Страница 2 из 17
— Учись, Георгий, запоминай слабые и сильные стороны наших врагов. Пришедшие с востока агаряне [3] практически все поголовно всадники, они умело правят лошадьми и очень быстро, точно стреляют из луков. Их воины защищены слабым кожаным доспехом, поэтому они не стремятся сойтись с противником в сече. Нет, они предпочитают держаться на расстоянии, засыпая врага стрелами, забирая жизни его воинов, а заодно утомляя его и расстраивая ряды. Они любят обходить войско противника на крыльях, заходить сзади, окружать. Кроме того, агаряне очень хитры, любят использовать засады, внезапные нападения, а коли дело все же доходит до сечи — рубятся яростно и умело.
Дождавшись короткой паузы, Сула дополнил речь государя:
— Однако помимо легких всадников-стрелков наш враг использует в бою также воинов-рабов, гулямов. Лучшие из лучших образуют тяжелую конницу, остальных же собирают в отряды копейщиков-пешцев.
— Верно! — чуть резковато, с едва заметным неудовольствием в голосе согласился Баграт с Калмахели и вновь обратился к Георгию: — Как ты считаешь, как бы действовали мусульмане, выйди мы к Ахалкалаки? [4]
Юноша заговорил чуть быстрее, чем следовало, выдав охватившее его волнение. В то же время все, что он сказал, было вполне разумно:
— Плоскогорье вокруг крепости позволило бы им развернуть войско и вести непрекращающийся обстрел наших людей, постоянно кружа вокруг. Они не дали бы приблизиться к себе, пока сами не решились бы на атаку. Но этому суждено было бы случиться лишь после того, как агаряне измотали бы и обескровили дружины азнаури и ополченцев-шубосани.
Уголки губ царя дрогнули, на мгновение явив нам довольную улыбку. Но уже секунду спустя ее тень пропала с лица севаста, и он продолжил задавать сыну вопросы:
— Скажи, а как, ты считаешь, они теперь будут действовать?
Георгий осторожно ответил:
— Думаю, что агаряне начнут с обстрела лучников и постараются держаться на расстоянии от наших воинов. Но в узкой долине они будут уязвимы.
— И почему?
— Если мы ударим тяжелой конницей, они не успеют своевременно отступить, слишком мало пространства для разворота и бегства. Тем более войско мусульман не уступает числом нашей армии, а значит, колонна их значительно растянется, и в хвосте ее не будет известно о происходящем в голове.
В этот раз Баграт победно улыбнулся, уже не скрывая гордости за не по годам сообразительного сына, но тут в разговор вмешался я — естественно, через переводчика:
— Если даже юноша, пусть и царских кровей, понимает уязвимость врага в узкой долине, разделенной пополам рекой, тогда почему же султан решил выйти нам навстречу? И почему не повернул войска вспять, не поспешил на плоскогорье, узнав о приближении грузинской рати? При всем уважении и восхищении молодым царевичем я не думаю, что Алп-Арслан глупее его.
Улыбка сошла с лица севаста, но ответил мне эристави:
— Засады там быть не может. Агаряне не знают наших гор, не знают обходных троп, а склоны их слишком круты, чтобы во множестве поднять наверх лучников или попытаться скинуть камни. Нет, мусульмане уже не раз принимали бой в теснине долин, а ошибиться, поверив в собственную непобедимость, может любой военачальник.
Едва замолчал Сула, как заговорил Баграт:
— Агаряне не знают обходных троп, зато их знаем мы. И у нас появился шанс не просто победить, но целиком истребить их войско! Если верно определить темп движения армии, мы можем выбрать и место битвы. А выбрав, вывести в тыл мусульман пешую рать, что запрет их в долине Куры. Наши лучшие всадники станут молотом, сокрушившим врага, а пешцы превратятся в наковальню!
Недоброе предчувствие зашевелилось в моей груди. Взглянув царю в глаза, я прямо спросил:
— И кого же вы видите в качестве «наковальни»?
Севаст коротко улыбнулся, выслушав перевод толмача.
— Того, кто лучше всех сумеет ею послужить. Мы думали о наших копейщиках, но шубосани лишь плохо обученные ополченцы, они могут и не выдержать напора прорывающихся агарян. А вот о ратном мастерстве воинов Тамтаракая, победивших в бою грозного вождя касогов, слышали даже у нас.
Не удержавшись, я бросил короткий злой взгляд на Кордара. Думается мне, что грузины узнали о боевых качествах моей фаланги именно от него. Впрочем, на месте Баграта я бы тоже старался беречь собственное войско и использовать на самом горячем направлении союзников или наемников — если, конечно, они смогли бы справиться с задачей. Мои стратиоты справятся… Наверное.
— Двадцать тысяч против четырех. Пускай даже десять, кто в панике развернется и бросит коней назад, на наши копья. Может, мы и послужим «наковальней» лучше прочих, но все же мои воины не металл, а живые люди. Их будут колоть копьями, рубить саблями, в них будут метать дротики и стрелы, топтать копытами лошадей. Они примут на щиты напор едва ли не всего войска Алп-Арслана! Между тем умирать им придется на чужой земле и за чужого царя, а значит, их боевой дух будет слаб, а душа станет метаться. И тут даже ратное мастерство может не помочь…
Эристави коротко хохотнул и заговорил с нагловатой ухмылкой — будто прожженный, умудренный жизнью купец:
— Двойная добыча твоим людям, воевода.
Коротко хохотнув ему в тон, я парировал в той же манере:
— Тройная, и долю выделите и на павших в бою.
Улыбку будто стерло с лица Калмахели.
— Мы не на торгу. Двойную добычу получают всадники из дружин азнаури, а ведь именно им начинать бой вместе с аланскими алдарами. Твоих воинов уравняют со знатью!
Я веско бросил:
— Моих воинов отправляют на смерть. Если вашей тяжелой коннице удастся опрокинуть рать султана, то она всей мощью навалится на нас. А ведь у Алп-Арслана есть и тяжелая конница! Так что положите двойную добычу каждому моему воину, также и павшим, и мы будем брать свою долю первыми. Кроме того, — обратился я к царю, с несколько скучающим видом прислушивающемуся к перепалке, — государь заключит мирный и торговый договор с царем Ростиславом, а также выдаст одну из внучек замуж за его среднего сына Володаря.
Выслушав перевод, Баграт в очередной раз обозначил улыбку краем губ, после чего обратился к Георгию:
— Сын! Учись заключать договоры у воеводы русичей, он умеет добиться своего.