав.
— Да, — сказала Туся. — Всех судили, и папу тоже…
— С поражением в правах?
— Не знаю.
— Ничего-то ты не знаешь. И конфискация была?
— Не помню…
Ярослав отодвинул стул, встал из-за стола.
— Ты чай не допил, — сказала Туся. — Остыл, наверно, — налить свежий?
— Нет, не надо.
Туся сказала, машинально помешивая ложечкой в чашке:
— Может быть, мне надо было тебе сразу рассказать обо всем?
— Какая разница, — ответил Ярослав, — раньше или позже? Что это меняет?
— Но ты расстроен, мне кажется.
Ярослав улыбнулся. Тусе подумалось, что улыбаются только его губы, а глаза — неподвижны.
— Что ты, — сказал он. — Чем это я расстроен? — Сосредоточенно побарабанил пальцами по столу. — Мне пора.
— Еще рано, — заметила Туся.
— У меня же нет ночного пропуска, Туся.
Обычно он звал ее «Рыжик», очень редко по имени. И ее имя «Туся» прозвучало необычно и странно, словно он забыл и теперь с трудом припомнил.
Она взглянула на него, но он смотрел в сторону. И потом, вспоминая об этой, последней их встрече, Туся не могла простить себе свой взгляд, молящий и, как ей казалось, униженный.
— Надо идти, — сказал Ярослав. — А то опять, как вчера, будет воздушная тревога…