Прорыв под Сталинградом

– И в самом деле, господин зондерфюрер, пять кусков – и все целые! – взяв один такой в руку, изумлялся Гайбель. – Я даже эдам так ловко не нарежу!

Фрёлих осторожно обжаривал миллиметровой толщины ломтики над маленькой буржуйкой; блиндаж наполнял удивительный аромат подсушенного хлеба. Затем он мазал их тонким слоем тушенки и часами глодал своими лошадиными зубами. У остальных терпения не хватало – они заглатывали паек, как только тот попадал им в руки. По счастью, еще оставался хороший зерновой кофе, который можно было подсластить сахарином из заначки зондерфюрера.

Как-то раз один из солдат, направленных в наряд по столовой, ефрейтор Крюгер, отвел Лакоша в сторону и указал на табун пасущихся неподалеку от лагеря кудлатых лошадей, устало рыщущих в поисках редких торчащих из-под снега травинок. Он вполголоса изложил шоферу свой план, подкрепив разъяснения размашистыми жестами. Тот задумчиво кивнул и скрылся в блиндаже. Вскоре после этого Лакош уже брел по степи, будто бы разгуливая без дела. Впереди, неуклюже переваливаясь на кривых лапках, бежала Сента, обнюхивая оставшиеся еще от советских войск полузасыпанные стрелковые окопы. Лакош как бы невзначай приблизился к часовому, стоявшему с оружием под мышкой на небольшой насыпи, откуда ему открывался отличный вид на принадлежавший к одной из стоявших к северу кавалерийских дивизий табун. Невдалеке у костра сидели трое русских военнопленных и болтали о чем-то своем. Очевидно, это были выделенные ему “добровольные помощники”, которых в пехоте звали просто “хиви”[27]. По ним, впрочем, было не заметно, что они всерьез относятся к своим обязанностям. Изголодавшиеся клячи, с трудом державшиеся на ногах, далеко не убежали бы.

– Утро доброе! – окликнул солдата Лакош. – Ну и холодрыга сегодня!

Тот в ответ буркнул что-то невнятное, смерив его косым взглядом, но Лакош ничем не выдавал своего интереса. Он достал портсигар, набитый дневной нормой всех дежурных по столовой, вместе взятых, и не спеша закурил. У дозорного тут же пробудился интерес.

– Столько сигарет? – изумился он. – Похоже, дела у вас идут неплохо!

– Держимся кое-как. Выдают по десятку в день, и если не шиковать, протянуть можно. Порой и сигары перепадают – тогда хватает надолго, – отозвался шофер и небрежно протянул ему портсигар. Предлагать дважды не пришлось.

– Десяток в день? – не переставая удивляться, переспросил солдат. – Нам уже больше недели выдают только по три… А я-то привык по пачке в день!

Он сделал несколько жадных затяжек.

– Да и вообще, дерьмово у нас дела обстоят, скажу тебе честно. Подъедаем своих же лошадей – вон до чего дошло!

– Вот этих кляч? – скривился Лакош. – Благодарю покорно! Неужто у вас ничего другого не осталось? Даже консервов?.. У нас вон два грузовика еще, забитых под завязку – и это только для штабных! Сельдь в соусе, гуляш, тунец, сардины в масле… А свинина какая – просто объедение! Еще из Франции привезли!

Он врал и сам, казалось, верил. Солдат облизнулся. Руки его тряслись так, что он даже выронил бычок. Шофер вновь угостил его сигареткой, и они присели на краю заснеженного окопа.

– Скажи, приятель, – начал постовой, – а не мог бы ты… Ну, так, одну баночку тунца… Не за просто так, не думай!

Он извлек из складок плаща инкрустированный перламутром перочинный нож.

– Вещь! Два лезвия, штопор, открывашка – все из настоящей нержавейки!

Изображая заинтересованность, Лакош повертел ножик в руках, поиграл с лезвиями.

– Гм, – хмыкнул он. – Не знаю, не знаю, не так все просто! Гузка-то наш, знаешь ли…

Заерзав, дозорный принялся рыться в карманах в поисках чего-нибудь еще, что можно было променять. Взгляд его остекленел. Он и не заметил, как метрах в двухстах от них на дороге притормозил грузовик. Не заметил, как из него выскочили двое и припустили за одной из лошаденок. Внимание его привлек только крик одного из русских: выругавшись, он вскочил и поднял ружье, но было уже поздно. Солдаты как раз запрыгнули в подъехавшую машину. Кляча, которой опутали канатом ноги, грохнулась на землю, и набравший ход грузовик потащил ее прочь. Было видно, как она вздымает голову и жалобно разевает рот. Чтобы хоть как-то оправдаться, постовой выстрелил им пару раз вслед, но даже пасущиеся лошади не повели ухом.

– Вот свиньи проклятые! – чертыхнулся солдат. – Второй раз уже со мной такое… Ох и задаст же мне фельдфебель!

Тут он запнулся и странно посмотрел на Лакоша. Тот предпочел поскорее ретироваться, не растрачиваясь на соболезнования. Свистнув Сенту, шофер не спеша побрел в сторону лагеря. Собеседник беспомощно проводил его взглядом, в котором читалось растущее осознание того, как его провели.

Когда Лакош дошел до кухни, лошадь уже свежевали.

Вечером в блиндаже начальника разведки подавали жареную конскую печень. Все дивились нежданной щедрости повара; о том, что на самом деле это была похвала его участию в конокрадстве, шофер предпочел умолчать. Три дня штабные отъедались гуляшем и котлетами из конины, а Унольду даже достались шницели. Потом от тощей клячи остались одни лишь кости, да несколько дней еще казала из канавы зубы шелудивая голова.

На белой глади степи одиноко распростерла крылья огромная серая птица “Ю-52” – старая добрая “тетушка Ю”. Уже ясно, что она села прямо перед советскими позициями. Как только об этом стало известно, полковой штаб охватила ярость. Можно ведь было… Можно было… Удивительно, как все оказались крепки задним умом, рассуждая, что можно было сделать, чтобы предотвратить перехват. Это же целых две тонны продовольствия – а может, топлива, а может, амуниции! Не видать их окруженной армии, но и русским радоваться рано. Разгрузить две тонны не так-то просто, в особенности под прицелом вражеских орудий. За весь день подойти к самолету никто не отваживается. Не исключено, что большая часть груза еще внутри. По нему дают пару очередей тяжелые пулеметы: тишина. Значит, все-таки не горючее. Как следует поразмыслив, артиллерийская дивизия выпускает еще три залпа с целью уничтожить технику. Два мимо, третий почти попадает в цель, однако, чтобы уничтожить “Ю”, надо попасть в яблочко. В конце концов поступает приказ командира полка подготовить команду саперов и взорвать машину. Фельдфебель Харрас направляется прямиком к Гузке.

– Господин обер-лейтенант, дозвольте мне пойти вместе с подрывниками!

– Вы? – меряет его взглядом ротный. – Что ж, пускай! Но вы хорошо подумали? Это весьма опасная затея. Если что пойдет не так – прикрыть мы вас не сможем!

– Хорошо подумал! – отвечает Харрас. И ведь правда, он все обдумал как следует: через несколько дней придет помощь, и начнется настоящая заваруха. По сравнению с этим вылазка под покровом ночи – просто детская забава. К тому же самолет не докатился до вражеских позиций. Вот он, тот шанс, которого он долго ждал!

– Ну, будь по-вашему! – отвечает Гузка. – Тогда назначаю вас командиром! С вами пойдет четыре человека. И чтоб все прошло без запинки!

Наступает ночь. Небо затянуто тучами, царит непроглядная темень. Они вооружены ручными гранатами и пистолет-пулеметами и тащат с собой подрывной заряд с часовым механизмом. На них белый камуфляж; лица, оружие и инструмент вымазаны побелкой. После первых же метров они сливаются с серой землей и ползком, на расстоянии друг от друга, сантиметр за сантиметром продвигаются вперед. Впереди фельдфебель Харрас, в нескольких метрах позади него – пехотинец с зарядом. На передовой все спокойно. Вдали взмывают бледно-желтые сигналки, заставляя саперов лежать ничком на земле и не шевелиться. Во время этих остановок они все явственнее видят перед собой цель, возвышающуюся среди сугробов. Ползти тяжело. Снег набивается в рукава и сапоги, пальцы коченеют, жесткая степная трава царапает лицо, заиндевевшее от горячего дыхания. Внезапно справа раздается пулеметная очередь, тут же вступает еще один пулеметчик слева. Над головами веер огня. Их засекли! Черт возьми, что теперь? Одна за другой взмывают теперь сигнальные ракеты, ослепительным светом озаряя голую степь. Вдруг в темноте возникают три-четыре вспышки, раздается свист, и снаряды с оглушительным грохотом вздымают мерзлую землю, вызывая град здоровенных, что детские головы, комков. Да уж, чего-чего, а боеприпасов у них предостаточно – могут позволить себе палить из орудий по жалкой пятерке солдат! Гремит второй залп. Снаряды падают уже совсем близко к саперам. За спиной Харраса раздается пронзительный, несмолкающий крик, перекрывает грохот пальбы, проникает до мозга костей. Фельдфебель прижимается лицом к земле, закрывает уши. Тело его сотрясают частые вздохи, он дрожит как осиновый лист. “Довольно! Прочь отсюда! Покончить с этим… хоть как-нибудь!” – вертится у него в голове. Но он не может даже шелохнуться. На мгновение его, растянувшегося во весь рост, подбрасывает в воздух мощная взрывная волна. Что-то ударяет Харраса по голове. В глазах у него темнеет…

27

“Хиви” – сокращение от слова Hilfswillige – “добровольные помощники”.