Страница 25 из 44
Зато руководители направлений и их замы, начальники отделов Института, Сане набирали без стеснения, особенно когда заходили в тупик, а сроки поджимали. Однажды я слышал такой разговор. Саня лепил тефтели из переваренного риса и сероватого мяса на своей просторной, похожей на ангар кухне на 237-м этаже. Ему звонили, он прижимал плечом к щеке телефон и минут десять слушал скороговорку из потока технических терминов, лишь иногда задавая малопонятные уточняющие вопросы. Затем, после того как звонивший излагал задачу, Саня с мягкой улыбающейся интонацией коротко бормотал что-то невнятное, и с той стороны доносились возгласы удивления, это же лежало на поверхности, как они не догадались, почему не попробовали именно этот путь решения проблемы! Он выручал всех и всегда, в профессиональном сообществе его знали все, начиная с самого захудалого стажера, при этом в жизни Саня был тотально одинок. Однажды Андрей, младший брат и бессменный ассистент, процитировал научного руководителя Сани. Тот говорил про особый склад его мозга, который варит не только очень быстро, но слишком нестандартно для работы в команде. Так смело, парадоксально и одиноко мыслят гении.
Саня работал на Институт с детства, его знал сам великий Федоров, изобретатель оцифровки и пересадки сознания, и даже однажды пригласил в гости – что само по себе в жизни любого человека событие историческое. Жил Саня в очень дорогой и безразмерной, как три спортзала, квартире, правда неухоженной, необставленной, с вечно слоняющимися по коридорам непонятными хакерами, панками, бездомными, – Саня пускал всех подряд, знакомых и их знакомых, быстро забывая, кто есть кто.
Деньги ему платили солидные. Но чем конкретно Котельников занимался, над какой задачей трудился – никто не знал. Консультировал, правил баги, смотрел и тестировал финальные сборки, ломал голову над аналитикой, касающейся сложных случаев «цифровой инвалидности», когда личность копировалась не полностью или по каким-то причинам не могла сама регенерировать память или контур визуально-тактильного опыта. Он думал над причинами таких сбоев, предлагал правки, а иногда и сам, ручками помогал кодить отдельные фрагменты. Однако все знали, что это не главное, что есть некий скрытый фронт работы Сани на Институт. Иначе бы ему столько не платили и к Федорову бы на аудиенции не приглашали.
Дома Саня не работал, только если что-то совсем простое на ноуте. Для серьезных задач в городе в распоряжении Котельникова было несколько закрытых военных лабораторий. Работу в них координировал брат. Проникнуть туда кому-то еще было непросто, а на некоторые уровни – невозможно.
Но однажды у Сани появилась девушка. Поначалу в это никто не верил.
Никто не знал, что означает слово «симка», но вокруг было столько новых необычных терминов, что предприниматели предпочитали называть компании словами-ископаемыми, вычитанными из исторических книг. Артем назвал свой магазин мелких запчастей для мехтел словом, найденным в рассказе несколькосотлетней давности, где по сюжету человека захватил телефон, но тот победил его, вытащив и уничтожив sim-карту, симку.
Только Тёма захотел выйти перекурить, открыл дверь магазинчика, как в узкий тамбур с улицы нырнул здоровенный гибрид. Тёма отпрянул и чуть не грохнулся, но – показалось, гигант оказался Саньком, он заржал и поймал его за плечо.
– Плеснешь кофе? – сказал Саня вместо «привет» и пропустил вперед пришедшую с ним Лию.
– Блин! Котел! С тебя дождь льет! Не трясись на меня как собака!
Посмеялись, но, когда на стойке магазина появилось три стаканчика кофе, Саня поймал серьезный и озадаченный взгляд Тёмы, который пристально рассматривал Лию, хрупкую девушку с белыми волосами, белесыми бровями и как будто выцветшими светло-голубыми глазами. Она напоминала лабораторную мышь, впрочем чрезвычайно симпатичную.
– А, да! Сорян. Знакомьтесь, это Тёмыч, это Лия, или просто Ли. Тёма, не ссы, мы вместе уже давно, и мы… – здесь Саня запнулся, вдруг покраснел и оттого договорил фразу преувеличенно громко: – Любим друг друга! – Саня отпил кофе и закончил, глядя на Ли, но кивая на товарища: – А это Тёмыч, мой кореш, самый лучший чувак на свете!
Заулыбавшийся Тёма стоял с другой стороны стойки, Саня пудовым кулаком легонько постучал его по плечу.
– Не боись, Тём, по допуску я все согласовал. И да… У нас, конечно, отношения, но вообще-то нам нужны новые надежные специалисты. Надо быть готовыми. Так в Институте говорят.
Последние фразы Котельников сказал тихо и серьезно. Тёма кивнул и пожал руку блондинке Ли.
Федоров Семен Васильевич, гений, изобретатель, бизнесмен, «Эйнштейн тысячелетия», попал в ловушку собственных амбиций. Так бывает с великими людьми, которые пытаются превзойти свои достижения.
Он вычислил, оцифровал и перенес личность, сознание человека на цифровой носитель. Грандиознее этого что можно изобрести? Какой совершить прорыв? Разве он возможен?
Федоров считал, что да. Он хотел новых научных свершений. У него была идея фикс, которую многие считали несбыточной, а большинство – безумием.
При этом логика Федорова была железной. Если личность человека как информационный массив, как сумму данных можно полностью отделить от биологической основы, то от природных механизмов можно освободить и… репродуктивную функцию человека. Человек несет божественный огонь, данный ему Господом Богом когда-то в древности, теперь пришло время, когда человек должен передать пламя своего сознания дальше, более совершенным цифровым существам…
Федоров был убежден: цифровая личность может воспроизводить себе подобных. Все остальное: опыт, воспитание, детство, вопросы телесности – дело наживное.
Главное, решить проблему Я.
Рожденная, то есть воспроизведенная природой из природы, личность осознает свое единственное и неповторимое Я. Как это происходит? В ребенка заложены ресурсы для роста, он вырастает, и в нем пробуждается человек. Цифровой личности расти не надо, но как тогда у нее появится собственно личность, то есть осознающее себя Я? Копированием? Но личность – это индивидуальность. Автоматически? Но как и при каких условиях?
Ответов не было. Лабораторные опыты ничего не давали.
Федоров быстро понял, что не нужно пытаться создать личность из ничего, с нуля. Мы не знаем рецепта. Мы не боги. Однако мы можем создать условия для возникновения новой личности. И здесь появлялось бескрайнее поле экспериментов…
Более двухсот лет Федоров развивал и отстаивал свою теорию, и все это время споры не утихали. Федоров считал, что без разгадки феномена Я обойтись можно, надо лишь внутри цифровой личности, словно внутри утробы, создать условия для «отделения кода», для появления нового Я. Его оппоненты, ученые-практики, утверждали, что никакие «инкубаторы» не помогут, нужно в первую очередь досконально изучить феномен Я – и только тогда откроется путь к его воссозданию; то есть чтобы создать механизм, нужно сначала изучить механизм, что логично. Третьи, и пул ученых-теоретиков тоже был внушителен, смеялись и над первыми, и над вторыми, утверждая, что мозг ребенка, а значит его сознание, может зародиться только в естественных природных условиях, в живой утробе матери. За создание человека отвечают РНК, ДНК, гены, а значит, человеческая личность имеет источник сугубо биологический.
Однако над последними смеялся уже сам Федоров, задавая резонный вопрос: где же это ваше тело, когда без него сознание оцифровано и гуляет себе в виде электрических импульсов по проводам и накопителям?
Дискуссия длилась до тех пор, пока все участники не осознали ее бесполезность. Пока не будут найдены ответы на «последние вопросы бытия», пока не будет раскрыта сама природа личности и источники появления сознания, продвинуться в понимании механизмов его возникновения невозможно. Однако Федоров не сдавался. В одном из бессчетных научных докладов на очередной научной конференции он говорил:
«Человечество давно знает, что оно такое, как функционирует, из чего состоят сознание, личность, из чего сделан каждый из нас, все мы, я и даже эта мысль, которую вы сейчас слышите и усваиваете… Мы давно победили смерть и успели забыть, что это такое. Будущее бесконечно, нить человеческой жизни уходит в даль веков. Но неужели мы остановимся, не разгадав, что находится в самом нашем начале? Да и возможно ли, чтобы мы не нашли разгадку, когда один конец веревки уже в руках? Осталось немного…»