Осколки прошлого

Однажды я все-таки спросила:

— Ты нашел киллера?

— Если ты о своем щенке, то конечно — да!

Неприятная тошнота подступила к горлу, и я не могла задать следующий вопрос.

— Займись я этим делом сам, все было бы по-другому! Тебе не пришлось бы пережить все то, что ты пережила! Это моя самая большая глупость.

— Что с ним?

— Я был готов к этому вопросу, поэтому он жив, здоров и вполне себе счастлив, хотя не скрою, руки чешутся до сих пор.

— Борис?

— Ты бы хотела, чтоб он был мертв?

— Господи, конечно нет!

— Наши пути разошлись. Навсегда. Как видишь, я поступился всеми своими принципами. Этот сукин сын отдал приказ убить тебя, уже зная, что мы вместе, но он жив. Тебе не в чем меня упрекнуть.

— Глеб, скажи, как мне жить дальше? Как все забыть?

— Посмотри на меня, Детка. Отпусти прошлое, прошу тебя! Все наказаны, а мы еще можем быть счастливыми.

Я стояла на веранде, прохладный ветерок дул мне в лицо, раскидывая мои волосы по плечам. Впервые за много дней, я встала с кровати, заставляя себя жить дальше, сама не понимая зачем. Как только я закрывала глаза, погружалась в кошмар: либо это были потоки холодной воды, сопровождавшиеся допросом, либо салон автомобиля, заполняющийся водой, заглушавшей крик Глеба.

Мой психиатр грустно покачивал головой, констатируя то, что я свела на нет все наши совместные усилия.

Вырвал меня из потока грустных мыслей веселый смех Кирюши. Он, заливисто хохоча, убегал от своей новой няни. Я вдруг подумала что это и есть жизнь: кто-то стоит на краю обрыва, подталкиваемый грузом прошлого, а кто-то весело играет в песок, не подозревая сколько приятных и не очень открытий, будет еще впереди.

Вдруг, мальчик бросился бежать в противоположную сторону. Я проследила траекторию: в конце пути его ждал Глеб. Он подхватил его на руки и закружил в воздухе. Теперь смеялись оба. Эти двое были счастливы. У Глеба было то, чего никогда не будет у меня.

Вот почему он с такой легкостью отпустил ту, из-за которой потерял город: сегодня, проснувшись, я увидела на прикроватной тумбочке папку. Это были документы на развод.

Когда я вышла из комы после аварии, Кирюше было три месяца. Глеб сказал, что его брат и сноха погибли, а малыш остался с нами. Он всегда был любим, и всегда был частью нашей семьи, но я, не задумываясь, ушла бы, потому что ничего не должна этому ребенку. Сейчас мое сердце сжалось. Я круто развернулась и пустилась вон. На крыльце столкнулась с Бессоновым и чуть не сшибла его с ног.

— Зачем Кирюше жить с нами, если его родители живы?

Глеб схватил меня за руку и потащил в кабинет, швырнув в кресло, захлопнул дверь.

— Ты хотела свободы. Ты свободна, но мне кажется, или ты ищешь повод остаться?

— Чей это ребенок?

— Мой. Это мой сын, — сказал он, нависая надо мной.

Я закрыла глаза:

— Что с его матерью?

— Это решать тебе. Ты можешь стать для него матерью, которой ты и так была эти два года.

— Как ты жесток со всеми нами.

— Прекрати заламывать руки. В конце концов, моей вины нет в том, что спутавшись с Ковалевым младшим, ты поставила себя под удар.

Я гневно посмотрела на Глеба, не ожидая такого резкого ответа.

— Хочешь сказать, я виновата в том, что произошло?!

— Хочу сказать, если бы ты была верной женой, многих несчастий можно было избежать!

Он круто развернулся и покинул кабинет. Да, Кирюша был его сыном, он был похож на него. Раньше, когда я не помнила, что Борис не является родным братом, и братом вообще, схожесть можно было объяснить родством. Теперь, без всяких анализов было понятно, что Бессонов не лгал. Однако, что касается матери ребенка, не стоило питать иллюзий. Тем не менее, я отпустила няню и провела день с малышом.

Вечером, спускаясь к ужину, прихватила папку с документами на развод. Глеб удивился, увидев меня, но ничего не сказал. Некоторое время мы ели молча, затем я не выдержала:

— Предлагаю выпить за начало новой жизни! — Я подняла бокал пригласительным жестом.

— Извини, дорогая. У меня нет ни малейшего желания праздновать твою свободу.

Я поднялась, взяла папку и бросила ее в камин.

— Так лучше, дорогой?

— Ты столько лет требовала свободы, что теперь?

Обойдя стол, я подошла к Бессонову сзади, положила руки ему на плечи, и, наклонившись к уху и прошептала:

— Глеб, я жила в твоем доме, носила твоего ребенка, ты проделывал со мной такое, что никто и никогда не повторит, ты совершил не одну попытку убить меня, я скрывалась от тебя несколько лет. Ты больше, чем муж. Ты — мой ночной кошмар. Ты всегда со мной, даже если между нами километры, даже если тысячи километров. Так есть ли смысл?

Он притянул меня к себе так, что у меня не оставалось других вариантов, кроме как сесть к нему на колени.

— Разве ты не была счастлива со мной?

— Настолько, что не прочь приложиться головой куда-нибудь еще, лишь бы впасть в беспамятство снова, — прошептала я.

— Я знаю другой способ заставить тебя все забыть, — отозвался он, покрывая поцелуями мою шею.

Глава 2. Безумству храбрых поем мы песню

Я шла по торговому центру с постоянным ощущением оптического прицела на своем затылке. В конце концов, мне это надоело, и я отправилась в кафе через дорогу, сделав заказ и немного подождав пошла в уборную. Как только закрыла дверь, сильные руки зажали мне рот, втолкнув в кабинку. Я почувствовала знакомый парфюм, а он, прижав меня к стенке, принялся покрывать поцелуями мое лицо.

— Макс… — шептала я, слабо сопротивляясь, — Прекрати…

Его рука скользнула вверх по моему бедру, освобождая меня от лишних предметов одежды. Набрав в грудь воздуха, я толкнула его со всей силы:

— Это самоубийство! — выпалила я, поправляя подол платья.

— Мне кажется, или ты совсем не соскучилась? — сказал он, тяжело дыша.

— У нас мало времени. Зачем ты здесь?

— Это же очевидно! Я приехал за тобой.

«Ты опоздал на целую жизнь» — с тоской подумала я, вслух конечно сказала другое:

— Как ты себе это представляешь?

— На этот раз промаха не будет. Твой кошмар закончится.

Кошмаром он называл тихую размеренную жизнь, в которой у меня был любящий муж и маленький сын.

— Я не могу, — лицо Макса приобрело каменное выражение, и я поспешила исправить ошибку, — Мне необходимо время. Четыре дня. Через четыре дня будут готовы документы на Кирюшу, без мальчика я никуда не поеду.

— А я все гадал, чем он тебя держит. Хорошо. Через четыре дня, я остановился в гостинице Офелия, номер 405.

— Ты просто так будешь жить в гостинице?!

— Да, если он опередит тебя, я всажу ему пулю в лоб, так что поторопись.

— Ты же не думаешь, что он придет сам.

Хотя я была уверена, Глеб захочет собственноручно поставить точку в этой истории.

Макс чмокнул меня в нос, как ребенка и исчез так же, как появился.

«Безумству храбрых поем мы песню» — подумала я, покидая кафе. Мое лицо было бледным, как полотно, поэтому сказаться больной и проваляться весь день в постели, избегая встреч с Бессоновым было не так уж сложно. В том случае, если он не знает о появлении Макса. К слову сказать, никаких документов, где я бы значилась матерью Кирюши, у меня не будет, о чем Глеб заявил сразу. Чтобы не было соблазна сбежать, прихватив с собой ребенка.

К ужину я все-таки спустилась, вспомнив Машкины лайф-хаки, «нарисовала» круги под глазами и «спрятала» румянец.

— Ты неважно выглядишь, — ухмыльнулся Глеб.

— Да, мне что-то не хорошо. Сегодня зашла пообедать в кафе и не смогла.

Глеб ничего не ответил. За ужином мы молчали, я поглядывала на него искоса, и кусок действительно не лез в горло. Мне казалось, сейчас он метнет в меня нож, которым режет стейк. К концу вечера я так себя извела, что едва встала из-за стола, сразу грохнулась в обморок.

Очнулась я на диване, Глеб нависал надо мной: