Чисто научное убийство

— Каждый думает о своей карьере, это ведь естественно, хотя для коллег это может быть ударом. Момент, конечно, катастрофически неудобный… Впрочем, можно это назвать и предательством. Да, во время спора прозвучало и это слово. Вы думаете — это повод для убийства? Это же кошмар! Кошмар!

Взгляд Астлунга неожиданно застыл — видимо, ему опять представилась эта картина: Шай Кацор, роняющий чашку и падающий лицом вниз…

— Извините, — пробормотал Астлунг. — Может… Может, это все-таки сердечный приступ? Вот недавно умерла журналистка, вы же помните, двадцать два года, прямо во время телерепортажа… Начала говорить фразу и… Секунда — и нет человека. Это кошмар, но ведь так бывает…

— У Далии Нахшон был рак, — напомнил Бутлер. — Может быть, вам что-то известно о болезни господина Кацора?

— Нет, Шай был здоров как… в общем, совершенно здоров. Но ведь, бывает, умирают и совершенно здоровые люди. Помните этого футболиста из «Ха-поэля»… ну, такая восточная фамилия…

— Экспертиза скажет точно, от чего умер господин Кацор, — прервал Бутлер рассуждения Астлунга. — Не будем фантазировать. Я лишь провожу предварительное дознание…

Разговор с Кудриным и Полански не дал ничего нового. День клонился к закату, салон насквозь пронзили оранжевые лучи, и пришлось приспустить шторы. Кудрин, господин пятидесяти лет, дышавший, как лев после пробежки по пустыне, нервничал так, что Бутлеру пришлось его отпустить, задав лишь несколько общих вопросов. Полански держался спокойно, ответы свои обдумывал и не произнес ни одного не только лишнего, но даже сколько-нибудь существенного слова. Оба — Кудрин и Полански — отвечали в фирме за стратегические разработки и потому даже в большей степени, чем Офер или Астлунг, были недовольны неожиданным поступком Кацора. Могло ли это стать поводом для убийства?

Комиссар внимательно присматривался к обоим свидетелям. Они были ему неприятны, и он долго не мог сам себе объяснить причину. Потом понял: ни Полански, ни Кудрин не считали происшедшее трагедией. Ну, был человек. Ну, не стало человека. Переживем. А вечером по телевидению «Пополитика», и у дорогого племянника день рождения, куда не нужно опаздывать… От этой полиции одни неприятности.

Когда Бутлер раздумывал о том, отпустить ли всех четверых по домам, зазвонил телефон и Моше Бар-Нун из экспертного отдела сообщил:

— Отравление цианистым калием. Никаких сомнений.

— Где был яд? В чашке? В кофейнике?

— Ни там, ни там. И ни в одной из остальных чашек. Нигде. Кроме, конечно, организма убитого.

— Ты хочешь сказать, что чашки и кофейник кто-то успел вымыть?

— Нет, ни в коем случае. Ни к чашкам, ни, тем более, к кофейнику, никто не прикасался — я имею в виду, не пытался мыть чем бы то ни было.

— А что пальцевые отпечатки?

— Тут еще проще. На каждой чашке отпечатки пальцев только одного человека — того, кто из этой чашки пил.

— На чашке Кацора…

— То же самое. Только пальцы Кацора.

— На кофейнике…

— На поверхности отпечатков нет вообще, видимо, Кацор протирал посуду, прежде чем подавать на стол. Есть отпечатки на ручке, но ты же понимаешь, какого они качества… Поверхность ребристая и… Можно сказать только, что отпечатков несколько. Но ведь каждый из них брал кофейник за ручку, чтобы налить себе кофе, верно?

— Да, конечно. Спасибо, Моше. Переправь заключение на мой компьютер.

— Уже отослал.

Комиссар положил трубку и спустился вниз. Обыск в большом салоне закончился, эксперт Борис Авербах на вопрос комиссара ответил кратко:

— Ничего. Никаких капсул, пакетов, растворов. Если здесь и был цианид, то, значит, в кармане кого-то из гостей.

— Не было у них ничего, — раздраженно сказал Бутлер, — их обыскали в первую очередь. Видел бы ты эту процедуру…

— Представляю, — хмыкнул Борис.

— Я не могу их задерживать, — продолжал Бутлер. — Они все весьма известные личности. И если кто-то решит плюнуть мне в…

— Их адвокаты дожидаются в большом кабинете, — сказал Борис, — и очень недовольны.

Адвокаты действительно ждали комиссара в кабинете хозяина виллы, большой комнате на первом этаже, обставленной, неожиданно для комиссара, с большим вкусом в стиле «ретро». Адвокатов было трое, и все они были комиссару хорошо знакомы.

— Привет, — сказал он, входя. — Кто-то из вас представляет сразу двоих клиентов, как я понимаю?

— Я, — кивнул молодой и энергичный Рони Барух, известный не только победами в гражданских процессах, но и сокрушительным поражением — год назад суд приговорил его подзащитного к пожизенному заключению за убийство жены, и адвокату не удалось добиться смягчения приговора в Верховном суде. — Я представляю Офера и Астлунга.

— Надеюсь, — агрессивно сказал Мордехай Злотин, нацелив на Бутлера палец, его иссиня-черная борода делала юриста похожим на вавилонского царя Навуходоносора, и только черная кипа на макушке не позволяла продолжить это сравнение, — надеюсь, что вы, комиссар, уже отпустили наших клиентов с миром.

— Да, — Бутлер устало опустился на диван, где ему оставили самое неудобное место под прямыми лучами заходящего солнца, — я отпустил их всех и благодарен вам, господа, за то, что вы не стали вмешиваться в допросы на этом этапе следствия.

— Хорошее дело! — возмутился Барух. — Да нас просто не пустили, что нарушает процедуру, и я лично намерен подать жалобу в…

— Как? — изумился комиссар. — Я сказал каждому из свидетелей, что они могут посоветоваться с адвокатом, и никто из них не захотел…

— Все это ваши полицейские штучки, — взмахнул руками Барух. — Господа, я ухожу.

Поднялись все.

— Кому-то будет предъявлено обвинение? — спросил Злотин.

— Кому-то — конечно. Но я не уверен в том, что кому-то из ваших клиентов. Все они проходят как свидетели.

Бутлер хотел добавить «пока», но не стал этого делать.

Глава 4

Кто из них?

Ночь была бессонной. Подозреваемые разъехались около восьми, каждый со своим адвокатом. Бутлер остался на вилле, где полицейские из отдела по расследованию убийств обшаривали каждый сантиметр. Нудная процедура — на вилле было три этажа, один из них — подземный, одиннадцать комнат, два больших салона и один малый, две ванны, огромная кухня…

Жена и сын убитого нагрянули ближе к полуночи. Хая Кацор прибыла из Эйлата, где принимала морские ванны, а сын Эльдад — из Кирьят-Шмоны, где проходил службу. Сцена, которую закатила вдова, к расследованию не имела никакого отношения, и пересказывать ее мне Роман отказался.

Он вернулся в управление, не имея ни одной версии, достойной внимания.

Итак, цианид не обнаружили нигде. Поскольку труп, тем не менее, как говорится, имел место, из этого следовало, что полиция допустила просчет, позволив убийце скрыть следы преступления. Когда и как это произошло? Все четверо гостей утверждали, что после того, как Шай упал лицом на стол, вплоть до прибытия полиции никто ни до чего не дотрагивался. О том, чтобы кто-нибудь взял одну из чашек (или все?) и помыл, не могло быть и речи. Заключение экспертизы не оставляло на этот счет никаких сомнений.

Могли они договориться друг с другом о координации показаний, пока не было полиции? Могли. Но — зачем? Они что — дураки? Они не понимали, что, избавившись от малейших следов яда, неминуемо спровоцируют подозрение в том, что убийство было задумано и совершено сообща?

Узнали о предательстве Шая Кацора, возмутились…

Глупости. Мало ли какие причины могли заставить Кацора принять свое решение? Разве что этот поступок мог повлечь за собой некие разоблачения, совершенно нетерпимые для «Природных продуктов»… Могло быть так?

Даже если могло, это ничего не решает. Если четверка узнала об уходе Кацора только в тот день от самого Шая, когда, черт возьми, они могли найти цианид, когда обдумали свое поведение? Это должен был быть экспромт. Чепуха.