Люся, которая всех бесила

— Доброе утро, — холодно произнес Ветров, читая телефон, — твои журналисты за ночь раздули из крохотной искры целый пожар.

— С утра шаришься по информационным помойкам? — процедила Люся. — Что касается крошечной искры, то хочешь, я тебе тоже брызну дихлофосом в морду? Посмотрим, как тебе это понравится.

— Я принесу, — вызвалась Нина Петровна, — у меня где-то есть.

— Давайте сначала позавтракаем, — милостиво решила Люся и села, поморщившись, на свое место.

Ветров бросил на нее взгляд поверх телефона, отложил его в сторону, достал из кармана флешку и щелкнул по ней ногтями, отправляя ее по столу.

Флешка заскользила по отполированному дереву и стукнулась пластиковым боком о чашку Люси.

— И что это? — спросила она хмуро, хотя догадаться было не так уж и сложно. — Извинения? Не приму. Оставлю себе только флешку.

— Как угодно, — пожал он плечами и вернулся к овощному суфле.

— Ваш внук, Нина Петровна, — принялась жаловаться Люся, — вчера самым гнусным образом воспользовался моим беззащитным состоянием. Вы можете избавить меня от его физиономии хотя бы за завтраком?

— Так ведь по вечерам, деточка, он еще хуже, — огорченно сообщила старушка.

— Протестую, — возразил Ветров, — это не самое гнусное, на что я способен.

— У маренов черная душа и полное отсутствие моральных принципов, — Нина Петровна сердито отодвинула тарелку и вышла из кухни, совершенно выведенная из душевного равновесия.

Люся посмотрела ей вслед.

— Почему ты живешь с бабушкой, которая тебя не выносит? — спросила она у Ветрова.

— Не твое дело, — ответил он, тоже поднялся, запнулся о прислоненную к столу трость, покрутил ее в руках, разглядывая черного пуделя, утомленно поджал губы. А потом наклонился и положил руку на Люсино больное колено.

Она дернулась и машинально вцепилась зубами ему в плечо, пытаясь прокусить плотную ткань костюма.

Он охнул, но руку не убрал. Люся сомкнула челюсть плотнее, а потом поняла, что боль в ноге не ушла совсем, но стала не такой зудящей.

И выпустила Ветрова из зубов.

— Вот это, — все еще низко наклоняясь над ней, сказал он, и она снова ощутила вчерашний острый дискомфорт от его близости, — было извинением. А теперь мне пора на укол от бешенства.

Ветров направился к выходу, бормоча себе под нос про то, что собака бывает кусачей только от жизни собачьей.

И Люся осталась одна.

Завтрак явно не задался, но, по крайней мере, без строго надзора Нины Петровны она смогла позволить себе огромный бутерброд с маслом и вареньем.

Глава 05

Великий Морж не брал трубку, а его секретарша сообщила, что в ближайшие дни он будет слишком занят, чтобы принять Люсю.

У консьержки ей удалось выяснить, что подростки-идиоты вошли в подъезд через подземный паркинг, откуда на лифте поднялись на нужный этаж.

Паркинг открывался с брелка, но у гаденышей он был — консьержка успела сунуться в записи камер, пока их не изъяли, и своими глазами видела, как они им воспользовались.

И это открытие окончательно вывело Люсю из себя.

Одно дело — психически неуравновешенные, агрессивные мальчишки, у которых гормональная перестройка. Взбрело им в голову напасть на женщину, схватили что нашли и побежали.

И другое — преступники, которые явно готовились.

Совершенно взбешенная, Люся даже не сразу решилась выехать из паркинга — от ярости у нее перед глазами мельтешили разноцветные мухи.

— Надеюсь, — пробормотала она, — что их посадят на веки вечные. Марья, — обратилась она к голосовому помощнику и все-таки тронулась, — расскажи мне о видовом колдовстве маренов.

— Марены, — донесся из динамиков неуместно жизнерадостный голос, — третий по редкости вид. Самыми редкими считаются коркоры лютые, которые в прежние времена умели оборачиваться огромными ящерами о трех головах, известными в фольклоре как Змей Горыныч. Последние триста лет сведений о появлении огромных ящеров не поступало, и ученым до сих пор неизвестно, утрачена эта способность окончательно или коркоры не пользуются ею, чтобы не быть истребленными. В нашей стране всего шесть легальных коркор…

— Я спросила тебя о маренах, — перебила ее Люся.

— Марены, — бодро откликнулась Марья. — Третий по редкости вид. На втором месте стоят архи — то есть те, кто все еще может перекидываться в архаичные формы: животных, птиц или всяких гадов.

— Сами вы гады, — обиделась Люся, — бесхвостые земноводные вообще-то!

— Еще три тысячи лет назад животный и человеческий мир являлся одним целым, и каждый мог принимать оборотную ипостась и возвращаться обратно. Но потом пришли яги и встали на границах миров. Они охраняли живых от мертвых и мертвых от живых, а также разграничили человеческий мир и животный. В фольклоре они нашли свое отражение в образе Бабы-яги. До нашего времени сохранилось всего шесть архаичных форм: лебедя, медведя, волка, змеи, лягушки и оленя.

— Видовое колдовство маренов! — закричала Люся и укусила себя за губу.

Кричать на нейронку — это, конечно, приятно, но глупо.

— Марены, — снова завела Марья свою волынку, — третий по редкости вид. Согласно народным сказаниям, это дети богини зимы Морены и бога смерти Чернобога. Мрак, мор, марен — слова одного этимологического ряда. За современными маренами до сих пор тянется шлейф страха и ненависти. Считается, что они чрезмерны похотливы, аномально алчны и способны проклясть или навести порчу. Видовое колдовство маренов, как правило, заключается в способности к принуждению и запугиванию. У некоторых особенно чувствительных людей слишком долгий и близкий контакт с маренами способен вызвать слабость, тошноту, головные боли и общее ухудшение здоровья.

— А исцелять марены умеют?

— Способности к исцелению других людей очень слабые, и марены неохотно ими пользуются, поскольку это противоречит их натуре. Однако было зафиксировано два подобных прецедента, в обоих случаях маренам пришлось долго восстанавливаться. Зато саморегенерация у них на высоком уровне.

— Долго — это сколько? — заинтересовалась Люся.

— Около четырех недель.

Ну хоть одна хорошая новость!

В ближайший месяц Ветров будет беспомощным аки зайка.

Тем и утешившись, Люся врубила музыку погромче.

— Внимание, господа журналисты, вопрос, — Люся влетела в редакцию, впервые за долгое время почти не хромая, и притормозила в центре офиса. — Кто в наше время пользуется дихлофосом?

— Шеф, ты как? — Зорин бросил зевать во весь рот и изобразил нечто, отдаленно похожее на тревогу.

Он ложился спать в восемь вечера и просыпался в четыре утра, поэтому бессонная ночь еще больше притормаживала ворчливого флегматика.

— Прекрасно, — язвительно отозвалась Люся. — Лучше не бывает. Просто всем на зависть.

— Про дихлофос мы дали дополнение в четыре утра, — недовольно буркнул Леня Самойлов, до смерти надоевший Люсе племянник Великого Моржа. — Ты до сих пор не читала? Спала в свое удовольствие, пока мы вкалывали?

Вспомнив, как ее перетрясло вчера, а еще — отвратительное давление Ветрова, Люся поняла, что все.

Больше она терпеть не может.

Великий Морж сам виноват: надо было держать своих экстремистов подальше от нее и отвечать на звонки.

— Вот что, Ленечка, — произнесла она с угрожающей нежностью, — напиши ты мне, милый мой, заявление по собственному и выметайся отсюда.

— Обалдела? — он некрасиво разинул рот.

Тут даже Зорин проснулся и переглянулся с тихой Машей Волковой, которая по такому случаю осторожно стянула наушники. Они оба переводили глаза с шефа на Самойлова, а их пальцы торопливо стучали по клавиатуре — метод слепой печати, владения которым Люся требовала от всех своих сотрудников. Журналисты всегда журналисты, и теперь они автоматически вели репортаж с места событий в одном из закрытых от начальства рабочих чатов.

— Самойлов, давай без митингов, — устало сказала Люся. — Не вынуждай меня звонить юристам и просить их искать веские причины. Мне надоело переписывать твои тексты, извиняться за твое хамство и платить по судам.