Страница 5 из 76
— Это да, гастроли выматывают. За два месяца устаёшь больше, чем за полгода дома.
— Именно. А представляешь — год за годом в разъездах? Милан, Мадрид, Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро, Мельбурн, Сидней…
— Представляю, — вздохнул папенька, — представляю…
Но успокоился.
Мы вернулись в дом, в семейный круг, и минут через двадцать папенька сказал, что пора и честь знать, что мы устали, что нам нужно отдохнуть.
На прощанье девочки вручили Анне заграничный подарок, предметы дамского туалета и косметику. А я папеньке — набор пластинок «Десять главных премьер 1977», оперные записи с партитурой, либретто, фотографиями.
Где он их ещё услышит, те премьеры?
Вечер прошел уютно и спокойно. Спели колыбельную, смотрели на небо.
В понедельник я копал картошку. Ми и Фа мне помогали. А Лиса и Пантера отправились в город, руководить «Поиском», оставив мне килограмма три рукописей. Читай, раз ты читатель!
Я и не прочь. Но после картошки.
Уродилась на славу, будем считать хорошей приметой. Неспешно выкапывал, одна сотка — три часа. Вышло шестьдесят шесть вёдер, каждое вмещает девять килограммов картофеля, проверено. Недурно, совсем недурно. У дедушки бывало и побольше, но год на год не приходится. Зато отборная, гладкая, и, как обещает Андрей Петрович, кудесник огорода, отлично сохранится до будущего лета. Неспешно разложил клубни под навесом, пусть немножко подсохнут. Обещанный антициклон не опоздал, ветерок не жаркий, не холодный, овевал мое чело, и чувствовал я приятную истому потрудившегося на земле интеллигента. Не дармоед городской, сам, своими руками собрал урожай!
А тысячи и тысячи студентов, научных сотрудников, инженеров и прочих лиц как бы умственного труда, сейчас собирают урожай на колхозных полях. Чувствую ли я с ними единство? Нет. Я собрал урожай для себя и близких, как какой-то единоличник доколхозного времени, они же трудятся на благо всей страны, а шире — всего прогрессивного человечества. Какое же может быть сравнение?
Но чувствовал я себя почему-то отменно.
Воскресные газеты обо мне уже не писали. Хватит. Довольно уже написанного. Нет, конечно, я теперь буду частенько появляться на страницах и «Комсомолки», и «Советского Спорта», да и другие газеты не прочь взять у меня интервью или осветить соревнования с моим участием.
Но совершенно не хочется — участвовать. Сгоряча я пообещал сыграть в чемпионате страны, а теперь думаю: нужно ли? Знаю, собираются играть Геллер, Таль и Нодирбек. Понятно, пока я ел, они смотрели. Ну, не ел, а играл. Им и самим теперь хочется.
А мне это зачем?
А нужно.
Выступить, показав, что есть в пороховницах не только порох, а много чего. А потом заняться другими делами. У меня и список уже составлен. На половину записной книжки.
И это только в первом приближении. Общий план, не детальный. Die erste Kolo
Папеньку-то я ободрил. Но сам уверен не был. Слова Тритьякова — это только слова. Благие намерения. Тритьяков по большому счёту человек-то незначительный. Значительность ему придаёт Андропов. Без него он ноль без единицы. Ну, не ноль, конечно, но вполне может быть задвинут куда-нибудь на дальнюю пыльную полку. Что будет с маменькой, решают на уровне Андропова, генерал лишь передал мне слова Юрия Владимировича. Не будет Юрия Владимировича, политика изменится. Как? Не знаю. Может, прибавится строгости. Или, напротив, приоткроют форточку на полпальца?
А Юрий Владимирович вряд ли переживёт этот год. В некрологе напишут либо «скоропостижно», либо «после долгой продолжительной болезни». И всё.
У нас всегда умирают либо так, либо этак. От геморроидальной колики, как Петр Третий, апоплексического удара, как Павел Первый, и так далее, и так далее. Состояние здоровья Ленина было глубочайшей тайной, все думали — отдыхает, гуляет в Горках, с детишками хороводы водит, с печниками о русской словесности беседует. Вот-вот поправится и возьмёт вожжи в руки. Сам Калинин шестнадцатого января двадцать четвертого года на тринадцатой конференции РКП(б) уверял делегатов: скоро, скоро, потерпите немножко.
Скоро, да.
Смерть Брежнева — что я знал о ней? Лишь то, что из того, что я знал и видел, она представлялась мне весьма неожиданной.
А сейчас? Будет следствие, нет?
Представляю, как Александр Павлович повелевает: расследуйте смерть папеньки! И Екатерина Алексеевна требует: расследуйте смерть моего драгоценного мужа! Немедленно! По всей строгости! Невзирая на!
Но, в отличие от третьего Петра и первого Павла, Андропов а) умён, б) знает, что его убили, в) у него есть время, несколько недель, возможно даже, месяц-другой, и есть аппарат для «отыскать и покарать». Назначить преемника он не сможет, но предварительно расставить фигуры — пожалуй. И здесь многое зависит от того, что уготовлено Андрею Николаевичу Стельбову. Моему фактическому тестю, деду моей дочери. Удержится Стельбов в Политбюро? Или возглавит обком Чукотского автономного округа?
Чего гадать, жизнь покажет.
А Чижик, что Чижик. О Чижике сейчас никто не думает. Чижик сам о себе подумать должен.
И я думаю, думаю, думаю.
Рвануть в Париж? Прямо-таки слышу: «Михаил Владленович, вы провели тяжелейший матч, вернули в страну шахматную корону, и теперь просто обязаны отдохнуть! Хотите Сочи? Ялту? Ваш любимый Кисловодск? На месяц, на два, не стесняйтесь, вы это заслужили!»
Нет, надоело по чужим углам, пусть даже лучшим в своём роде. Хочу быть здесь, дома. Под собственной крышей.
А Париж никуда не денется. Я так думаю. Более того, уверен. Другое дело — буду ли я в нём. Но по моим расчетам — буду. Как сказала Галина Брежнева маменьке, сейчас главное не высовываться. Следовать линии партии. Быть как все.
Уже не получится. Я, помимо прочего, знаю о болезни Андропова.
Ну и что? Знаешь, и знай на здоровье. А будешь свиристеть — скажут, что сошел с ума. Кто поверит, что вчерашнего студента пригласили на консилиум к Андропову? Никто не поверит. А если кто и поверит — промолчит. Во избежание.
Я решил съездить в город. Время только три, Ми и Фа под присмотром бабушки Ка спят, а мне нужно двигаться. Перемещаться в пространстве и времени. И если во времени перемещаешься безо всякой помощи, нечувствительно, то в пространстве иначе.
В пространстве я перемещаюсь на автомобиле «ЗИМ».