Земля

Заслышав скрип калитки, Гудуйя затаил дыхание и укрылся за густой листвой.

Джуна, запрокинув голову, бегала по саду, пытаясь разглядеть Гудуйю за ветками, тяжелеющими от гроздьев изабеллы. Нежный, пьянящий аромат спелого винограда пропитал воздух.

Джуна перебегала от дерева к дереву. Наконец, не обнаружив Гудуйи, она позвала его тихим голосом:

— Гуду!

Гудуйя не откликнулся.

— Гуду! — снова позвала она. Джуна встревожилась, решив, что Гудуйя куда-нибудь ушел. — Гуду?

Гудуйя не шевелился и, стараясь сдержать дыхание, замер. Джуна обежала вокруг дерева, на ветке которого стоял Гудуйя.

Пока Джуна бегала среди деревьев, Гудуйя подвесил корзину на ветку и, боясь свалиться с дерева, вцепился в ствол обеими руками. Сердце его сильно билось. Сквозь густую листву он видел стоявшую внизу Джуну. Он видел ее голые руки, плечи, тугие маленькие груди, похожие на спелый гранат. В глазах у него зарябило.

— Гуду!

— А-а-а! — выдавил из себя Гудуйя.

Джуна наконец увидела его.

— Я тебя так долго звала. Почему ты не откликался?

— Не знаю, — пробормотал Гудуйя.

— Как это не знаешь?

— Я не хотел, — как можно холодней ответил Гудуйя.

— Что с тобой случилось, Гуду?!

— Не знаю.

— Гуду... — страстно позвала его Джуна.

От ее голоса все смешалось в голове Гудуйи. Он не мог отвести глаз от рук, плеч, груди Джуны. Силы оставили его, ноги подогнулись, и он полетел вниз. Раздался треск веток, и Гудуйя рухнул на землю.

Джуна закричала. Потом, подбежав к Гудуйе, стала перед ним на колени.

— Что с тобой, Гуду?!

— Ничего особенного.

— Ты ушибся?

— Нет.

— Встань, пожалуйста! — взмолилась она и, поддержав голову руками, чуть приподняла его.

Гудуйя сел.

— Как же тебя угораздило? Ты что, впервые на дерево влез?

— И сам не знаю, — пробормотал Гудуйя. — На тебя засмотрелся, вот что.

— Нашел на что смотреть. Впервые меня увидел, что ли?

— Такой я никогда тебя не видел, Джуна, — сказал Гудуйя и отвернулся. Грудь Джуны касалась его лица, руки Джуны покоились на его плечах, шею щекотали ее длинные волосы, а ее дыхание обжигало его.

— Какой такой, Гуду?

Гудуйя не ответил.

— Гуду... — на мгновенье приникла к нему Джуна. — Посмотри на меня, Гуду.

Гудуйя поднял глаза.

— Долго мы будем бегать друг от друга, Гуду?!

— Не знаю.

— Наших нет дома, Гуду. И Пачи с ними ушла, слышишь? Мы совершенно одни, Гуду, совершенно одни!

— Знаю.

— Совершенно, совершенно одни, Гуду, — шепотом повторила Джуна.

— Отпусти меня.

— Чего ты боишься, Гуду?!

— Я батрак, Джуна.

Но Джуна уже не слышала его. Она всем телом прильнула к мощной груди Гудуйи, и ее руки нежно обвили его сильную шею. Закрыв глаза, она губами искала его губы, но Гудуйя упорно отводил от нее лицо.

— Пойми, я батрак, батрак...

— Никого нет дома, Гуду, никого... — Она крепко сжала руками его голову, стремясь повернуть к себе лицо Гудуйи. — Дома никого нет, Гуду, — словно в забытьи шептала она.

Гудуйя старался вырваться из ее цепких объятий, но Джунины губы прильнули к его губам.

— Я ничего не боюсь, Гуду.

— Джуна...

— Поцелуй меня, Гуду, поцелуй...

С этого дня они потеряли покой. Улучив свободную минуту, они тут же находили друг друга и, не сговариваясь, бежали в укромное местечко, где никто не смог бы их найти. Здесь они давали волю своим чувствам, но все кончалось лишь страстными объятиями, поцелуями и клятвами в любви... Однажды Джуна попросила Гудуйю прийти ночью к ней в комнату. Гудуйя долго отнекивался, но Джуна была настойчива.

В полночь, когда весь дом крепко спал, Гудуйя тайком пробрался в Джунину комнату. Девушка, распустив волосы, в одной ночной сорочке сидела на кровати. Тело ее била дрожь. Едва совладав с собой, она встала и на цыпочках направилась к двери. Осторожно закрыв дверь на задвижку, она широко распахнула окно. В случае, если бы кто-нибудь вдруг вздумал постучать в дверь, Гудуйя без помех смог бы выскочить в окно.

Проделав все это с величайшей предосторожностью, Джуна легла в постель.

— Иди ко мне, Гуду, слышишь? Чего же ты ждешь, Гуду? — едва слышно спросила она Гудуйю, неподвижно застывшего посреди комнаты. — Иди ко мне, Гуду. — Одеяло сползло с нее, обнажив ее прекрасное тело, млечно сверкавшее на лунном свету. — Иди же ко мне, Гуду!

— Нет, Джуна, — сдавленным голосом сказал Гудуйя. — Я не смогу притронуться к тебе, пока ты не станешь моей женой. — От нервного напряжения Гудуйя весь взмок.

Джуна, оскорбленная и униженная, повернулась на кровати ничком, словно ей дали пощечину. Потом с неожиданной резвостью она вдруг села, натянув рубашку на колени. Глаза ее с презрением глядели на Гудуйю. Волосы рассыпались по плечам.

Гудуйя по-прежнему стоял посреди комнаты. Объятая страстью и ненавистью, Джуна казалась ему еще прекрасней. Ему вдруг захотелось упасть перед ней на колени и целовать ее руки, судорожно поправлявшие ночную рубашку.

— «Моей женой»! — в издевке скривила Джуна губы. Молнией сверкнули ее ровные белые зубы. В глазах ее смешались гнев и обида. Оскорбительные слова Гудуйи жгли ее. — Я, княжеская дочь, — жена батрака без порток?! Ишь чего захотел! — Она метнулась к двери, резко рванула задвижку и широко распахнула дверь. — Вон отсюда. И не смей мне больше показываться на глаза. Убирайся, чтоб духу твоего не было в моем доме.

В ту же ночь Гудуйя покинул княжеский дом. В ушах у него звенел гневный Джунин голос: «Жена батрака без порток?» Гудуйя пошел куда глаза глядят. Лес стал его домом.

В деревне долго еще судачили о внезапном исчезновении Гудуйи. Одни утверждали, что княжеская семья непосильной работой и бесконечными придирками вынудила бежать гордого батрака. Другие высказывали предположение, что Гудуйе осточертело батрачить и есть горький княжеский хлеб. А третьи винили во всем княжескую дочь, завлекшую беднягу, а потом наотрез отказавшуюся стать его женой.

Никто не знал, куда пропал, куда делся Гудуйя, где преклонил свою бедную голову несчастный сирота. Лишь однажды ненароком набрели на его хижину в прибрежных колхидских лесах пастухи Кварацхелия, перегонявшие скот на горные пастбища...

Гудуйя отрешился от невеселых дум.

Дождь уже перестал. Плотная завеса за окном растаяла, и солнце заглянуло в хижину. Небо очистилось от туч. Звук экскаватора слышался совсем рядом.

Гудуйя хотел было встать, но не смог. Печальные воспоминания пригвоздили его к постели. Стремясь заглушить их, он внимательно прислушивался к грохоту Учиного «Комсомольца». Но отчетливый в прояснившемся, как бы вымытом дождем, воздухе звук неутомимо работающего экскаватора придал его воспоминаниям новое направление: «Чего только не заставляет делать человека любовь. Вот и Уча трудится не покладая рук. И все ради любимой женщины. А я убежал в лес от одного грубого слова Джуны. Надо было мне ее похитить в ту же ночь и податься куда-нибудь подальше — земля велика. Но что бы это могло изменить? Ведь Джуна не любила меня. «Княжеская дочь — жена батрака без порток? — вновь зазвучал в его ушах гневный голос. — Убирайся!» Словно собаку прогнала».

Гудуйя с трудом встал. Было у него одно хорошее свойство: стоило ему начать работать, как воспоминания исчезали. Вот и сейчас он заторопился на трассу.

Вода с балкона сошла. И во дворе лишь кое-где блестели лужи. Сколько же прошло времени? А он и не заметил.

У ограды, высоко вскинув головы, стояли мокрые лани и смотрели на хозяина влажными чернильными глазами. Каштановая их шерстка поблескивала на солнце.

Гудуйя закрыл дверь, взял лопату, прислоненную к стене хижины, и только собрался идти, как лязг и грохот «Комсомольца» внезапно прекратился. «Наверное, Уча полдничает», — решил Гудуйя. Не успел он пройти и сотни шагов, как неожиданно напоролся на Сиордия. Мокрый, измазанный в грязи и глине Исидоре, задыхаясь и хрипя, мчался навстречу. В лицо ему били брызги из-под ног, на непокрытой голове редкие волосы облепили лоб. Руки его крепко прижимали к груди какой-то предмет, тщательно закутанный в брезентовую куртку.