Земля

— Где я вам возьму деньги на качество? У меня и графы такой нет, — заволновался Харитон Кахидзе, главный бухгалтер управления. — За каждый кубометр сверх нормы премию — пожалуйста, но за качество... М‑да... Таких денег у нас не предвидится.

— Непременно надо изыскать, Харитон, — сказал парторг.

— Одним энтузиазмом тут не обойтись. Нужна и материальная заинтересованность. Иначе мы недалеко уйдем, — напустился на Харитона Васо Брегвадзе. — Тогда будут у нас и кубометры, и качество.

— Выходит, все дело в деньгах, батенька, — не замедлил съехидничать Кириле Эбралидзе.

— Да, и в деньгах тоже, — твердо ответил Ляшко. — Ты что же, без денег работаешь?

— Я не дурак, чтобы без денег работать. Но за премиями не гонюсь.

— Ну и плохо, что не гонишься. Не мешало бы тебе получше работать... — сказал Ляшко.

— Ты за работой гонись, а премия сама тебя найдет. И палки нам в колеса ставить нечего, — рассердился Уча Шамугия.

Встал Важа Джапаридзе.

— Уймись ты, Кириле. Иначе я буду вынужден попросить тебя отсюда.

— Я-то уймусь, это мне нетрудно. Но одним моим молчанием дела не поправишь, — пошел на попятный никем не поддержанный Кириле. До самого конца собрания он стойко молчал.

— Вот вы, товарищ Харитон, спрашиваете, откуда, мол, деньги для поощрения взять, так? — обратился к главному бухгалтеру парторг.

— Именно так.

— Но ответьте мне, пожалуйста, не сокращает ли производственные расходы работа без брака, работа высоко качественная, не требующая дополнительных расходов, средств? Не это ли источник экономии денег? Вот из этих сэкономленных денег мы и создадим поощрительный фонд. Нет такой графы, говорите вы. Согласен. Но что нам мешает ввести такую графу, обратившись с предложением в финансовые органы? Люди сегодня работают по-новому. Ударный труд стал нормой нашей жизни. Вот перед вами вчерашний мальчик, а ныне стахановец, автор прекрасной и нужной всем нам инициативы... — Парторг взглянул на Учу Шамугия. — А сам Стаханов? Кто мог раньше даже подумать, что в нашей работе есть такие огромные резервы. Но вот рабочий человек открыл это, и по всей стране у него появились тысячи последователей. По-новому, по-стахановски надо относиться к каждому делу. Сейчас на повестке дня вопрос качества, и это закономерно. Здесь тоже таятся неисчерпаемые резервы. Так вскроем их и будем поощрять каждого, кто станет работать добротно и без брака.

— Отлично сказано! — горячо захлопал Васо Брегвадзе. За ним последовали и другие.

— Товарищи, как я понимаю, большинство одобряет предложение Васо Брегвадзе и Кочи Коршия. Если даже кто и воздержался — не в этом суть дела. Как вы считаете, товарищ Харитон, сможем мы направить часть сэкономленных средств на поощрение качества работы?

— Я думаю, что сможем. Во всяком случае, я сделаю все от меня зависящее.

— Вот и отлично. Товарищи, мне кажется, что вопрос этот затрагивает не только работу драгеров, но и всех других работников стройки. Наше решение мы должны распространить и на дорожников, и на корчевщиков леса, и на дренажеров, на всех строителей канала, — подвел итог совещания главный инженер.

На дворе стояла первая половина февраля, а окна уже были распахнуты настежь. Жарко было не только в комнате Спиридона Гуния, но и на улице. Февральская жара в этих местах иногда не уступает июльской, и переносить ее гораздо тяжелей. Горячий воздух насыщается влагой, и дышать становится невмоготу. Однако участники совещания были в таком приподнятом настроении, что ничего не замечали.

Тариел Карда и Важа Джапаридзе, сопровождаемые Васо Брегвадзе, проверяли работу по всей трассе канала. Вот уже десять дней ездили они от истоков и до Коратско-Кулевского массива. Хотя на этом последнем отрезке трасса и была получше, но тем не менее технически он считался наиболее сложным. Работу экскаваторов тормозило то обстоятельство, что за исключением «Комсомольца» не было запасных частей ни к «Пристману», ни к «Коппелю», ни к «Любеку», ни к «Менике». Машины часто выходили из строя, и поврежденные детали и узлы приходилось возить в ремонт на Потийский механический завод.

— Знаешь, Тариел, — обратился к начальнику управления Васо Брегвадзе, перед тем как подойти к «Комсомольцу» Учи Шамугия. — В среднем за день экскаватор продвигается вперед метров на восемь—десять. А вот Уча и Антон роют по десять—двенадцать метров за смену. Теперь посчитай, сколько они роют за четыре смены?

— Допустим. Ну и что? — спросил Тариел Карда, чувствуя, что у Васо, как это часто бывало, родилась какая-то новая идея.

— Мы запланировали окончание работы на этом массиве на конец года, так?

— Верно, — с улыбкой поглядел на Васо начальник управления. Он догадался, что хочет сказать старый инженер.

— Почему бы нам не передвинуть срок завершения работ к Октябрьским праздникам? Я тут все рассчитал, и получается, что с прокладкой канала до Кулеви мы вполне укладываемся в этот срок.

— При таких темпах это конечно же не исключено. Поглядим, как дальше пойдет работа у драгеров, — задумчиво произнес Важа Джапаридзе, внимательно выслушав соображения Васо. — Однако я не думаю, что надо менять сроки завершения строительства.

— Почему?

— В ударном темпе можно закончить прокладку главного канала. Но как быть с водосборниками, коллекторами, дренажными каналами, наконец?

— Перебросим на эти работы «Комсомолец», — возразил Васо Брегвадзе. — При таких темпах работы на главном канале вполне достаточно двенадцати экскаваторов.

— Согласен. А что ты скажешь относительно корчевки леса, прокладки дорог, наводки мостов? Ведь не исчерпывается же все главным каналом даже на Коратско-Кулевском массиве?

— Конечно же нет, — отозвался старый инженер. Глаза у него по-юношески блестели. — Может, мы и впрямь не все успеем сделать, но что касается корчевки леса и расчистки трассы, тут я ручаюсь.

— В этом и я не сомневаюсь, — поддержал Васо главный инженер. — Кроме того, я уверен, мы успеем и дороги проложить, правда без покрытия.

— Наводку мостов мы завершим во втором квартале следующего года, — горячо продолжал Васо и, чтобы окончательно убедить начальника управления, быстро закончил: — Но самое главное все-таки каналы и расчистка лесов.

На всем Коратско-Кулевском массиве и на землях, раскинувшихся между Риони и Хобисцкали, стройка да и сама жизнь наполнились новым содержанием. Даже природа и та, казалось, смилостивилась над людьми. Вместо обычных в эту пору дождей стояла сухая солнечная погода.

Ни рабочие, ни технический персонал не желали придерживаться нормированного рабочего дня. Все просыпались на заре и, наскоро перекусив, спешили на свои рабочие места. Возвращались поздним вечером и, поужинав, ложились спать, чтобы собраться с силами к новому рабочему дню. Воодушевление и нетерпение вдруг овладело всеми. День окончания строительства Коратско-Кулевского массива вот-вот должен был постучаться в дверь, и каждый старался по возможности приблизить этот день.

— Как вы думаете, настанет конец нашим трудам? — этим вопросом обычно начинал каждый свой ночной разговор последний из рода погонщиков скота семидесятилетний Бурда Кварацхелия. — Пять лет я здесь работаю и этот английский «Пристман» на своей спине таскаю. — Бурда Кварацхелия обслуживал экскаватор Никиты Ляшко: подкладывал доски под гусеницы, заливал в двигатель горючее и масло. — На доску пуд грязи налипает, а я ее десяток раз на дню с места на место перекладываю, душа из меня вон. Вы думаете, для того Бурда надрывается, чтобы эти кислые лимоны да апельсины разводить? Как бы не так. Лимоны тому нужны, кто чаем забавляется. А нам земля для скотины нужна. В этих лесах Кварацхелия отродясь скот зимой пасли. Нет ничего лучше этих мест для буйволов и коров. Даже когда здесь турок хозяйничал, мы все едино сюда с гор спускались. Ох, и боялись турки местных лесов, носа, бывало, годами сюда не кажут. Здешняя травка молоком налита. На всей земле не сыскать лучших пастбищ. Тут не лимоны сажать надо, а скот разводить, чтобы молочные реки с морем сливались. Вот так. Не стало скота в Одиши, весь вчистую свели. Вот и надо нам мяса нагулять и молока надоить. Наши предки без лимонов да мандаринов пробавлялись. А ты попробуй без мяса да молока силу набрать. А ведь ее еще и сохранить надо. Вот так-то... — Бессонница одолевала старого Кварацхелия, только в разговоре и отводил он беспокойную свою душу. Все слушатели давно уже храпели, а старик все говорил и говорил без умолку.