Дело Саввы Морозова

Спустя мгновение воришка забился в его стальных руках. Билась Ника остервенело, но молча, может быть надеясь выскользнуть и убежать. Этого ей не удалось, но хуже всего, что на шум обернулся городовой Рудников.

– Ах ты, чертенок, – воскликнул он, сразу поняв, что тут происходит, – нет на тебя угомона! Вот ведь оторва какая, не уследишь за ней!

Нестор Васильевич поднял брови: оторва? Так это что же, барышня?

– Девчонка, – горестно вздохнув, подтвердил городовой. – Извольте видеть, круглая сирота, проживает в доме Орлова на иждивении у дядьки своего, Петухатого…

Тут стоит сказать одну важную вещь. Конечно, Ника не дожила бы до шестнадцати лет живая и здоровая, если бы ей покровительствовал один только дядюшка с женой Люсьеной. Так уж вышло – а как именно, не спрашивайте, Рудников все равно не ответит, – да, так уж вышло, что почтенный Федот Иванович полюбил шуструю девчонку, как родную, и стал ей покровительствовать. Об этом, разумеется, тут же узнал весь Хитров рынок, после чего жизнь Никина стала если не райской, то, во всяком случае, сравнительно безопасной и даже вполне сносной.

– Тебя, если кто задумает обидеть, ты мне сразу говори, – учил ее городовой. – Даже если слово кто против тебя скажет, даже если подумает, я ему тут же – во!

И показывал огромный, поросший волосом кулачище.

Вот так совсем еще юная соплюшка, в которой и женщины было пока не разглядеть, стала королевой Хитрова рынка. Взрослые бабы – торговки и скупщицы – льстиво кланялись ей вслед, когда она с безразличным видом шла мимо, самые свирепые воры опасались делать в ее адрес обидные замечания. И вот эта-то королева, любимица великого человека городового Рудникова, сейчас самым позорным образом попалась на банальной карманной краже.

Нет, не то было позором, что кража, а то именно, что попалась. Правило тут известное и очень простое. Поскольку не воровать бедному человеку нельзя – валяй, воруй. Но не попадайся!

Ника же это правило нарушила, да еще и по отношению к важному человеку, Нестору Васильевичу Загорскому, перед которым легкую дрожь в коленях испытывал даже сам Рудников.

– Девчонка, значит, – повторил статский советник, изучая Нику, которая наконец перестала вырываться и стояла, уперев дерзкий взор в Загорского. Короткие волосы, обкорнанные заботливыми ножницами Люсьены, стояли вокруг мальчишеской физиономии густым каштановым облаком. – Воровка, надо понимать?

– Ребенок, – примирительно протянул Рудников, – какое ее соображение! Вот я ей поперек седалища ремнем-то перетяну, в следующий раз будет знать, к кому в карман лезть.

– Чрезвычайно ловкая воровка, – как бы между делом заметил статский советник. – Так вытащила бумажник, что я ничего и не почувствовал. Одним словом, щипач высокой квалификации. А что еще ты умеешь?

Ника стояла подбоченившись, за спиной у нее, не давая сбежать, высился Ганцзалин.

– Отвечай, когда спрашивают! – И городовой дал ей наилегчайшего леща, такого тихого, что даже, кажется, не побеспокоил каштановое облако вокруг головы.

От лещей рудаковских теряли сознание здоровенные мужики, но то были лещи, данные от души. Здесь же имела место явная имитация суровости, так что Ника даже не шелохнулась.

Тем не менее Нестор Васильевич все-таки поморщился недовольно.

– Не нужно никого бить, – сказал он строго, – тем более не нужно бить ребенка. Я же вижу, она разумный человек, она способна говорить без всяких понуканий.

И снова обратил взгляд на барышню: итак, что она умеет еще, кроме как воровать?

Неизвестно, что такое было во взгляде статского советника, но Ника, которая поначалу решила лучше язык себе откусить, чем разговаривать с ним, вдруг заговорила.

– Что угодно могу, – буркнула она. – Хошь – кошелек выну, хошь – в фортку залезу, хошь – человека зарежу.

Загорский слегка улыбнулся и сказал, что резать людей – это совершенно лишнее, тем более для столь юной особы. Если она действительно настолько ловкая, как показалось статскому советнику, может ли она выследить человека?

– Даже мышь могу, – решительно отвечала Ника.

Нестор Васильевич и Ганцзалин обменялись быстрыми взглядами, затем статский советник взглянул на Рудникова.

– Вот что, Федот Иванович, я, с твоего позволения, ненадолго заберу эту юную особу, мне нужно кое о чем с ней поговорить.

Рудников с готовностью закивал, а потом устремил строгий взгляд на Нику. Взгляд этот недвусмысленно говорил: ты, девка, слушайся господина Загорского, он плохого не присоветует. Впрочем, Нике уже и самой было любопытно, что это за господин Загорский такой и к чему, собственно, весь разговор.

Надо сказать, что вопрос этот выяснился очень скоро. Ника надеялась, что таинственный статский советник отвезет ее в свой дом, однако дом у него был в Петербурге, а в Москве – служебная квартира, в которую он ее, впрочем, тоже не повез.

– Пока еще рано раскрывать все карты, – объяснил он Нике. – Стоит приглядеться друг к другу, понять, сможем ли мы с тобой друг другу доверять.

Ника, конечно, считала, что ей-то, само собой, можно доверять, если, конечно, не класть рядом слишком толстые бумажники. А впрочем, и бумажник, если подумать как следует, доверию не помеха. У них на Хитровке такой был принят порядок: если человек тебе доверился, так доверия его обмануть нельзя ни в коем случае. Так что если Загорский доверится ей, то уж точно может за свой бумажник не волноваться.

Загорский же предложил вот что. Он будет платить ей небольшую сумму, скажем пятьдесят рублей в месяц, а она станет исполнять разные его мелкие поручения. Например, отнести что-нибудь куда-нибудь, или спрятать, или проследить за кем-то незаметно. Может быть, даже придется что-то украсть. Но она не должна этого бояться, он государственный человек, и за такие кражи преследовать ее никто не будет. Ну как, согласна она?

Пятьдесят рублей?! Да никто из рабочих на Никольской мануфактуре такие деньжищи не получает! Это же куча денег, на них столько всего купить можно! Тут, правда, в голову ей пришла новая мысль, и она посмотрела на Нестора Васильевича с подозрением.

– Сколько хошь мне платите, – сказала она сердито, – а мужчин обслуживать не стану!

Загорский ее успокоил, сказав, что об этом речи даже не идет. Все ее задания будут, как он выразился, партикулярные. Это слово было не совсем понятно, но почему-то успокоило ее.

– Ну, если партикулярные, тогда ладно, – сказала она, внутренне возликовав. Пятьдесят рублей! Теперь она может наконец себе отдельную комнату на Хитровке снять или даже целую квартиру. А то и вовсе с Хитровки уйти, снять меблированные комнаты.

Однако Загорский попросил ее не торопиться. Снять отдельную комнату можно и даже нужно, однако пусть она пока по-прежнему живет на Хитровке.

– Ты будешь моим агентом в мире криминала, – сказал он. – Тебя тут все знают, принимают за свою. И если вдруг что-то случится на Хитровке, ты тоже об этом будешь знать одной из первых.

Тут она опять задумалась: что же, выходит, ей предлагают на своих же товарищей доносить? Кто же это она будет после такого?

Но и тут статский советник ее успокоил.

– Тебе не придется доносить на знакомых, – сказал он. – Уголовными делами я занимаюсь крайне редко – только в тех случаях, когда они оказываются не по зубам полиции. Интерес мой сейчас в другом: я ищу политических преступников, таких, которые посягают на самые устои нашего государства.

– Которые, значит, против царя-батюшки? – уточнила она.

– Именно, – согласился Загорский. – Таким образом, если и нужно будет тебе что-то сообщать, то скорее о людях незнакомых. А это, я думаю, против твоих принципов не идет.

И хотя говорил статский советник довольно сложно, но она, как ни странно, его понимала. Значение слов, которые он произносил, быстро всплывали в памяти. Оказалось, в книжках, которые она читала раньше, подобные слова употреблялись довольно часто. Просто в живой жизни она их не слышала, да и кто бы стал так изъясняться на Хитровке – это было не по силам даже образованному дядюшке ее, Авессалому Валериановичу Петухатому.