Страница 45 из 144
От осознания того, что ему нечего возразить на смелые и веские доводы Визе, Бройера охватила ярость.
– Не узнаю вас, лейтенант, – стиснув зубы, выдавил он. – Подобная скверна из ваших уст… Немецкий народ – это вам не кто-нибудь! Это вы, и я, и еще бесчисленное множество других таких же людей, как мы… Или возьмите, к примеру, нашего Дирка! Сколько в мальчике здравого смысла, сколько искреннего пыла! Неужто вы думаете, он стал бы сражаться за неправое дело? Вот из таких людей и состоит Германия! И чтобы этот народ когда-либо обернулся тем чертом, что вы тут малюете?!.. Вы что же, считаете, наш фюрер это допустит? Он держит нас в узде, как никто не держал до него. И он ли не сможет урезонить горстку отбросов, всплывающую из глубин всякого народного движения? Не отмахивайтесь, Визе! Да, фюрер тоже всего лишь человек, я знаю. У него могут быть свои недостатки, он может в чем-то заблуждаться. Но ужасы войны закалят его, сделают его более зрелым, как и весь наш народ.
– Ах, этот Гитлер! Кумир, сотворенный пропагандой, которого никто не осмеливается тронуть и пальцем! – горько усмехнулся Визе. – Вы видите в нем вождя – друга детей, пылкого оратора, захлебывающегося от любви к своему народу. Пора увидеть его таким, какой он есть на самом деле! Каким он предстанет перед вами тогда? Клубком отъявленнейшей лжи и грубейшего насилия! Конкордат? Нарушен! Торжественные гарантии неприкосновенности обкромсанной Чехии? И сразу после – вторжение и аннексия! Морской договор с Британией? Разорван вопреки всем договоренностям! Десятилетний пакт о ненападении с Польшей? Разорван. Дружба с Россией? Бесстыдно предана. Тридцатого июня тридцать четвертого он уничтожил своих политических противников, в том числе и давних соратников – просто-напросто убил их, без суда и без следствия!.. Вынужденное примирение с церковью на время войны, о котором трубили на каждом углу? Как следствие – тюрьмы и лагеря переполнены священниками и монахами, монастыри отчуждены и разграблены! Вот, взгляните, я получил это письмо сегодня утром. Пишет моя двоюродная сестра из монастыря Святой Хильдегарды в Айбингене. Монахинь выставили на улицу за два часа, с одним лишь узелком в руках. Все имущество разворовали, монастырь превратили в партийную школу…[41] Вы прочтите, прочтите! Вот что такое Гитлер! И его истинное лицо способен узреть каждый, кто еще не оболванился окончательно – достаточно просто раскрыть глаза. Тем не менее для многих нынче он уже не человек, а бог, второй Мессия – при том, что на самом деле…
– Довольно! – воскликнул обер-лейтенант. – Умерьте пыл! Ругайте, что вам заблагорассудится, но Гитлера оставьте в покое! Он парит так высоко, что до него не долетят стрелы вашей жалкой критики. Я не потерплю такого, вы поняли, Визе? Не потерплю!
– Возмущайтесь, возмущайтесь, Бройер, – совершенно спокойно, даже почти что с грустью ответил Визе. – Вас ведь выводит из себя осознание того, что я говорю правду. И я не могу не говорить правду – ту правду, что открылась мне именно здесь, за прошедшие недели. Мы с вами больше не в Германии, не в нашем славном, мирном, уютном буржуазном мирке, в котором так легко укрыться от нелестных откровений. Мы на грани между жизнью и смертью. Завтра нас может уже не быть. Так что честность – наш долг… Вы говорите об успехах Гитлера: они достигнуты обманным и преступным путем. Немецкий народ не стал от этого счастливее. Он утратил свое доброе имя, свою честь и благопристойность. И что это были за успехи? Лишь кажущиеся. Авансовые векселя. Нынче же нам приходится платить по ним потоками крови и слез. Война – вот он, конечный вывод мудрости земной[42] национал-социалистов. И то, что мы увязли в этой грязи, – прямое логическое следствие национал-социалистического мировоззрения и проводимой ими политики… Не только над нами – над всей Германией сегодня нависла смертельная опасность осадного положения! Весь мир борется против нас, ненавидит нас, считая злейшими врагами человечества!
– Если вы это осознаете, как можете вы желать Германии проиграть войну?.. Нет, Визе, вы не знаете, что говорите, – потрясенно произнес Бройер.
– Понимаю, что вы хотите сказать, – парировал лейтенант. – Поражение обернется для нас катастрофой. Мы окажемся в неоплатном долгу за все, что мы учинили. Не только дети наши, но и внуки будут платить по этому счету… Но иного выхода нет. Только проиграв, а не выиграв войну, только ощутив на себе все последствия, народ наш пройдет через очистительный огонь. Лишь обретя этот страшный опыт, он осознает всю пагубность избранного им пути, вновь станет честен и верен своим принципам. Я всем сердцем надеюсь на спасение души немецкого народа, блуждающего в эти дни во мраке, и вижу тому единственную возможность.
Искренность и серьезность товарища тронула Бройера больше, чем он мог себе признаться. Помолчав, он произнес:
– Прервем нашу беседу, Визе. Я знаю, вы достойнейший человек. Вы хотите как лучше. Но то, что вы только что сказали, чудовищно… Чудовищно слышать такое от немецкого гражданина и, более того, от немецкого офицера! Но ответьте мне одно: если таковы ваши глубокие убеждения, как вы можете продолжать носить мундир с имперским орлом на груди? Как вы заставляете себя сражаться?
Молодой лейтенант был обескуражен. Он не находил верных слов.
– Именно этот вопрос я задаю себе снова и снова, – промолвил он. – Вы совершенно правы: мне следовало бы сложить оружие… Однако кто из нас может похвастаться, что он последователен во всем? – Тут он горестно усмехнулся. – Жизнь заставляет нас все время идти на уступки… И, знаете, я верю в промысел Божий. До сих пор судьба была ко мне милостива. За три года войны мне ни разу не доводилось стрелять. И я твердо намерен и впредь не поднимать руки на человека… Даже если за это мне уготована смерть. Но покончим с этим. Все эти материи уже так далеки. Мы здесь одни, можем полагаться только на себя… И раз уж нас свела судьба, негоже было бы терять друзей. Я бы не хотел, чтобы этот разговор бросил тень на наши отношения… Вы ведь не держите зла на меня, не так ли?
Широко распахнутые глаза его смотрели прямо на Бройера. Тот молча пожал протянутую руку… И рукопожатие это было искренним и теплым.
К вечеру один за другим подтянулись остальные. Фрёлих возвратился в приподнятом настроении.
– Неплохо они там живут у начальника тыла, хоть и стонут вечно! – поделился он. – Блинчики в инвертном сиропе, зерновой кофе, превосходный коньяк… Говорил, кстати, с Намаровым, главарем их казачьего отряда. Севастопольский военный инженер. Милейший человек! Большевиков ни во что не ставит. Вы бы его послушали! Застрял в окружении – а ему хоть бы хны. От рейха в восторге. На Рождество сочинил капитану Зибелю поздравительный адрес: прославляет в нем немецкие организаторские способности, товарищеские отношения между офицерами и рядовыми – мол, это провозвестники победы! Да, вот до чего уже дошло: какой-то русский утирает нам нос своей верой в несокрушимость немецких сил – а в нашем стане находятся такие, кто сомневается, что мы одержим верх…
И он с упреком посмотрел на остальных, исполнившись чувства собственной важности.
– Капитан Зибель убежден, что вскоре будет произведена еще одна попытка деблокирования. Обер-квартирмейстер говорил, что идет масштабная подготовка. К станице Морозовской стягиваются огромные танковые формирования. Кроме того, как считает Зибель, советские войска сейчас настолько слабы, что мы без проблем сможем продержаться до весны.
Вошел Херберт с пачкой поступившей корреспонденции. Бройер просмотрел письма.
– А вот и еще одно духоподъемное послание из штаба корпуса! – заметил он. – Посмотрим, что сегодня интересного пишут… Зверская расправа учинена над еще тремя немецкими военнопленными… Хотел бы я знать, где они их откопали!.. На Северо-Западном фронте введена дивизия казахов… Все безграмотные – свидетельствует о том, что у русских резервы на исходе… Занятно, занятно!.. Санитарная рота с помощью противотанковых мин уничтожила 12 русских танков – героический пример торжества немецкого боевого духа над советскими ресурсами и образец для подражания для остальных частей… Гм! Вот, послушайте-ка! Миленькое дельце…
41
…монастырь превратили в партийную школу… – Согласно официальной истории на сайте монастыря Святой Хильдегарды в Айбингене, гестапо выгнало монахинь еще в июле 1941 г., дав на сборы 24 часа. В монастыре был устроен военный госпиталь.
42
Война – вот он, конечный вывод мудрости земной… —