Страница 84 из 97
— Хватит! — рявкаю и тем самым вынуждаю мать подпрыгнуть на месте. Блядь! Сжимаю пальцами переносицу, а потом продолжаю сдержанней: — Да, я виноват, но я все еще жив. Ваш сын жив, и он хочет жить. Я устал… Устал задыхаться этой болью и чувством вины. Я хочу отпустить все это. Я устал разрушать и мстить. Устал быть изгоем в собственной семье! Я устал, черт возьми! Чертовски устал!
Мама расправляет плечи и вздергивает подбородок, но молчит.
Некоторое время мы сверлим друг друга взглядами, и я готов сдохнуть от того, с каким уничижением на меня смотрит родная мать.
Облизнув пересохшие губы, я разворачиваюсь, чтобы уйти, но останавливаюсь и шагаю в сторону матери.
— Я приехал, чтобы попытаться наладить то, что разрушил много лет назад. Но сейчас понимаю, что зря. Бесполезно. Вам проще винить во всем меня, хотя чем вы-то лучше? Если бы не отослали меня как в ссылку и не разлучили нас с братом, может, и не было бы ничего! Это вы заставили меня отказаться от него! А я, дурак, повелся! Не нужно было. Рустам бы все понял. В отличие от вас, он бы понял. Может, не сразу, но я нашел бы для него слова, если бы только не уважал вас настолько, что позволил себе отказаться от брата во благо. Только где это благо? Где оно, мама? — Мой голос срывается на сдавленный шепот, и я тут же прочищаю горло. Она не услышит моей уязвимости. Я не позволю. — Но в одном ты права. Все, что я сделал, это из-за нее! И, чтоб ты знала, я люблю Алевтину.
— Не произноси имя этой дряни в моем доме, — шипит мать, а я жестом руки закрываю ей рот.
— Алевтина моя женщина, и она носит под сердцем моего ребенка! — Бью себя кулаком в грудь, а мать отшатывается, хватаясь за сердце.
Моргает. Часто-часто и несколько секунд открывает и закрывает рот, пытаясь выдавить хоть слово.
— Господи, ты совсем из ума выжил…
— Нет, мама, это вы выжили! — цежу сквозь зубы. — Вы так увязли в ненависти, что готовы уничтожить родного сына в ней же! Но я, блядь, не позволю! Слишком долго молчал! Хватит!
— И что ты предлагаешь? Ты… Нет! Даже не смей мне говорить, что женишься на этой девке! Господи, слышал бы это твой отец! — Мама сотрясает воздух руками. — Беременна! Как ты мог! После всего, что… Пока я жива, этой дряни не будет в нашей семье! И выродка ее тоже!
Порываюсь вперед, вынуждая мать отступить с испуганным лицом.
— Закрой свой рот. — Тычу в нее пальцем. — И больше не смей так говорить о ней и моем ребенке.
— Не смей так разговаривать со мной, Хаким, — дрожащим голосом отчитывает мать. — Я говорю на полном серьезе: их не будет в нашей семье. Никогда!
Взъерошиваю волосы и заставляю себя отступить. Играя желваками, хожу взад и вперед, а когда какая-то часть самообладания возвращается ко мне, останавливаюсь и произношу мрачным тоном:
— Тогда и меня не будет. Я принял решение. И не изменю его. Хватит лезть в мою жизнь. Я достаточно прожил в агонии вины. Теперь я хочу пожить для себя, ради себя. И, с кем я пройду свой путь, выбирать только мне.
Бросив эти слова, я разворачиваюсь и ухожу прочь. От греха подальше. Это был последний разговор, и я не жалею о своей попытке, какой бы неудачной она ни была. Больше я в этот дом не вернусь. И стучаться в двери, где меня считают чужим, не буду. Хватит. Достаточно я прожил в унижении, которым меня кормила родная мать.
Останавливаюсь возле урны и только сейчас обращаю внимание, как сильно сжимаю ручку от упаковки торта. И, не задумываясь, выкидываю коробку в мусор, оставляя на ладони призрачный жгучий след.
Это все, на что я мог рассчитывать, направляясь сюда с намерением получить благословение отца и матери. Только, как оказалось, человек вроде меня не заслуживает второго шанса. Может, и так. Но если родители не готовы предоставить его мне, я сделаю это сам.
Я устал убегать. Устал прятаться и искать то, что под силу изменить только мне самому. Я устал скрывать свои чувства к Алевтине как какой-то грязный секрет. Она больше не такая. Не грязная. И не секрет. А тот факт, что внутри Алевтины развивается мой ребенок, дает мне полное право послать всех к чертям и начать все сначала. Именно то, что она и сама мне предложила, а я не смог принять и решиться сделать шаг. Тогда не смог. Но мне предоставили время подумать, оставив в напоминание разорванные трусики. И игнор.
Этого оказалось достаточно.
Достаточно, чтобы понять, насколько я действительно нуждаюсь в этой девушке. И, как бы там ни было, позволить себе любить эту девушку кажется самой правильной мыслью за все мое существование. Я хочу ее так сильно. И это желание причиняет мне боль. Желание почувствовать то, в чем я себе отказывал много лет.
Я даже не помню, когда я жил настоящим моментом… до встречи с Алевтиной. Точнее, с ее взрослой версией, которая оказалась раздражающей красной тряпкой для меня. И если той самой ночью, когда ко мне в комнату зашла юная и наивная влюбленная дурочка, я сорвался из-за алкоголя, то сейчас это чисто рациональный выбор. Я бы назвал все это иррациональным, но спорить с очевидными вещами больше нет смысла.
Больше нет.
У каждого из нас есть временной интервал жизни, который мы предпочли бы сжечь, а пепел развеять по ветру. Жаль, что в моем случае это невозможно. Я пытался, правда пытался, но останки тлеющего прошлого не поднимались ветром в воздух, а забивались тяжелой сажей в самый темный угол моего сознания. И больше всего на свете я не любил встречаться с этим лицом к лицу. Но сталкивался каждый раз, когда видел родителей, взгляд которых образовывал в моей груди зияющую дыру. Каждый гребаный раз. В какой-то момент я даже поверил, что, если бы у меня действительно была эта дыра, они бы просто стояли и смотрели с равнодушными лицами, как я истекаю кровью. Я действительно в это верю, потому что мои родители преуспели в ненависти ко мне.
Но сегодня я понял одно. Прошлое должно остаться в прошлом и прекратить быть аргументом в моем настоящем.
Именно поэтому я здесь. Впервые. На могиле брата.
Я сижу на гранитном выступе скамьи, потирая ладони и разглядывая плитку под ногами.
Все еще не осмеливаюсь посмотреть ему в глаза. Рядом стоит бутылка. Но я борюсь с желанием открыть ее. Недавно я уже чуть было не сорвался в то самое ощущение, где нет места ни мыслям, ни чувствам. Свобода и алкоголь. Соблазн вернуться в то состояние был велик. Если бы Алевтина не пришла ко мне той ночью, я бы упал в самое болото. Но она спасла меня от срыва. И я благодарен ей за это. А сейчас я должен сам отказаться от легкого пути. Отказаться притуплять чувства алкоголем. Я хочу поговорить с братом, будучи трезвым. Ему бы это понравилось. Он не переносил пьяных людей.
Глубоко вздохнув, я провожу ладонью по волосам и сжимаю их в кулак. Пытаясь не задохнуться от удушливого смешка.
— Ты бы не одобрил, — сглатываю и, сжав бутылку крепче, отставляю в сторону. — Прости, что принес с собой алкоголь. И вообще… — Качаю головой. — Прости меня за все.
Я ощущаю настолько разрушающую боль, что мои зубы едва ли не крошатся от того, как я их сжимаю.
Запрокидываю голову и смотрю на звездное небо, совершенно не чувствуя холода осенней ночи.
— У тебя вся жизнь была впереди... — Голос тяжелый, царапающий горло, словно каждое слово это крючок, который я вытаскиваю из себя. Наверное, я мазохист, потому что продолжаю: — Лучшие твои годы. Как ты мог отказаться от всего, что у тебя было?
Что-то ложится на мое плечо, а потом сжимает его, словно пытается поддержать. Кадык дергается. Наверное, я схожу с ума, но, возможно, мне именно это и нужно для разговора с братом. Я тяжело сглатываю и прикрываю глаза, когда слышу его голос.
— Да, наверное, я чертовски облажался. Но не я один, старичок. Свои лучшие годы ты тоже упустил. А их больше не вернуть. Зачем ты занимаешься самоуничтожением? Что тебя так угнетает?
Старичок.
Так он всегда меня называл.
Я задыхаюсь от того, насколько весело звучит его голос в моей голове. Как раньше. Будто он и правда прямо сейчас сидит по левое плечо и улыбается широкой улыбкой. Ему она шла. Всегда веселый и беззаботный, горящий жизнью, словно бенгальский огонь, по крайней мере, таким он был… как же все так изменилось…