Страница 23 из 36
– Побыстрее, но побольнее, или с анестезией, но подольше? – спросил врач.
– Побыстрее, док, – ответил Рарг, – разлёживаться ему не дадут.
Болело всё сильнее, тошнило, и Гаор последним усилием удерживался от обморока, не давая себе упасть.
Потом его осматривали, промывая, прижигая и зашивая раны и царапины. От боли всё плавало в тумане, остатки сил уходили на то, чтобы молчать, не застонать, не заорать от боли, и издалека, как через стену, доносились голоса Рарга и врача и, как со стороны, его ответы.
– Повернись…
– Рыжий, ты где на фронте был?
– Вергер… Алзон…
– Стой спокойно, не дёргайся…
– Вапса…
– Руку выше…
– Малое Поле… Чёрное Ущелье…
– Теперь сядь…
– В каком звании демобилизован?
– Старший сержант…
– Голову поверни…
– Чего так мало?
– Я бастард…
– Прижми и держи так…
– Награды есть?
– Да…
– Перечисли…
Гаор стал перечислять свои медали, значки и нашивки. Временами сознание уплывало, и тогда в нос бил резкий характерный запах, от которого выступали на глазах слёзы и ненадолго рассеивался затягивавший окружающее туман.
Стоя в дверях – парней он отослал сразу, как только вошли в дом – Рарг смотрел, как меняется лицо сидящего на табуретке, как то затуманиваются, то обретают ясность тёмно-карие глаза, и это уже лицо человека, а не морда разъярённого зверя. И не потому, что врач стёр с него кровь тампоном с перекисью, а потому, что разгладилась верхняя губа, прикрыв оскаленные в гримасе звериной ярости зубы, и погас жёлтый бешеный огонь в глазах. Надо же… один против двух свор подряд, и ведь всех уложил. А дрался не знанием, яростью, как правильно от собак отбиваться, не знает, а отбился, и порван совсем мало, все раны поверхностные, а собаки… Ну да, на сопротивление их не ставили, только на побег, травильные собаки, не розыскные, на кровь их поставили, а что дичь – Рарг невольно усмехнулся – и сама кусается, не объяснили. А здорово плывёт парень: ни разу по-рабски с «господином» не ответил. Но до чего ж похож, когда в раж вошёл, прямо страшно стало, неужели родич?
– На дембеле сколько был?
– Полтора года…
– В Чёрном Ущелье сколько смен?
– Пять…
– Опусти руку…
– Отделенный?
– Да…
– Взводом, ротой командовал?
– Да…
– Десант?
– Пехота…
Ты смотри, как держится, плывёт, а не кричит. Но собак он и раньше видел, а то бы растерялся, нет, как бить, точно знает, первые удары почти правильно сделал, это потом голову потерял и по-звериному попёр.
– На «губе» был?
– Да…
– Сколько?
– Шесть декад…
Ого, солидный срок. Шесть декад на фронтовой «губе» – это вам не обычная тюряга. Там охрана серьёзно работала.
– Нагнись…
– За что попал?
– Майору… морду… набил… – разделяя слова паузами от нестерпимой боли в зашиваемом плече, ответил Гаор.
Тут и врач, до этого, казалось, не слышавший разговора и занятый только своим делом, не выдержал и хмыкнул. А Рарг даже хохотнул.
– А чего ж не генералу, Рыжий?
В это мгновение красно-серый туман рассеялся, и Гаор ответил уже как положено:
– До генерала не дотянулся, господин Рарг.
Надо же, быстро как оклемался. Ну, силён парень, ну, живуч.
– А за что?
Красно-серый туман ещё колыхался, но уже на расстоянии, и Гаор, почти владея голосом и мыслями, ответил:
– Раз отправили на «губу», а не в трибунал, значит, за дело, господин Рарг.
Рарг удовлетворённо кивнул.
– А майор что получил?
– Орден, господин Рарг.
Врач рассмеялся и отошёл к шкафу. Гаор сидел, часто прерывисто дыша и боясь поверить окончанию пытки. Да, он понимал, что его зашивали, почти лечили, но… но как же это больно. Да ещё вопросы эти. Аггел, что он наболтал? Вроде, ничего сверх того, что в его карте. И господином Рарга ни разу не назвал. Так что, ему сейчас за это ввалят? Хреново. Врач вернулся и протянул ему мензурку с тёмно-прозрачной жидкостью.
– Пей залпом.
Гаор послушно взял мензурку левой – правое плечо ему только что зашили, и он боялся неосторожным движением вызвать боль – менее пострадавшей рукой и выпил противно пахнущую лекарством жидкость. На вкус она была не лучше.
– А теперь иди и ложись, – сказал врач.
Гаор понял, что лечение окончено, и встал, нагнулся за своими вещами. Кое-как натянул рваное окровавленное белье, остатки брюк, обулся, накинул на плечи рубашку: надевать здесь уже нечего. Теперь бы ещё сориентироваться, где он, а то будет блуждать. Ладно, вроде мимо окон шли, посмотрит, сообразит.
– Это восточное крыло, Рыжий, – сказал вдруг Рарг. И когда Гаор посмотрел на него, добавил: – В пять в зале, не опаздывай.
Гаор, как от удара, перевёл дыхание. После всего ему ещё сегодня на тренировку?! Ну… но вслух он сказал:
– Да, господин Рарг, в пять в зале.
И вышел.
Врач покачал головой, убирая в шкаф пузырёк и сбрасывая мензурку в раковину. Рарг усмехнулся и ответил на непрозвучавший вопрос:
– Пусть лучше у меня в зале, чем в гараже.
Врач кивнул.
– Тебе налить?
– Да, зрелище не для слабонервных.
– У меня? – удивился врач, отмеряя в мензурку спирт.
– Нет, там, – Рарг кивком показал куда-то за стену. – Спасибо, док.
– Запей.
– Знаю.
Врач подождал, пока Рарг выпьет спирт, запьёт его стаканом воды и удовлетворённо выдохнет.
– Как он попал на фронт?
– Он рабом пятый год. Потому и держится. Пока.
– Не повезло парню.
Рарг кивнул.
– Во всех отношениях. Сейчас к тебе собачник прибежит за утешением. Я пошёл.
Врач кивнул, достал из кармана халата и протянул ему коробочку с ароматизатором для рта. Рарг достал и сунул в рот сразу две таблетки, вернул коробочку и вышел.
Восточное крыло, значит… поглядев в окно и найдя взглядом крыши теплиц, Гаор вспомнил план и свернул в первую же дверь на рабскую половину. От боли подкашивались ноги, его шатало, и он то и дело хватался рукой за стену, но упрямо шёл вперёд. Обед он, вроде, уже пропустил, но это и к лучшему. Есть он сейчас не может, его всегда тошнило от боли, с детства, нет, дойти до спальни и лечь. Сволочь, в пять в зал, сволочь Рарг, у него же все швы порвутся… Одежда пропала, чинить здесь без толку, придется всё у Кастелянши просить… Нет, рубашка белая есть, бельё… тоже, только брюки… Сволочь, как же он завтра за руль сядет? Куртка там осталась, вроде её не порвали, или нет, не помнит… Как в тумане всё… Пацанёнка жалко, такая смерть… Бывает и родовым показывают… Ты купленный, ещё увидишь… Увидел, чтоб их…
Гаор остановился, переводя дыхание, и выругался почти в полный голос. Благо уже спустился на вспомогательный уровень, где полы ещё паркетные, но уже без дорожек, а значит, господских комнат рядом нет, никто не услышит.
Ругань немного помогла, и он пошёл увереннее. Вон и лестница в рабскую казарму, чего-то народу не видно?
Войдя в казарму, он услышал гул голосов из столовой и понял: все на обеде. Если поспешить… Нет, только лечь. Он ушёл в спальню, разделся, бросив жёсткие от засохшей крови лохмотья на пол рядом с кроватью, рухнул поверх одеяла и провалился в темноту.
В спальню заглянул и тут же исчез Щупик. И через пару долей вошли Первушка и Старший. Оглядев, не прикасаясь, распростёртое на кровати тело, Первушка удивлённо покачала головой.
– Зашили его уже. Странно, – и распорядилась: – Пусть лежит. Когда очнётся…
Она оборвала фразу, и Старший понимающе кивнул. Зачем говорить вслух, когда и так понятно. Тихо вошли обе Кастелянши, покачали головами, бесшумно собрали окровавленную рваную одежду, поставили ботинки в шкаф, одна из них достала и поставила у кровати шлёпки, чтоб как сел, так сразу в них попал, и вышли. Почти сразу вбежала светловолосая девочка лет десяти, испуганно поглядела на страшное голое тело, шмыгнула носом, схватила оставшиеся на полу у кровати носки и выбежала.
Старший с сомнением посмотрел на Первушку.