Страница 13 из 58
А он и не глядел на нее, будто она его решительно не интересовала.
Он дружил с толстой, некрасивой девочкой, которую звали необычным именем — Асмик. Она была такая неуклюжая, что Туся не могла удержаться, чтобы не уколоть ее.
Как-то на большой перемене они играли в волейбол. Асмик прыгала на своих коротких ногах, а мяч, как нарочно, пролетал мимо.
— Прыгай, прыгай, — снисходительно заметила Туся. — Авось сбросишь с себя пару десятков кило жиру!
И Асмик нисколько не обиделась. Даже первая рассмеялась веселым, искренним (Туся чувствовала: и в самом деле искренним) смехом.
— Хоть до утра буду прыгать, все равно не стану тоньше…
Потом получилось так, что они все вместе пошли из школы домой — Туся, Асмик и Сережка.
Асмик сказала:
— Наши мальчишки присудили тебе первое место.
— За что? — рассеянно спросила Туся.
— За красоту. Я тоже считаю, что ты лучше всех. Правда, Сережка?
— Правда, — безразлично ответил Сережка.
А Туся обиделась. Что это за равнодушный тон? Почему? Мог бы ответить и повежливей!
Она молчала всю дорогу, а Сережка о чем-то говорил с Асмик, и Асмик смотрела на него, и щеки ее рдели сильнее обычного, и черные глаза блестели.
Асмик раздражала Тусю непоколебимым добродушием, готовностью первой посмеяться над собой; это свойство делало ее просто неуязвимой. И еще тем, что все в классе любили ее; она ровно ничего не делала для того, чтобы завоевать чью-нибудь любовь, а ее любили.
Асмик была прочно защищена от любого недоброжелательства уверенностью в том, что все люди, если разобраться, хорошие.
Не раз Туся слышала, как Асмик говорила:
— Каждый по-своему хороший. Надо только уметь раскопать в нем это хорошее…
Туся хотела поссориться с Асмик.
Она при всех говорила:
— Твоя простота граничит с глупостью.
— Наплевать, — отвечала Асмик.
Туся из себя выходила:
— Тебя многие дурой считают, самой настоящей дурой.
— Ну и пусть, — смеялась Асмик. — Ведь главное, кем сам себя считаешь. Я-то про себя знаю, какая я!
Сережка говорил про Асмик:
— У нее умное сердце.
Туся подсмеивалась над ним:
— Ты влюблен в нее?
— Вот уж нет, — отвечал Сережка. — Мы с ней просто друзья.
«Нет, так дело не пойдет, — решила Туся. — Ты будешь дружить только со мной, ни с кем другим…»
Она старалась понять его вкусы, наклонности, привычки. Он признавал людей откровенных, начисто лишенных хитрости. Ему было доступно рыцарское стремление защитить, помочь слабому, поддержать любого, кому трудно.
Он влюбился в Тусю очертя голову. Может быть, и сам того не хотел, а влюбился, ничего не мог с собой поделать. Ходил за ней как привязанный, глаз с нее не сводил. И все, что бы она ни делала, что бы ни говорила, казалось ему прекрасным, необыкновенным, пленительным.
Асмик сразу же поняла все как есть. А Тусе хотелось прежде всего Асмик доказать, что Сережка дружит не с ней, а с Тусей, что он предан душой и телом одной лишь Тусе.
«Я хочу, чтобы она поняла: совсем не все люди хорошие, — думала Туся. — Пусть отрезвеет. Пусть скинет розовые очки!»
Но Асмик продолжала жить в непоколебимой уверенности — во всех людях непременно можно отыскать что-то хорошее, иначе и быть не может.
А Сережка по-прежнему тянулся к Асмик, он любил бывать с нею, и, если они с Тусей собирались на каток, в кино, в парк культуры, он всегда звал с собой Асмик.
Асмик никогда не отказывалась. Туся пробовала быть с ней холодной, едва цедила слова сквозь зубы или подсмеивалась над ней, выискивая самое больное, чтобы уколоть. Но Асмик словно раз и навсегда надела на себя непроницаемую для ударов кольчугу, хоть руки сбей до крови — не прошибешь!
— За что она ко мне хорошо относится? — допытывалась Туся у Сережки. — Я же не притворяюсь и совсем не хочу показать, какая я хорошая. И она видит, я не люблю ее!
Однажды Сережка признался:
— Я ей рассказал про тебя. Про твоего папу…
Туся разозлилась. Как он смел?! Она поделилась с ним, а он взял да и выболтал!
Она даже разговаривать с ним перестала.
Асмик первая подошла к Тусе, сказала ей:
— Ты чего с ума сходишь? Как тебе не стыдно?
Туся с надменным видом приподняла длинные брови.
— Это еще что такое?
Но Асмик невозможно было остановить.
— Сережка страдает, а тебе и горя мало? За что ты на него злишься? Что он тебе сделал?
— Это тебя не касается, — холодно отрезала Туся.
— Нет, касается! — крикнула Асмик. — Мы с ним товарищи, то, что его касается, это и мое дело! Ты разозлилась за то, что он мне рассказал о твоем папе? Да? Скажи правду! Так я же никому не скажу. У меня оба погибли, и папа и мама, они в катастрофу попали, и я тебя понимаю, так понимаю…
Толстые щеки ее побледнели. Губы дрожали.
— Да ну тебя, — сказала Туся, невольно улыбнувшись.
Асмик обрадовалась так, словно получила желанный подарок.
— Помиришься с ним, да?..
Мир был восстановлен, только Туся поймала себя на том, что ей не хочется больше смеяться над Асмик, поддразнивать ее. Не хочется, и все.
И даже когда кто-то из ее поклонников-десятиклассников обронил пренебрежительно, в надежде рассмешить Тусю: «Асмик похожа на шар, наполненный горячим паром», — Туся резко оборвала:
— Не тебе судить об Асмик!
Она удивлялась ей. Удивлялась и в то же время незаметно для себя привязывалась к Асмик.
Ей уже не хватало этой искренности, лишенной расчетов, открытой доброты, сквозившей в каждом поступке Асмик.
И в конце концов она поняла: Асмик и не думала надевать на себя какую-то непробиваемую броню.
Она была такая от природы и потому могла разрешить себе роскошь никогда не притворяться.
Она говорила и делала то, что чувствует, не изменяя себе ни на йоту.
Туся первая предложила ей:
— Мы с тобой друзья на всю жизнь. Идет?
— А как же? — ответила Асмик.
Когда они окончили школу и Туся стала встречаться с Ярославом, она рассказала о нем Асмик.
Асмик прежде всего опечалилась за Сережку.
— Я познакомлю тебя с Ярой, — предложила Туся.
Но Асмик отказалась знакомиться.
— Я его заранее не люблю…
Туся уговаривала, смеялась, сердилась, пробовала даже обидеться — ничего не помогало. Асмик стояла на своем. И Туся отступила.
Не хочет, не надо, и Ярославу не велика честь добиваться ее расположения. Для него важно одно, чтобы Туся его любила, а до остального ему, в сущности, дела нет.
Однажды зимой, примерно за полгода до начала войны, Туся и Сережка договорились пойти в свою школу, на традиционный вечер встречи.
Эти встречи устраивались каждый год. Приходили обычно и те, кто учился давным-давно, и совсем недавно окончившие.
— Иногда неплохо вернуться к юности, — сказал Сережка. Он предвкушал удовольствие вновь побывать в знакомых стенах, да еще вместе с Тусей.
Предупредил ее с самым серьезным видом:
— Я буду ослепительно элегантен, так что учти…
— Наденешь новый костюм? — спросила Туся.
— Само собой, и белую рубашку, даже галстук, хотя ты знаешь, галстук — не моя стихия…
Туся тоже решила блеснуть нарядом, надела синее платье, белые бусы, белый лайковый пояс.
Посмотрела на себя в зеркало, осталась довольна. Как будто бы хороша, не к чему придраться даже самому взыскательному взгляду.
И тут позвонил Ярослав.
— Я взял билеты в кино, на последний сеанс…
— Не могу, ухожу на вечер в старую школу, — с сожалением сказала Туся.
— В школу? — переспросил Ярослав. — А что, если возьмешь меня, можно?
— Спрашиваешь! — ответила Туся.
Она дала ему адрес школы, условилась встретиться в актовом зале.
Против своего обыкновения, Сережка пришел чуть позднее Туси. Она увидела его издали, отметила про себя: новый костюм сидит мешковато, галстук стягивает шею, должно быть, порядком стесняет, и Сережка, наверно, мечтает улучить момент и снять его.
Она хотела было окликнуть его, но вдруг заметила Ярослава. И забыла тут же о Сережке, обо всем позабыла.