Фурия

Новые дома, облицованные кирпичом, все привычнее встают на горизонте, и от их вида возникает ощущение, что ты находишься в настоящем городе, а не в белом городе проходящей, дешевой застройки, второй половины бедного двадцатого века.

Значит, за окном двадцать первый век, его носочек первого десятилетия.

Куда пойти, куда податься, мысленно можно пойти туда, проехать сюда, и при этом с места не сдвинуться. Простое решение всех передвижений.

Песни из приемника весят в воздухе, чужие страдания и впечатления, украшенные голосом и музыкой. А проза все не зарождается, украшенная вымыслом. Были бы кости, а где их взять, чтобы нарастить на них мясо романа? Телефон лежит и молчит, из сотового телефона потеряна карта, да и лень им пользоваться, и звонить некому. Некому и незачем звонить и некого любить.

Ноябрь.

Алексашка погиб в ноябре, в первых числах ноября. Юлька сходила с ума в буквальном смысле слова, она свихнулась по полной программе. Она была невменяемой, не верила в его смерть, не была на его похоронах. Когда ей говорили, что его похоронили и крышку гроба заколотили гвоздями; она рисовала его огромные, удлиненные глаза. Она рисовала его прямой, тонкий нос, его необыкновенно красивые губы. Однажды черти ее занесли в универмаг на трех вокзалах, она увидела его! Живого! Но когда подошла ближе, то увидела простой манекен в одежде.

Она подняла глаза и увидела его огромный портрет! Но это опять был не он! Это была реклама, но мужчина на рекламе был словно с него срисованный, его черты лица она знала наизусть.

Она выбежала из магазина, и увидела гигантский рекламный плакат! На плакате был ее портрет в красном платье, в котором она была с ним на свиданье. Это была реклама сигарет. Она сдвигалась по фазе.

Она неделю блуждала пешком по столице, ей казалось, что за ней следят все светофоры своими зелеными глазами. Она шла по набережной реки, шла и шла.

Заходила в парк, проходила по его аллеям и не могла успокоиться и даже присесть на скамейку, ее словно гнал ветер, будто она лист, сорванный с дерева.

От нее шарахались подруги, она добивала их словами, что Алексашка жив. Она плохо спала, мало ела, чуть не падала от усталости, вероятно, он звал ее к себе, обессиленную для жизни на этой земле. Однажды она почувствовала, что ее силы на исходе, она не могла работать, у нее сил не было. Она не могла думать, ничего уже она не могла.

И Юлька пошла к врачу, врач ее направила в другую поликлинику. При личной беседе с врачом она заревела, она впервые заплакала и говорила такой бред, что ей сделали укол. Она уснула на кушетке в странной поликлинике, когда проснулась, то увидала рядом с кушеткой два дюжих мед брата. Они взяли ее под руки и отвели в машину скорой помощи. Ее привезли в желтую больницу. Внутри все двери закрывались на ключи, но ей было все равно, где она и, что ее здесь ждет. Она хотела спать, когда проснулась, разглядела палату очень уж сантехническую, то есть всю покрытую кафельной плиткой, от пола до потолка. Спинки кроватей были металлические, полукруглые. Во рту было необыкновенно сухо, слюны и той не было.

Юлька натянула на лицо одеяло в белом пододеяльнике, так и лежала, пока ей дали полежать. Позвали на завтрак. Стол, четыре стула, ложки, каша. Таблетки ей дали прямо в рот. Здесь никто никому не верил. Трудно поверить, но она потихоньку стала приходить в себя. О нем она не думала. Странно, но мыслей в ее голове о погибшем любимом человеке не было! Она выполняла указания врача, ходила за едой, поскольку только этих людей выпускали в фуфайках на воздух, в очень грубой обуви.

К ней приезжали Ирина и Миша, но они ее не всегда успокаивали, от нее они все чего-то требовали. К выполнению требований за пределами этого больничного отделения она была не готова. Она клеила коробочки, строчила на машинке, пила все таблетки, и страдала от сухости во рту. Приехал Иван, ее начальник по работе, удивился тому, что даже в такой больнице она хорошо выглядела и разговаривала спокойно и с достоинством.

Медсестра принесла ей клубки и спицы, вечером, когда в отделении оставалась одна дежурная медсестра она вязала ей свитер. Ее направили к профессору через полтора месяца, ассистенты провели ряд тестов, она была признана здоровой. Юльку выписали.

Об Алексашке она больше никогда и не с кем не говорила, она четко усвоила, что эта тема самая запретная.

В душе Юльки закрылась дверца в ее сердце, совсем или почти совсем. Она общалась с людьми в пол уха, в пол мысли, в пол слова. Она остыла к подругам, ее общение с ними свелось к минимуму. Год она прожила в полусне, нет, она жила, работала, но все происходило в полусознательном состоянии. Она еще месяца три, а то и больше пила таблетки, которые ей выписали, она еще была под гипнозом врачей.

Через год к ней подошел Миша и попросил Юльку написать стихотворение в его газету, она написала первое за этот полусонный год стихотворение, и вошла в штопор. У нее произошел срыв воспоминаний о погибшем любимом, срыв привел ее в странную поликлинику. Ей опять сделали укол, но в больницу не увезли, она лечилась на ходу. Сама приходила на уколы. После этого лечения она что-то стала понимать, ее мозги очистились от страха воспоминаний! Она стала писать об Алексашке стихи, в захлеб! Она писала каждый день по стихотворению, она писала ему стихи целый год!

Прошел второй год после его смерти, ему было написано огромное количество стихов, и вдруг, она написала стихотворение поэту, который сидел рядом с ней в поезде.

Поэт поэта вылечил. Они ехали в поезде и писали друг другу стихи. С этого момента она перестала жить прошлым, она вошла в настоящее время. С поэтом она ходила по берегу реки, днем и вечером; они ходили по городу вдоль и поперек. Они оба были в командировке, но это не мешало ходить по городу, одетому в золото бабьего лета. Они смотрели на памятник вождю, но зайти в крытый музей она не смогла. Чужой город, укрытый золотом листвы и огромная река ее окончательно вернули к жизни. Она перестала вспоминать, она увлеченно смотрела на пейзажи, на поэта – она жила!

Нет, она не влюбилась в полненького поэта, со слегка лысеющей головой, но рядом с ним ей было легко. Он был такой мягкий, сладкий, уютный! Он был добрый и до безобразия симпатичный! Она ходила рядом с ним, рядом с трамвайными путями и была почти счастлива. Но стоило их рукам соприкоснуться, как начались проблемы, упреки и всякая ерунда, но это была жизнь, текущая жизнь, а не прошлая жизнь, канувшая в лету. Через пару месяцев поэт перешел на другую работу, не смог он быть рядом с Юлькой, но это было уже неважно.