Земля

Под ногами потрескивали песок и галька.

Взволнованный, измученный, с воспаленными от бессонницы глазами ходил взад-вперед по своему кабинету Тариел Карда. Он о чем-то напряженно думал, то и дело затягиваясь папиросой. Неожиданно он резко повернулся к Важе Джапаридзе, сидевшему возле стола заседаний:

— И в такое вот время ты просишь освободить тебя с работы? Оказывается, я напрасно терял время, — продолжил он, как видно, давно уже начатый разговор с Важей. — И все, оказывается, оттого, что, видите ли, тебе тяжело покидать свой участок. Не понимаю, что значит покинуть «мой участок». Не понимаю, что значит «мой» и «чужой» участок?! — Карда устало опустился на стул напротив Важи, вдавил папиросный окурок в пепельницу и в упор посмотрел на Важу. В глаза ему бросилось бледное, напряженное лицо Важи с опухшими красными глазами. Карда догадался, что Важа знает об аресте Андро Гангия, однако он был настолько возбужден, что и не думал щадить Важу: — У коммунистов есть одно общее дело — общее для всех, независимо от занимаемой должности, званий и заслуг. Общее для тебя, меня, Васильева, рабочего, крестьянина.

— Я понимаю, Тариел, — поднял голову Важа.

— Вот и прекрасно, что понимаешь, — сказал Карда и встал. — Я почти слово в слово повторил все то, что говорил вчера на совещании. А ты по-прежнему упрямо настаиваешь на своем.

— Мне вовсе не требуется повторять все сначала. Я понимаю, что негоже делить на «свое» и «чужое», но мне все равно будет тяжело расстаться с Ланчхутским участком. Шутка сказать, я шесть лет отдал ему, целых шесть лет...

— А ты думаешь, другим легко?

— И другим не легко. Всем будет тяжело расставаться — и Васо Брегвадзе, и крестьянам, и рабочим стройки. — Важа помолчал. — А вы случайно не знаете, как себя чувствует Васо Брегвадзе? — спросил Важа и тут же застыдился своего вопроса. Надо было пойти проведать Васо, а не осведомляться о нем У начальника управления.

— Он в очень тяжелом состоянии. У него сотрясение мозга, рука сломана. Васо потерял много крови, ему сделали переливание. — Тариел так сильно переживал беду, приключившуюся с Васо, что говорил сбивчиво, запинаясь.

— Кто дал ему кровь?

— Тот самый парень, ну, за которого невесту не отдают. — Тариел вытащил папиросу из коробки, но не закурил, мял пальцами, пока вконец не искрошил ее. Он бросил папиросу в пепельницу и достал новую.

— Васо ни за что не оставит стройку, — продолжал Карда. — Ни за что, даже если принуждать его. — Карда затянулся.

— Допустим. Но что прикажете мне сказать рабочим и крестьянам, с нетерпением ждущих осушения земель участка, что? — Важа чувствовал, как беспочвенны и шатки были его доводы, высказанные вчера на совещании и сегодня в ответ на рассуждения Карда.

«Неужели мною и впрямь движет одно лишь честолюбие?» — с тревогой и раздражением думал Важа.

— Но ведь и строители Чаладидского участка ждут эту самую землю, и притом с неменьшим нетерпением! — Не докурив папиросу, Тариел вновь вдавил ее в пепельницу. — Ты коммунист, Важа, солдат партии.

— Какое это имеет значение, Тариел? — безвольно произнес Важа.

— То есть как это — какое?! — с изумлением и сурово переспросил начальник управления и пристально посмотрел на Важу, словно желая убедиться, что именно он сказал это. — То, что мы, коммунисты, повсюду, в любых обстоятельствах, остаемся солдатами партии, всегда имело, имеет и будет иметь огромное значение. Надеюсь, тебе не надо разъяснять, что значит быть солдатом?

— Знаю, Тариел, знаю, — устало сказал Важа, не испытывая ни досады, ни горечи от тона Тариела, ведь Карда был прав. — Ну, допустим, как коммунист и солдат партии я здесь останусь...

— Да, как коммунист и солдат партии ты обязан остаться, но этого вовсе недостаточно. Ты должен остаться по убеждению, всем сердцем. Остаться с сознанием того, что это необходимо строительству и народу. Отлично сказал вчера Васильев: основным в поправках Гангия является фактор времени, и время это для человека, во имя всех, о ком ты так беспокоишься. Но это еще не все. Впрочем, все, ибо это и есть, это и означает быть солдатом партии. Ты коммунист, Важа, и ты вырос под крылом Андро Гангия. Недостаточно быть просто хорошим, даже отличным инженером. Под крылом настоящих коммунистов всегда растут, должны расти настоящие коммунисты и настоящие люди. Андро как раз из тех коммунистов, которые всегда являлись образцом, примером для подражания... Ты, наверное, удивляешься, что говорю так о человеке... Да, я не боюсь сказать это. В моих глазах, в моем сознании и убеждении, Андро всегда был и остается человеком с чистой совестью, окрыленным народным делом, одержимым великой идеей заставить землю безраздельно и преданно служить человеку. Во имя осуществления своей мечты Андро всегда шел впереди, невзирая на преграды и трудности. Такие люди способны на великие подвиги, они зорко смотрят вперед и видят далеко и четко. Вот это и есть, по моему глубокому убеждению, практическое и конкретное проявление силы коммуниста и руководителя.

Я знавал одного сельского учителя, Важа, — остановился он перед Джапаридзе, — Шалву Кордзахия, социал-федералистом он был. Жил он в узенькой комнатушке. Ничего у него не было, кроме стола, стула, постели и книг. И никакой личной жизни. Фанатически был предан идеям социал-федерализма. Он был категорически против вступления Одиннадцатой армии в Грузию. Но когда он познакомился с ленинским Декретом о земле, когда понял, что несут большевики Грузии, он пришел к нам. Тогда его слово имело для нас решающее значение. И сказать это слово в то время семидесятилетнему человеку, социал-федералисту, было нелегко. Многие тогда заблуждались. Иным казалось, что Одиннадцатая армия состоит из русских большевиков-захватчиков. И учителю так казалось. Но он поверил Ленину, его делу, поверил большевикам.

Важа поднял голову и взглянул на портрет Ленина, висевший на стене кабинета. Вождь был в своем рабочем кабинете в Кремле. Он стоял, опершись на стол, склонив голову набок. И Важе показалось, что Ленин внимательно и задумчиво слушает их беседу.

Тариел тоже посмотрел на портрет вождя и понял, что причиной тревоги Важи была не бессонница и не вчерашняя ночь. И даже не консервация строительства его участка. «Да, он знает про арест Гангия!»

— Вот и я стал большевиком, потому что поверил Ленину, — сказал Тариел Карда. — Я родился и вырос в этом городе. Здесь и работал грузчиком в порту. Здесь же стал руководить нелегальным марксистским кружком. Знаешь, какой это был спаянный, сильный коллектив? Я любил этих людей, и они отвечали мне тем же. Я любил море, порт, завод, город. Мне очень хотелось учиться, но в один прекрасный день партия направила меня на село. Мне было тяжело оставить друзей, порт, завод, море, город... И еще одну женщину... К тому же я плохо знал село, крестьянский быт и характер людей, но все равно поехал. Я осознал, что так нужно было для дела, для партии, и поехал.

— Тогда было другое время, Тариел!

— Другое время?! — угрюмо посмотрел на Важу начальник управления. — Что значит другое время? Для коммуниста время не играет никакой роли. Коммунист всегда солдат партии. В горе и радости. Всегда. — И потом, уже успокоившись, продолжал: — Я никогда не думал о себе — только о деле. И самым великим делом был для меня человек, народное дело. Самое великое достояние человека — человек, говорил Ленин. И так должен думать каждый коммунист. — Тариел сел. — А потом было село, я полюбил крестьян, прикипел к ним всем сердцем и начисто забыл о городе. Но партия вновь перебросила меня сюда, секретарем горкома. А потом меня назначили начальником управления нашего строительства. — Тариел вновь встал, подошел к окну и стоял так некоторое время, опершись о подоконник, спиной к Важе. — Мне понятна твоя боль, Важа... Мы приносим твой участок в жертву грандиозному делу. А такое дело редко обходится без потерь.

— Когда люди узнают, что работа на участке приостановлена, мы не досчитаемся многих. Больше половины крестьян уйдет от нас, навсегда уйдет. — Важа смотрел на Карда запавшими глазами. Он хотел оправдать свое решение не только перед Тариелом Карда, но и перед самим собой, но это никак у него не получалось. Лицо Андро Гангия стояло неотступно перед глазами. «Так хотел Андро, только об этом и мечтал Андро — собрать все силы в кулак на Чаладидском участке. И Андро был прав, прав!» — не отпускала Важу неотвязная мысль.