Страница 37 из 49
– Не совсем в ботинке. Просто кобура крепится поверх лодыжки, – терпеливо вразумил Фима. – Дядя, вы приехали в Израиль. В страну Господа Бога и нестандартных решений.
Пристыженный, я умолк. В этой семье я испытывал робость, несмотря на родственное радушие и королевские условия моего гостевания – отдельная комната с видом на Вифлеем, родину царя Давида и место рождения Христа.
– В Вифлеем я тебе тоже не советую ехать, – наставлял добряк Изя. – Территории. Там недавно мерзавцы кокнули какую-то англичанку-туристку. И англичане даже не пикнули. Не то что Израиль. За каждого своего гражданина мы готовы объявить войну, не говоря уж о карательных экспедициях.
– И правильно, – вставила Фаина. – Не трогайте нас. Мы живем на своей земле. Записано в Свитках Мертвого моря, им чуть ли не пять тысяч лет. Живите с нами в мире. И нам будет хорошо, и вам. Во всяком случае, простой араб живет у нас лучше, чем в своей Арабии. И дом есть, и работа.
Я помалкивал. Накануне мы вдоволь поговорили, вот я и оробел. Речь шла о социализме. Я рассказывал, до чего довела идея социализма такую богатейшую страну, как Россия. Не будь этой идеи, Россия давно бы обрела блага, которыми славится цивилизованный мир.
– Швеция тем не менее – тоже страна социалистических идей, – буркнул Изя. – И вообще, мне больше по душе Израиль социалистический, чем Израиль капиталистический. Я работаю сейчас на государственном, а вернее, на профсоюзном заводе, считай, в сфере социалистической. Мне гарантируют всё: и медицину, и пенсию, и отпуск. Привозят на работу и увозят с работы… И думаешь, наш стиль работы отличается от России? Те же перекуры, те же планы, тот же бардак. Правда, мы не пьем во время работы водку, тем, вероятно, и достигаем приличных результатов, не то что в России. И многих это устраивает. Конечно, заработок меньше, чем у капиталиста. Но всех денег не заработаешь. А на приличный жизненный уровень нам хватает. А капиталист? Завтра он тебя вышвырнет на улицу, и ты не пикнешь. Никакой профсоюз не поможет…
– Но сам ты… капиталист, – вставил я. – Ты купил три квартиры и сдаешь их в аренду.
– Капиталист, – согласился Изя. – В сфере собственного труда меня устраивает социализм, в сфере собственных интересов – капитализм. Я свободен в своих проявлениях, потому что живу в свободной стране. Как мне выгодно, так и живу. И любой так может жить, если он способен так жить. Свободная страна! А те, кто не способен, требуют уравниловки, бунтуют. Вместо того чтобы работать, они завидуют и злятся. Отсюда и все несчастья.
– Но, насколько мне известно, бунтовали и на вашем заводе, узнав, что его хотят приватизировать, – вставил я.
– Конечно. Я же сказал – нам не нужен капитализм, – засмеялся Изя, – мы сами хотим быть капиталистами.
– В каждом человеке дьявол борется с ангелом, – заметила рассудительная Фаина. – Я с содроганием вспоминаю Баку. Сколько унижений претерпела из-за этого пятого пункта в паспорте. Но я люблю Баку, своих друзей, мне все равно, какой они национальности.
– Все ясно, – отрезал майор Армии обороны, мой двоюродный племянник Фимочка. – Поедете старой дорогой на Мертвое море – возьмите мой пистолет, дядя, не помешает.
– У него нет прав на оружие, – вставила Фаина.
– Такую бумагу можно выправить в два счета, – пояснил Изя.
– Мы поедем новой дорогой, – сказал я.
И мы поехали новой дорогой. В объезд арабского городка – это составляло километров сорок…
Солнце опустилось с небес и расплескалось на необозримых холмах и распадках Иудейской пустыни. И песчаные скалы, точно клыки на обожженном лике земли по обе стороны от шоссе, широкого, масляно-черного и твердого. Я специально выходил из машины, проверял – солнце его не брало.
– Не хнычь, – говорила мне Рая. – Рулить будешь на обратном пути, хотя я никому не доверяю машину.
– И даже бывшему таксисту? – канючил я. – Рая, мне не нужна любовь, мне не нужны слова и хороший ужин вдвоем с блондинкой. Мне нужно порулить хотя бы полчаса, как доза наркотика наркоману.
– Понимаю. Только на обратном пути, – твердо ответила Рая. – Я тоже автомобилеманка. Потерпи… Итак, я приехала из Ленинграда, с папой, мамой и собакой. Го д назад.
– И уже купила такую шикарную машину? – усомнился я.
– Судьба. И все из-за собаки. Перед таможней я надела на шею фамильное колье. Не очень броское, но дорогое, старинное. Во время досмотра пес строил такие уморительные рожи, что вся таможня сбежалась поглазеть. Так они и прохлопали мое колье. Невероятно, но факт! Теперь мы с тобой шпарим на этом колье по Иудейской пустыне к Мертвому морю.
– Молодец пес, – одобрил я. – Надеюсь, ты купила ему колбаску в подарок?
– Мой пес питается лучше тебя в твоем Ленинграде, – подхватила Рая. – Знаешь, я безумно рада, что уехала. Иногда так скучаю по городу, по друзьям, а как вспомню этих антисемитов, задыхаюсь… Этих «патриотов» на Невском проспекте у Гостиного Двора. Петушатся, красуются, болваны, стариков пугают. Знают, что никто им не даст в морду. Их бы сюда на одну минуту, к нашим мальчикам.
Пусть даже где-нибудь на нейтральной территории, на каких-нибудь Галапагосских островах. Один на один. Тогда бы я посмотрела на этих храбрецов. Зла не хватает, честное слово. А то все: «Евреи виноваты, евреи!» Сукины сыны! Лодыри и демагоги. Ворье несчастное. Стукачи и филеры…
Я слушал Раю вполуха. Вспомнилась сценка на Невском. В разгар войны в Персидском заливе, у стенда с портретом Саддама Хусейна. Стройный парень в черной куртке разъяснял прохожим – дескать, молодец иракский вождь. Дело не в Кувейте, дело в Израиле… Слушал я тогда витийство чернокурточника и удивлялся. Верят не верят, а ведь слушают подлеца. Взрослые люди! Верят, что Саддам – внебрачный сын Гитлера, а тот, известное дело, знал, как с евреями обходиться. Что Ельцин – не кто иной, как Ельцер. К тому же Борис – типичное еврейское имя Борух. И Сахаров вовсе не Сахаров, а Цукерман. Что же касается Солженицына, то наконец-то установлено, что он не Солженицер, как думали раньше, а русский, свой. Это евреи пустили утку, что он Солженицер, хотели прикарманить великого писателя. И вообще, ребята, бдите! Намечайте адресок, чтобы события не застали вас врасплох. Что ухватите – то ваше!
Слушал я его, слушал. В спор вступать бессмысленно. О чем спорить? О чем?! А ведь статья есть о разжигании межнациональной розни. Тот подлец ничего не боится, стоит спокойно, точно у себя дома.
– Так он специально и поставлен, – заключила Рая, выслушав мой рассказ – Когда народ поднимется смести эту шваль, в очередной раз все свалят на евреев, разыграв еврейскую карту… Самое удивительное: они кричат, что все евреи должны покинуть матушку Русь, убраться в свой Израиль. И в то же время осуждают сионистов за те же самые лозунги. Сумасшедший дом! А народ слушает и не удосужится сопоставить, проанализировать. Ну?!
Элементарные вещи! Два плюс два! Или все это побоку, когда вступает зоология, а?
Шоссе заметно шло под уклон – Мертвое море лежит на четыреста метров ниже уровня океана. Еще известно, что эти места самые малообитаемые на земле, даже скорпионы тут не особенно жируют. Атмосферное давление самое высокое в мире, а содержание кислорода в воздухе на пятнадцать процентов выше обычного. Ад, что и говорить; как только солдатики тут выдерживают, подумал я, подъезжая к патрульному домику. Солдат нехотя отвел взгляд от телевизора, оглядел наш автомобиль и поднял шлагбаум. Что они тут охраняют, непонятно…
У развилки дороги Рая вывернула руль.
– Вначале мы заглянем в Массаду, – решительно объявила она. – Смотреть так смотреть!
Я принял предложение с охотой: еще бы, побывать в крепости Массада! Когда израильский воин приносит присягу в верности Родине, он непременно помянет крепость: «Клянусь, что Массада не падет второй раз!»
Скала, на которой раскинулось одно из древнейших оборонительных сооружений мира, царственно вздыбилась среди сурового и прекрасного пейзажа Иудейской пустыни над лазурной гладью моря. Каменные бастионы, подобно ликам стариков, изрезаны глубокими морщинами. Эти арки, пропилеи, колонны видели еще царя Ирода, дворец которого и являлся оплотом крепости. Ирод Великий соорудил крепость, скрываясь не только от строптивых подданных, но и от коварной царицы Клеопатры…