Страница 20 из 44
Но вдруг очнулась. Подняла голову на один из семнадцати мониторов над столом и поняла – готово. Сара встала, подошла к экрану, чтобы лучше увидеть момент пробуждения, прибавила звук.
Сомов аккуратно опустил в лоток, который держала ассистентка, корнцанг и хирургический пинцет, снял перчатки, бросил туда же. Затем положил руку на кусок черной ткани, прикрывающей глаза лежащего на хирургическом столе Филиппа, и что-то спросил у него. Тот кивнул, что-то пробормотал. Сомов задал еще один вопрос. Филипп пролепетал что-то вроде детского «намана», и доктор медленно поднял ткань… Тут мальчик увидел помещение и людей непривычных очертаний, цветов, форм и в первые секунды даже не понял, не узнал, где он и куда попал. Хотя не испугался. Наконец Филипп приподнялся и увидел в нескольких метрах от себя странно выглядящего, но как будто очень знакомого человека…
Через мгновение Филипп все понял, и мир в его новых глазах вспыхнул, взорвался, осветился слепящим светом – и пол, и стены, и люди, – и он спрыгнул со стола и бросился вперед, закричав очень громко, неожиданно для самого себя:
– Мама! Мама! Мама! Мамочка!
Сара увидела, как Филипп, подвернув ножку и чуть не растянувшись на полу, с вытянутыми руками бросился к Тамаре и та чудом успела поймать его в объятия. Послышались аплодисменты и поздравления. Сара смотрела на монитор и смеялась громко и счастливо, вытирая мизинцем влагу в уголках глаз.
Деимплантация Филиппа прошла успешно.
11. Крик
Я смотрел в коридор как из дула пистолета, словно я – пуля, выжидающая цель. Слева в стене – вход в коридор от лифта, справа – двери четырех квартир, моя пятая, торцевая, передо мной все как на ладони.
Вот дверь слева бесшумно отворилась, и появилась «цель» – фигура остановилась в профиль ко мне перед квартирой соседа. Высокий молодой мужчина плотного телосложения со светлой кудрявой шевелюрой, в сером защитном комбинезоне с оранжевыми вставками. На ногах большие резиновые бахилы с металлическим усилением на носках и пятках. На рукаве шеврон с гербом и буквами в рамочке.
Парень поставил на пол кофр в форме толстого круга с торчащим сбоку отсеком и массивный прямоугольный контейнер с красной крышкой. Затем достал телефон и, осматриваясь, разглядывая двери других квартир, дождался, пока на том конце ответят, и заговорил громко, явно намереваясь поругаться.
Несмотря на громкий голос, разобрать слова было непросто, но все-таки, подкрутив аудиосканер, я понял, что белобрысый – это слесарь и он сильно злится, что он приходит вовремя, а его напарники вечно опаздывают.
У слесаря от злости покраснели щеки и уши, но вдруг дверь позади него открылась, и он резко обернулся; я заметил, как он едва сдержался, чтобы не выругаться. В коридор вошли и принесли с собой прерывистый шум раций участковый милиционер с помощником: я знал их, оба худые и мелкие, они были похожи друг на друга, как отец и сын. За ними я увидел белые халаты. «Ничего себе! – подумал я. – Да у них серьезный подход к делу!» В коридор ввалились две женщины, одна высокая, худая и рыжая, другая полная и низенькая с белой копной волос. Они поставили на пол большие металлические ящики. Блондинка наклонилась, улыбнулась и что-то сказала слесарю, который сидел на корточках и расстегивал кофр.
Через полминуты он встал, заслонив собой и врачей, и милиционеров. Я даже отшатнулся, настолько воинственно выглядел теперь слесарь. Верхнюю часть лица закрывало толстое зеленоватое бронестекло, нос и рот прикрывала полумаска со стальной решеткой, по бокам которой торчали в стороны большие, напоминающие гантельные блины фильтры.
Милиционеры и врачи предусмотрительно отошли, вернувшись к лифтам. Слесарь достал из кофра большую и жуткую на вид циркулярную пилу размером с колесо подросткового велосипеда. Диск полуметрового диаметра из специального сплава с благородным обсидиановым блеском. Острые и загнутые, похожие на медвежьи, зубья. Массивный рукав с вакуумным приводом надет на руку. Выглядело это грозно. И страшно вдвойне, если человек с такой штукой стоит у твоей двери.
Уже готовый запустить адский агрегат, слесарь обернулся, приоткрыл маску и крикнул:
– Палыч, давай по протоколу идти, а? Вы совсем обленились! Ну? Нет, а что я? – он говорил нарочито громко, почти в мою сторону, поэтому было отлично слышно. – Я не командую тебе… Я кто вообще здесь такой? Я – пехота! А ты – закон и порядок. Давай, делай свою работу! Ага, ага… Вот и делай!
Слесарь был зол. Участковый вернулся в коридор, подошел к двери квартиры, над которой нависла пила, и начал барабанить кулаком и кричать:
– Последнее предупреждение! Последнее предупреждение! Гражданин Баранов! Мы будем вынуждены принять меры! Повторяю… Последнее предупреждение!
Слесарь тем временем нажимал кнопки на пульте на рукаве, и по острому краю диска то и дело пробегали красные искры.
– Повторяю! Мы будем вынуждены! – продолжал участковый и вдруг на полуслове замолк, отошел, пробормотал: – Нет, никто не отвечает. Даю допуск. Хватит этих формальностей, Дань…
Данила-слесарь бесцеремонно отпихнул худосочного участкового:
– Спасибо, Толя. Где эвакуаторы?
– В пути, в пути.
– Ясно. Ладно. Будем работать.
Он кивком головы уронил на лицо маску. Участковый что-то прокричал в рацию и выскочил из коридора. Данила приблизил голову к двери, как будто прислушиваясь к чему-то внутри.
– Эй! Чувак! Слышь меня? Считаю до пяти и высаживаю калитку! – Данила коротко и грубо заржал. – Раз, два, два с четвертью, два с половиной, четыре, пять… – Он на секунду замер и издевательски прошептал: – Я иду искать!
Тут же коридор пронзило оглушительным ревом, визгом, треском – пила взвыла сиреной, армированный бетон от боли взял нестерпимо высокую ноту, и коридор заволокло густыми облаками пыли. Данила до упора погрузил пилу в стену, поднял ее на руках, прошелся по верху и опустился до пола, вырезав огромный кусок бетона с дверью. Как только пила сделала дело, раздался чудовищный грохот – кусок рухнул, и тучи серой пыли окончательно поглотили коридор. Пила затихла. Наступила тишина. Только Данила-слесарь насвистывал под нос что-то веселое.
Тяжело вспоминать, но пятнадцать лет назад у меня умерла сестренка. Будь в то время подобные бригады, ее бы спасли. Но тогда ни законов, ни подобных служб не существовало. Сейчас, конечно, хорошо этим усопшим-залипшим. Ни в чем себе не отказывай – с большой долей вероятности спасут. «Граждане, потерявшие важнейшие признаки социализации ввиду многомесячного непрерывного нахождения…» Что-то такое у сестры в свидетельстве о смерти написано, у матери лежит в бордовой бархатной шкатулке для документов. Сколько лет прошло, а Даринку вижу как живую. Голос, улыбку, походку, разве что цвет глаз не помню… Да, и правда цвет глаз забыл.
Сколько пришлось людям пережить, чтобы написать такой закон! Не одни правила дорожного движения пишутся кровью. Пока люди дозреют, пока задумаются. Сколько таких, как Дарина, было… Сколько десятилетий к ним относились как к мотоциклистам: хотят – гоняют, хотят – бьются. Их право. А ведь иногда нужно просто вразумить человека.
Я принял с базы в комнате пакет данных, немного завис, и в этот момент вновь истошно заорала пила. Я посмотрел в коридор, там было очень светло, видимо, в комнате залипшего распахнули окна. Данила-слесарь отреза́л куски стены от двери. Такие толстые сейфовые двери из синтезированного камня любили ставить залипшие в свои неприступные бастионы. Рабочие в комбинезонах той же расцветки, что и у Данилы, начали разбирать груду бетона. Но вдруг я услышал голос, пытавшийся перекричать пилу, он звучал громче и громче, и наконец пила смолкла.
– Даня, давай потом допилишь, а? – послышался из комнаты низкий раскатистый голос. – Я хочу сделать свою работу и уже свалить. У меня на другом конце Москвы еще двое!
– Степаныч! Да без проблем! Делай! Я все, замолк! – крикнул Данила.
Видимо, когда пришел Степаныч, у меня был сбой. Но кто это? Не успел я подумать, как он вышел из пролома и настолько точно взглянул мне в глаза, что я отшатнулся, хотя видеть меня он не мог. Мужчина ростом, наверное, больше двух метров. Широченные плечи, объемистый торс, напоминающие ковши экскаватора ручищи придавали ему монструозный вид. Плотно, в натяг, на нем сидел длинный белый халат.