Главная тайна новенького

— Я помню, — отрываясь от раздумий, вру я.

— Тогда не забудь сегодня зайти сегодня к Софье Николаевне. После шестого урока.

— Хорошо, — отвечаю я и, немного скосив глаза в сторону, вижу, с каким любопытством наблюдает за мной новенький.

— А ты у нас, оказывается, артистка, — шепчет он мне в спину, когда классная уходит из кабинета. — По тебе и не скажешь.

— Заткнись! — шикаю я на Хромова, из-за чего получаю в свой адрес слегка недовольный взгляд химички.

На третьем уроке — уроке русского языка — Виктория Сергеевна объясняет нам материал, который точно пригодится на предстоящем летом экзамене. Принуждаю себя забыть на пару минут о новеньком и внимательно вслушиваюсь в слова классной, как вдруг на мою парту прилетает скомканный листик бумаги.

Пялюсь на бумажку как будто на упавший из космоса метеорит. Осторожно поворачиваюсь и вижу смеющееся лицо Хромова. Глазами он указывает на листок.

Хмурясь, вновь устремляю взгляд на классную. Листик по-прежнему лежит на парте. Закусываю нижнюю губу до боли, но в итоге не удерживаюсь и незаметно для одноклассников и Виктории Сергеевны хватаю бумажку и разворачиваю её. Довольно-таки неплохим для парня почерком на ней написано:

«Русалочка, а, если не секрет, у тебя есть принц?»

Глаза мои едва не вылезают из орбит не то от странного обращения ко мне, не то от разливающегося от этой бумажки хамства. Какая я ещё тебе Русалочка? Обнаглел или как?

«Отвали», — пишу я ниже крупными печатными буквами и, повернувшись, швыряю Хромову бумажку чуть ли не в лицо.

— Эвелина! — слышу строгий голос пожилой классной, которая, вероятно, запалила меня. — Что-то случилось?

— Н-ничего, — бормочу я. Под партой собираю кисть в кулак и трясу им. В спину мне тут же доносится смешок. Вот же гад!

К счастью, следующие два урока у нас — технология. На ней мы занимаемся по отдельности — девочки на первом этаже, мальчики на втором. Чувствую себя гораздо лучше — теперь никто не сверлит мою спину и не кидает мне написанную на бумажке чушь. Однако и на «девчачьем» уроке новенькому находится место. Полтора часа я слушаю бубнёж одноклассниц, которые обсуждают чуть ли не все клетки тела новенького. Не выдержав, достаю наушники и, несмотря на брошенный на меня полный удивления взгляд учительницы технологии, сижу в них до конца второго урока.

Глава 3

Эля

Учебный день медленно подкрадывается к своему концу. На урок истории я прихожу со звонком. На перемене Настя не отлипала от меня и все уши прожужжала об этом новеньком. У меня чесался язык сказать Ерёминой, что Хромов — обычный нарцисс, ничего не стоящий, однако Настя не умолкала ни на минуту, из-за чего я просто физически не могла встрять в её «пламенную» речь.

Наша историчка, Тамара Львовна, — довольно интересная особа. Она ужасно любит поговорить на тему и не по теме. И даже без темы. Несмотря на это, историю и обществознание Лаврухина знает «от и до», чего вовсе нельзя сказать обо мне. Я терпеть не могу заучивать даты, а именно их болтливая историчка и дерёт со всех учеников. По истории и обществознанию у меня твёрдые пятёрки, хотя каких трудов мне стоит их получать — кто бы знал.

Когда мы занимаем свои места, любопытный взгляд исторички тотчас приклеивается к новенькому. Дождавшись тишины и поздоровавшись с нами, Тамара Львовна садится за учительский стол и проверяет наше присутствие по списку.

— Хромов, Хромов… — бормочет она, явно не припоминая такой фамилии. Историчка ведёт у нас предметы уже пятый год, и потому фамилия новенького ей, очевидно, не знакома.

— Хромов Диомид, — старательно выговаривает историчка имя новенького, отчего я морщусь — слишком много внимания этому нарциссу. — Это ты? — обращается она к новенькому.

Хромов молча кивает головой. Но так как историчка любит «побазарить», подобный ответ её не удовлетворяет.

— Ты новенький? Из какой школы перешёл?

— Из тридцать седьмой, — сухо отвечает Хромов. Надо же, а ведь эта школа находится не так далеко от нашей, думаю я. Минут двадцать ходьбы пешком.

— А как ты учился? — спрашивает историчка.

— Как и все — по учебникам, — хмыкает новенький, отчего на третьем ряду кто-то смеётся, прикрываясь кулаком.

Глаза у исторички лезут на лоб, около двадцати секунд она молчит. А я думаю про себя: Хромову пальца в рот не клади. Он единственный за всё это время, кто смог заставить историчку замолчать. Но ненадолго.

— И куда же ты собираешься поступать, Диомид, если не секрет? — продолжает пытать нахального новенького говорливая Тамара Львовна.

— На биофак, — отвечает ей Хромов так, будто он уже зачислен в вуз давным-давно. С «Камчатки» слышится пара смешков.

Я недоуменно хлопаю глазами. Он что, шутит? На биологический факультет могут поступить только сильнейшие и лучшие в своём деле ученики! Я не понаслышке знаю, какой жёсткий отбор осуществляет приёмная комиссия. Моя мама преподаёт в институте ботанику и каждый год рассказывает мне о том, как непросто поступить в вуз. Поэтому я ещё со средней школы начала усиленно готовиться ко вступлению во взрослую жизнь. Накупила себе книг по зоологии, генетике, медицине и зачитывалась ими до поздней ночи. Но как, интересно мне знать, собирается поступить на биофак новенький? Допустим, в математике он шарит, хотя я думаю, что успешно решённая им задача — чистая случайность. И не более!..

— Наверное, у тебя там кто-то работает, не так ли? — не без доли иронии спрашивает Хромова историчка.

— Нет, Тамара Львовна, никто у меня там не работает, — с не меньшей по уровню долей цинизма цедит новенький. — В отличие от большинства поступающих, у меня нет блата. Хотя я прекрасно знаю, что дети тех, у кого родители преподают в институте, проходят туда без особых проблем.

От неожиданности у меня глаза вылезают на лоб… Новенький только что прилюдно, сам того не зная, оскорбил меня! И хотя все одноклассники в курсе того, кем работает моя мама, они никогда не позволяют себе каких-либо двусмысленных шуток в мой адрес по этому поводу.

Чувствую, как внутри меня закипает злость. Около десяти секунд борюсь с тем, чтобы не начать перепалку, но в итоге не выдерживаю.

— На биологический факультет с лёгкостью поступают только те, кто успешно сдал экзамены и набрал достаточное количество баллов, — чеканю я, поворачиваясь к новенькому. Брови того от удивления ползут вверх, придавая его лицу забавное выражение. Но глаза, несмотря на это, серьёзны.

— На биологический факультет с лёгкостью поступают только те, у кого папа-мама — преподы, — отвечает мне Хромов. От такого хамства я даже забываю, где нахожусь.

— Это наглая ложь! — парирую я, злобно глядя в глаза новенькому. Такие глубокие, томные. Новенький замечает это и, к моей большей неожиданности, наклоняется через всю парту ко мне.

— А почему тебя это так беспокоит? — выдыхает он мне прямо в лицо, и я чувствую себя поверженной. — У тебя что, кто-то из родителей работает в институте?

В классе стоит гробовая тишина, и даже болтливая историчка не подаёт голоса. Воздух раскаляется, кажется, что сейчас температура в кабинете близится к тысяче градусов по Фаренгейту.

— Не твоё дело! — буркаю я, наконец, и отворачиваюсь. Тратить нервы на этого придурка — пфф, делать мне больше нечего! Перевожу взгляд на Настю — та удивлённо хлопает длинными накладными ресницами. За эти четыре часа я поняла, что Ерёмина «прониклась» симпатией к новенькому. Да что уж симпатией — она откровенно сохнет по смазливому «личику» Хромова. Взгляд Насти слегка непонятен — то ли она сочувствует мне, то ли радуется тому, что я ненавижу новенького с каждой секундой всё сильнее и сильнее.

— Я совсем не удивляюсь тому, что ты так разволновалась, — доносится мне в спину голос Хромова, окрашенный нотками самодовольства. — Просто ты выглядишь как дочка препода. Меркантильная, сухая и бесчувственная.

И тут мой мозг окончательно взрывается. В первое мгновение я даже не могу сказать и одного слова. Просто поворачиваюсь к новенькому и вновь встречаюсь с его насмешливым взглядом. Он смотрит на меня так, будто я какое-нибудь быдло и ничего не значу в жизни. Мысленно приказываю себе замолчать, но потом, обдумав за пару секунд происходящее, что есть силы кричу: