Время перемен

Удивительным образом причуды деревянного зодчества народа саами вписывались в этот природный феномен. Базальтовые торосы были увенчаны стенами и башнями, срубленными из вековых лиственниц, семь огромных дубовых ворот, покрытых затейливыми узорами, вели в семь городских кварталов, каждый из которых являлся вотчиной одного из великих кланов. Сорса, Корхонены, Лаури, Поолы, Ранта, Ахо, Линдстрёмы пытались перещеголять друг друга высотой огромных теремов в три, четыре, пять этажей, сложностью крыш, маковок и куполов из дранки, вычурностью резьбы и яркостью эмалей.

Но и семь кланов, и их вассальные семьи считали делом чести отправлять лучших мастеров и тратить средства на ремонт и украшения Дома Эндускунты — общего собрания всех северных земель. Его крыша сверкала золотом! Говорили — в незапамятные времена ее заказали у гномов, и теперь Дом сиял в солнечных лучах подобно пожару в самом центре города.

— Красота-то какая! — не смог сдержать себя Рем.

Три Холма Аскерона были прекрасны, и кипучая Смарагда — тоже, и Доль Наяда обладала своим, волшебным очарованием. Но и Байарад, несомненно, являлся одним из рукотворных чудес этого мира!

Микке Ярвинен приосанился, преисполняясь гордости за соотечественников и себя лично:

— Во-он там, видишь терем с лебедями на коньках крыш? Это мой дом, это дом Вилле Корхонена! Самый высо-окий в Байараде, не считая Эндускунты, коне-ечно! Мы должны поспешить туда, к моему дяде! Пусть собирает совет! Распри подожду-ут, когда гибнут саами!

Всадники пустили лошадей рысью. Здесь дорога, определенно, имелась: ее роль исполняла насыпь из камней и грунта, которая вела к одним из семи ворот Байарада. Движение было оживленным — тянулись груженые всякой всячиной сани, запряженные косматыми пони и — о чудо! — оленями. Лихо скользили на лыжах ражие северные парни и дебёлые румяные молодки, изредка попадались и верховые — в основном одоспешенные воины с исполинскими секирами в седельных петлях.

— Микке Ярвинен! — выкрикнул вдруг один из них. — Ты ли это?

И залопотал на саамском так, что снова Арканы и дю Валье не расслышали ничего кроме «лайлакукколо и "тролололойлоло». Этот молодой воин был похож на Микке как родной брат — такой же мощный, широкоплечий, гигантский, блондинистый и румяный. Северяне не чинясь спешились и кинулись друг другу в объятия. Они хлопали друг друга по плечам так, что гул стоял на всю округу, восторженно воздевали руки к небу и ощупывали одежду и снаряжение, и хвастались и смеялись. Однако, спустя короткое время, Микке указал себе за спину — в сторону Оулы, тревожно проговорил что-то, а потом помахал рукой своим спутникам:

— Это Рем из Аскерона, Эдгар из Аскерона и Флавиан, странствующий миссионер, посланец Экзарха Аскеронского!

— Так ты сделал это! — восхитился встреченный северянин и немного неуклюже, но с достоинством поклонился: — Я — Уве Корхонен, сын Вилле Корхонена и кузен Микке Ярвинена, мое почтение! Маэстру, мы уже думали устраивать заочные похороны по этому парню, но мой отец только отмахивался. Он всё время говорил, что Микке не так прост, и сделает всё как надо — в свое время! И, да хранит его, меня и всех нас Дорога Лебедей, старик был прав! Вы очень, очень вовремя. Скорее, за мной, пока Сорса не очнулись!

— Сорса? — удивился Микке. — А поч-чему они-и…

— Рысью! — рявкнул Уве Корхонен, вскочил в седло и ударил коня пятками в бока.

Микке последовал его примеру, и аскеронцы не стали проявлять норов — направили лошадей за северянами. И не зря! Когда они подъезжали к воротам, на той самой сопке, где они стояли совсем недавно, взметнулась в воздух снежная поземка, раздались воинственные крики и большой отряд тяжеловооруженных всадников перевалил гребень возвышенности, и устремился к городу. Над головами всадников развевались знамена, изображающие летящих уток.

Пожалуй, эти утки были опаснее иных коршунов!

— Здесь — квартал Лаури! — Уве Корхонен указал рукой на прибитые с обеих сторон от ворот щиты с изображением венка из лавровых листьев. — Они блюдут нейтралитет до собрания Эдускунты, к ним Сорса не сунуться!

И точно — из ворот один за другим побежали пешие воины со щитами и копьями, становясь по обеим сторонам дороги. Они пропустили путников и сбили плотный строй, перегородив проход к воротам. Командир Лаури — плотно сбитый крепыш с рыжей бородой вышел вперед и крикнул что-то примиряющее, на что со стороны всадников с утиными знаменами раздались явные оскорбления.

Что последовало дальше, Рем уже не видел — они мчались по прямым как стрела улицам Байарада, пересекая квартал Лаури, Ахо и Поолов не задерживаясь — прямо к терему Корхоненов. Когда «нейтральные» районы этих кланов остались позади — обстановка стала откровенно тревожной: улицы в вотчине родни Микке оказались перегорожены рогатками и баррикадами, на крышах дежурили лучники, патрули дружинников, усиленные ополченцами, прохаживались по улицам. Тут же, на перекрестках, жгли костры, чтобы воины могли согреться. Лица горожан выглядели напряженными и сосредоточенными.

— Seiso! — раздался предостерегающий окрик дружинника, на плаще которого был вышит белый лебедь.

Уве спешился, следом за ним — Микке, оба Аркана и дю Валье. Суровый воин — начальник караула, выдвинулся вперед, за линию рогаток. Остальные обнажили оружие, но вдруг как-то сразу расслабились.

— Hei Uwe! Kuka se on sinun kanssasi? — крикнул кто-то, явно узнавая Корхонена.

— Приветствую! — Уве помахал рукой дружинникам. — Говорите по-имперски, у нас гости!

— Да никак это Толстый Микке?

— Да какой же он толстый? Вон какой здоровый!

— Точно — Микке Ярвинен!

— Микке, мы думали ты подох!

— Микке, у тебя начала расти борода?

— Микке, а кто это с тобой? — тут была в основном молодежь из Корхоненов и вассальных семей, и они зубоскалили вовсю.

— ТИХО!!! — вдруг гаркнул Микке Ярвинен, и все и вправду заткнулись. — Вилле Корхонен отправил меня, Микке Ярвинена, в Аскерон, к его высокопервосвященству! И я сделал это! Вот — Флавиан, прославленный на Востоке и Западе миссионер, охотник на ведьм и вождь храмовых воинов — зилотов! Он искусен в речах, изощрен в ортодоксальных премудростях, и я видел, как сей церковный муж делает вещи чудные и невероятные… Флавиан имеет право говорить так, будто из его уст звучат слова Экзарха Аскеронского! Мой вик закончен!

— Айе! — выкрикнул Уве, выдернул меч и ударил рукоятью в самый центр своего щита. — Айе!!!

— АЙЕ!!! — подхватили молодые дружинники, и заслышав эти приветственные крики, люди Корхоненов устремились к его источнику, желая узнать — что же такое произошло, кого прославляют воины?

Не минуло и четверти часа, как огромная толпа дружинников и ополченцев уже несла Микке Ярвинена на плечах к терему Вилле Корхонена, и от ударов оружия о щиты и радостных кличей содрогалось само морозное северное небо.

Рем шел в толпе, сразу за молодежью, прославлявшей его боевого товарища, и бросал цепкие взгляды по сторонам. Триумф Микке был, безусловно, заслуженным, но получить во время овации стрелу в спину, или кусок черепицы на голову — это, кажется, стало бы совсем неуместным после всех испытаний, которые довелось пережить северянину в последний год.

XIV

«Корхонен» переводится как «неслышащий» или «не слушающий». И дело вовсе не в глухоте. Так на Севере называли людей упрямых, со скверным характером, не склонных прислушиваться к мнению окружающих. В отличие от тех же Сорса, герб которых произошел от родового имени («сорса» и обозначает утку), Корхонены избрали своим символом лебедя потому, что являлись хранителями самой первой, настоящей «Дороги Лебедей» — одной из священных книг Писания.

Рем взирал на реликвию с благоговением: огромный фолиант, написанный на пергаментных страницах из кожи сотни молодых оленят, рассказывал историю борьбы предков северян за выживание, скрупулезно и шаг за шагом. Поход по дороге лебедей с обледенелого побережья к благодатной долине Байарада, следом за перелетными птицами — вот что дало название этой книге. Чертежи домов, схемы ткацких станков и кузнечных горнов, гончарных кругов и приспособлений для дубления шкур, рецепты лекарств и способы выращивания культурных растений — первые саами были людьми неторопливыми, трудолюбивыми и дотошными, и их мудрость сослужила великую службу не только прямым потомкам, но и всей людской расе. Имперские агрономы, мастера и лекари почерпнули немало из «Дороги лебедей», а первосвященники немедля включили ее в Священное Писание. Именно потому и не было массового сопротивления имперской власти в период Старой Империи — кроме отдельных кровавых эпизодов.