Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 17



Рыбные консервы он уже к картошке открыл, хлеб, сало нарезал, достал только водку и налил по рюмочкам. Дядька Мефодий одобрительно крякнул, выпил, закусил и продолжил рассказ.

– В лес мы уже несколько лет не ходим, там тоже проблемно, да и люди стали часто пропадать, и наших селян в прошлом году двое не вернулись. – Раньше – то шишки кедровые собирали, грибы, да бруснику с клюквой, а теперь все, боимся.

– А, чего конкретно – то боитесь в лесу и где самые плохие места,– уточнил Никита.

– Так за селом болота, небольшие, но ягода там хороша всегда,– говорил дядька Мефодий, нежно поглядывая на бутылку с водкой. – Там туристы дикие, в прошлом году в составе аж пятерых людей пропали, а один выбежать успел,– только совсем он с ума то сошел, но сначала – то говорил, что к ним с болот девушки вышли красивые, голые, а потом в чудовищ оборотились, и стали всех зубами рвать. – А он, ну тот, который выжил, приотстал, ногу натер, да как все это увидел, убег, хотя говорит, за ним и гнались.

Никита поморщился и налил еще водки,– а вы – то ходили их искать?

– Нет,– сразу же резко ответил дядька Мефодий,– там девок голых и раньше видели, а последнее время кто туда уходит, то уже не возвращается. – А уж дальше болот кто шалит, мы не знаем, охотники одно время зимой туда ездили, да что там показалось, про глаза, горящие говорили, да вой, но не волчий, а такой совсем жуткий. – Они то на снегоходах и с ружьями и то одного из своих потеряли,– сказали, шел и исчез, вот есть следы, дальше нет, и нет крови, ничего.

– М – да,– Никита налил еще по рюмочке,– чем дальше в лес, тем страшнее.



– А, то,– оживился Мефодий,– ты главное не болей, тебя ведь к нам судьба послала. – Слышал я про таких как ты, охотников, но никогда не видел. – Люди здесь в селе собрались неплохие, просто к жизни не приспособленные, вроде посмотришь на каждого, ведь неплохой человек и жил вроде хорошо, а вот сюда попали все, да сжились. – Нет среди нас отморозков, тюремных, просто все люди с тяжелыми судьбами,– заключил Мефодий,– а ты наша защита теперь.

Уже после ухода старика Никита задумался,– ясно, что в лесу и мавки свободно живут, а девки голые,– кикиморы, они любят сначала мороком красоты заманить, а затем уже истинное лицо показывают, только вот с ними воевать тяжело. – Справится ли он, ну а с другой стороны старик прав, помочь местным некому, а для него это долг, как ни крути. – И уж лучше от клыков кикиморы погибнуть в бою, чем ему снова кто – то будет вспоминать старое. – Но до весны еще дожить надо, а пока время есть, нужно готовиться, инвентарь для походов в лес приготовить, разобрать остатки трав и зелий, оружие то же приготовить. – Ну как оружие, ножи надо будет ядом промазать, теперь то он понимал, с чем ему столкнуться придется. – Да еще наделать путы специальные, так и порошок, обязательно, трав должно хватить, что бы в случае можно было нежить притормозить, хоть, ненадолго.

Вот так и разговаривая с собой, Никита готовил инвентарь и отлеживался, на морозы дров он набрал, и пока дни короткие спокойно наберется сил для тяжелой работы весной. Беспокоило его и другое, те мысли он гнал от себя еще лежа в больнице в Тамбове, понял тогда еще, что его раны не совсем обычны. Он видел во что превратился Череп и его дружки и был уверен, что и его тоже Череп собирался обратить в упыря. Боялся что заражен тьмой, и хоть гнал такие мысли понимал, что прав и даже где-то не понимал почему еще жив. Он старался выгнать из себя тьму постом и молитвами, не хотел умирать не очистив душу и знал, что боли – это его испытание. Это не кости так болят, а его душа терзается. И пока он сопротивляется злу ему будет мучительно больно, может и еще будет больней, но менять ничего не собирался, он сильный и выдержит, но душу сохранит. И Никита снова выкинув все мысли уткнулся в свой инвентарь.

Инвентарь охотника за нежитью в глаза не бросается и места мало занимает, особенно если все по уму приготовить заранее. Когда морозы отступили, Никита пару раз ходил на лыжах за продуктами в магазин. Сам себе удивлялся, в городе то еле ноги носил, а сейчас уже такие расстояния стал ножками проходить, а ведь когда-то сомневался, будет ли он вообще своими ногами двигать, вот что делают экстремальные условия и жизнь в заброшенном селе, лучше, чем дорогая реабилитация в клинике. Никита все посмеивался над собой, пришлось горя хлебнуть, чтоб теперь ценить простые радости жизни. Он и правда, тяжелой ежедневной работой окреп, а как еще назвать добывание льда из реки и на еду, на стирку и мытье. Ежедневная чистка печи и дрова, тоже легким времяпровождением не назовёшь, и не пропустишь, не отложишь на потом всю эту работу. Ближе к весне Никита осмелился сам ногами сходить в ближнее село в церковь, то что оно ближнее это не значит рядом. Но он сам дошел и даже смог отстоять утреннюю службу, только к священнику не подошёл, и увидев, как тот к нему направляется, уклонился от встречи. Он еще не готов к исповеди, и к разговору тоже. Хоть Никита ушел очень рано из дома и как не торопился обратно, только в церковь, да в магазин заглянул, домой вернулся только к полуночи, и даже удивился, страшновато ходить по темноте еще, но уже вполне безопасно. Все – таки он смог, что-то реальное уже здесь сделать за короткий срок, по осени он бы пешком просто не дошел, попал бы на зуб нежити, и не факт, что смог бы отбиться. Тогда ведь он еще даже не понимал куда его судьба привела, видать действительно его сюда толкало предназначение, а как еще объяснить, что бездомный отверженный охотник попал именно в то место где он нужен. А так пока шел в село домой по самому последнему и опасному участку пути, слышал и шаги рядом, и странное бормотание вокруг, видел, как анчутки роятся вдоль тропинки, но не нападают. Он ведь не ленился и всю тропку знаками защитными огородил, каждый день, отвоевывая у нечисти часть земли заброшенного села. Он даже что-то вроде вешек поставил, объясняя жителям заброшенного села где можно ходить спокойно хоть и с опаской, а куда не стоит вообще пока лезть, опасно. Село хоть и числилось мертвым, но Никита уже знал, что все люди в округе прекрасно знают поселившихся там бедолаг, и он сам как-то незаметно уже примелькался, хотя вроде к людям выходил только несколько раз ненадолго в магазин. Теперь, когда он выходил в обычное село и к таким же обычным людям, с ним здоровались, сибиряки спокойно относились к поселенцам мертвой деревни, даже жалели их, главное им чтоб они сидели тихо, и не пакостили, а что так получилось, так с кем не бывает, мало ли по какой доле в тяжелые обстоятельства попадешь. Но не зримая черта все-таки людей делила, там обычные люди, а здесь живут отверженные обществом, и они между собой не смешиваются, как воду и масло сбить вместе не возможно. Их жалеют и стараются не замечать, а вот если они вылезут на свет божий со своей глухомани, мигом заткнут обратно. И вроде об этом прямо никто не говорил, но как-то это чувствовалось отчетливо. Но Никиту и это устраивала, здесь он спокойно ходил в магазин, жил среди людей и его не гнали отсюда, а остальное его не волновало пока, там будет видно, как все сложится. Даже местная власть за ними отверженными присматривала, но не гнобила. По весне заехал в заброшенное село участковый, ну как по весне, это там в родной средней полосе была весна, ручьи и первые цветы и трава из-под снега. А здесь снег еще даже не думал таять, он только уплотнился под солнечными лучами. Днем яркое солнышко, ночью крепкий мороз, это сибирская весна наступала здесь в этой части страны пока только по календарю. Участковый района ехал именно к Никите. Утром неожиданно заглянув в дом Никиты, представился назвавшись Василием Степановичем, не торопясь оглядел комнату Никиты, его самого, проверил документы, поспрашивал о жизни. Никита то сначала напрягся, думал, не все загремит в кутузку, прописки то у него уже давно нет, или ожидал что участковый ему скажет, чтоб он убирался отсюда.

А полицейский, пожилой мужик, с усталым взглядом вдруг участливо поинтересовался,– как же ты такой молодой то изгоем оказался, без жилья и прописки. – Смотрю вот на тебя весь ты искореженный, может, воевал, у нас таких неприкаянных тут много, – спросил он тихо, – так то я ведь тобой интересовался, ты не пьешь, не колешься, дом почти в порядок привел, значит и руки у тебя из нужного места растут, а живешь то здесь с человеческими отбросами. – А ведь и ты сам и даже дом твой от них отличаются.