Держись от него подальше

Тимур смотрит на сэндвич с тем же выражением, с каким пялился на экран, а потом кивает:

– Благодарю. – Он задерживает взгляд на моем лице, и я снова вижу ту сосредоточенность. Брови сдвинуты, в глазах интерес.

Какой же он странный, божечки, это нечто! Я словно сижу рядом с супергероем, лишенным человеческих радостей жизни. Он все-таки берет сэндвич и сок и слишком аккуратно ест, я даже смеюсь. Таблица больше не заполняется, ноутбук сообщает, что скоро сядет, и я с облегчением закрываю крышку. Изучаю книжные полки, которые украшают стены кафе. Обычно на них сваливают старый библиотечный хлам или что-то из ассортимента букинистических магазинов.

Подцепив ближайшую книгу пальцами, протираю обложку от пыли, но тиснение давно облупилось – название не разобрать. На форзаце изображены море и кораблик. Женщина держит за руку девочку и машет ему рукой. На титуле читаю: «В. Каверин. Два капитана».

Костров доедает сэндвич, батончик, допивает сок и все это время продолжает одной рукой стучать по клавишам, а я сама не замечаю, как зачитываюсь книгой. Я никогда не была читающей девочкой. Ну, вернее, поглощала я всякую ерунду вроде «Тани Гроттер», «Мефодия Буслаева», «Сумерек» и прочих великих многотомников, подражая Ане. Меня это относительно затягивало, но все-таки кино я любила намного больше. Школьная литература и все, что недалеко от нее ушло, – это точно не мое. Став постарше, читала романы, определившись, что главное – это любовная линия. Я решила: пусть умные люди читают серьезные книги. Сколько мне ни втолковывала Аня, что «Анна Каренина» лучше всяких любовных романов, я ей не верила.

В отношениях с Егором я вообще ничего не успевала и еле находила время на учебу. И вот – я и книжка, где рассказывается история, кажется, про немого мелкого пацана.

Я не замечаю, как проглатываю первые пять глав, дохожу до смерти отца Сани Григорьева и решаю взять новую чашку кофе, но цепляюсь за внимательный взгляд Кострова. У него светло-голубые глаза, мама такие всегда в шутку звала «цыганскими».

– Идем. – Он закрывает ноутбук и убирает его в сумку.

– Уже закончил? – Я зеваю и откладываю книгу на полку.

– Нет, просто шесть часов. Нам пора, как я и обещал.

Я смотрю на наручные часы и хмуро перевожу взгляд на него.

– Погоди, так ты мог уйти в любой момент?

– Наоборот. Я должен был все это делать в аудитории Тихонова, он до шести принимает желающих заниматься. Но я договорился, что останусь в здании и, если будут вопросы, подойду. – Это звучит немного сердито.

Ловлю себя на мысли, что всякий раз, как Костров непрерывно говорит больше пяти слов, я перестаю связно мыслить и просто поражаюсь его способности толкать длинные речи.

– Почему не остался там? Я бы подождала, – говорю негромко, потому что мне неловко.

– Не задавай вопросы, ответы на которые знаешь сама. Иначе я решу, что ты флиртуешь.

От этих слов я хочу и разозлиться, и рассмеяться одновременно – так необычно слышать нечто подобное от Кострова. Он и слово «флирт» – это что-то из параллельных миров. Он пришел, потому что решил, что мне угрожают? Шок!

Костров встает и ждет, пока я соберусь. Спокойно берет брошенный на столе чек, сминает и прячет в карман.

– Это за помощь, – быстро поясняю я, а он пожимает плечами.

Не предлагает разделить, не скидывает деньги, не делает широких жестов. Становится легче дышать, я словно расплатилась за оказанную услугу, и вот это уже нормальные товарно-денежные отношения. Никто никому ничего не должен.

Мы выходим на улицу, вдыхаем пыльный воздух и оба морщимся от удушающей жары.

– Двадцать пять минут пешком или три остановки на трамвае? – спрашиваю я Кострова, который идет, глядя прямо перед собой.

Он как неприступная крепость, в которую мне не попасть. Мне кажется, если бы он заговорил со мной о чем-то личном, я от шока свалилась бы с инфарктом.

– Пешком, – произносит он, и мы снова всю дорогу молчим.

Все по старой схеме: подъезд, лифт, он смотрит, как я открываю дверь, потом уходит. Идет через газон, двор, кивает охраннику и двум мамочкам, гуляющим с колясками. Одной из них даже помогает починить колесо, а затем исчезает в подъезде.

На улице практически темно, и я отчетливо вижу, как Костров ходит мимо панорамного окна: сначала отдаляется, потом возвращается уже без футболки. Он идет на кухню, и я вижу его сгорбленную спину – сидит на подоконнике. Спина подрагивает. Он смеется? Интересно на это посмотреть. Тогда Костров, будто слышит мои мысли, спрыгивает с подоконника, разворачивается. Я смотрю прямо на него, а он – в телефон и да, кажется, и правда смеется.

Возможно, у него есть девушка? Или лучший друг, с которым можно пошутить? А может, он просто читает приколы из какого-то паблика?

Я иду на кухню и решаю, что пора ужинать, иначе так можно и испариться. Хмуро изучаю облупившуюся столешницу, покрытую лаком еще в советские времена, покосившиеся дверки шкафов – одна даже оторвана – и впадаю в тоску.

Невыносимо! Я зачахну в этой обстановке. Мне срочно нужен ремонт за три копейки. И от мысли, что могла бы все тут разгромить и переделать, мне наконец становится весело. Может, однажды ко мне в гости придет моя команда. Или я осмелюсь и позову на чай Кострова, чтобы он сказал, что не пьет чай. Только воду с лимоном.

Глава 9

Мы ходим вместе восемь дней за вычетом выходных. Я успеваю прочитать уже пять частей «Двух капитанов». За это время отчаянно влюбляюсь в Саню Григорьева, начинаю питать искреннюю неприязнь к Ромашову и кайфую от Ивана Павловича. Книги – это неплохо.

Хочется рассказать об этом Ане, чтобы она мной гордилась! Все, что я хочу рассказать Ане, пишу себе в пустой чат. За полтора года я успела написать туда целый многотомник, соревнующийся по размерам с «Войной и миром». Там все восемь дней я также веду читательский дневник, и это здорово. Мечтала, что однажды дам Ане все это почитать, но со временем поняла – это лишь давление на жалость. Привычка осталась. Я как Елена Гилберт[4], что пишет заметки в дневнике.

«Дорогой дневник, Егор не появляется в институте, и мне почти стыдно, что я без дела напрягаю Кострова своим обществом».

Правда, он не подает виду, что что-то не так. Я как будто стала его научным проектом – со мной он вежлив, но почти холоден, сосредоточен, все делает безукоризненно и не дает понять, что я его уже достала.

– Слушай! – заявляю я, отвлекая Кострова от дел. – Цитата: «Он взмахнул фуражкой, когда тронулся поезд, и я шла рядом с вагоном и все говорила: "Да, да". "Будешь писать?" – "Да, да!" – "Каждый день?" – "Да!" – "Приедешь?" – "Да, да". – "Ты любишь меня?" Это он спросил шепотом, но я догадалась по движению губ. "Да, да!"» – Я замолкаю и мечтательно улыбаюсь. – Красиво, правда?

Костров же сидит напротив и строчит что-то на своем макбуке. Это уже четвертый раз, когда мы торчим в кафе за одиночным столиком. Он вполне подходит для двоих, и я не стесняясь достаю моего провожатого выдержками из книги. Понятия не имею, нравится ли ему Каверин, но с учетом немногословности Кострова не очень-то и интересуюсь. Я решила, что он Каверина любит – и точка. Вообще мне даже весело выдумывать разные факты о моем «друге» Тимуре.

Например, в один из дней я решаю, что он работает на мафию, в другой – что его дед сицилийский миллиардер, а любимое блюдо и напиток Кострова – паэлья и «Маргарита». Если представить себе что-то такое, то наблюдать за ним становится еще интереснее. Особенно когда я представляю, что Костров увлекается БДСМ, владеет оружейным магазинчиком и на самом деле шпион под прикрытием: в ухе у него секретный наушник, а на моей сумке маячок.

– И что тут высокохудожественного? – Тимур вздыхает, не отрываясь от монитора.

Наблюдение: если он оторвал взгляд, значит, ему интересно. Если вздохнул – готов удостоить вниманием, но в общем-то безразличен. Если молчит – нужно отвалить.

4

Отсылка к мистическому сериалу «Дневники вампира».