Страница 3 из 13
Признаться, меня удивила такая наивность лютеранского проповедника: «Почему все это должно происходить?»
«А почему бы и нет, – промелькнуло у меня в подсознании, – неужели мы вправе сомневаться в деяниях Всемогущего?! Когда в нас медленно убивают крупицы Духа всевозможными законами и бюрократическими уставами, то тут, будь добр, прояви смирение. Так почему бы и в этой ситуации не поступить истинно по-христиански? Раньше нужно было лица к Господу обращать…»
Я так заслушалась речью бишопа, что и не заметила, как мой муж сладко уснул в колыбели наркотического воздействия.
Я смотрела на него спящего и думала: «Ведь ему же абсолютно наплевать, есть на свете что-нибудь сверхчеловеческое божественное или нет. Он никогда не высказывался на эту тему. И что ему снится? Он никогда не рассказывал мне про свои сны. А сколько еще мы пробудем вместе?..»
В день нашей свадьбы, когда вместо традиционного пирога-башни принесли два маленьких обыденных торта, я очень расстроилась и интуитивно почувствовала, что каждый из нас пойдет своей дорогой и будет вкушать свой торт, свой путь.
Это было неприятным знаком. «Все только упирается во время. А стоит ли вообще нам вместе куда-нибудь ехать? Может, позвонить завтра агенту и отменить эту чертову работу? Плюс-минус пару тысяч долларов на карманные расходы. И что это изменит? Ровным счетом ничего…»
Ну все же наша совместная ситуация еще не дошла до того критического момента, когда нужно брать и быстренько уносить ноги, пока тебя не превратили в механическую игрушку с выпотрошенными внутренностями или в египетскую мумию с переломанными ребрами.
Муж не раз поднимал на меня руку. Я не относилась к этому всерьез, все списывала на его переживания по поводу работы и нервную нестабильность. Я жалела его и все еще любила.
Все эти мысли отбили охоту принимать прохладный душ, но горячая ванна и пушистый махровый гостиничный халат убедительно склоняли ко сну.
Произнеся на ночь короткую молитву, я пустилась в плавание по лабиринту своих сновидений.
Пробираясь по ночному лесу ползком, в оборванном пальто, я чудом успевала пригибать к земле и обхватывать руками голову.
В воздухе гремели выстрелы, свистели пулеметные очереди, шла Вторая мировая война. Не знаю, сколько времени мне пришлось ползти.
Чувство жажды, зуд и кровоточащие раны не давали передохнуть.
– Нужно продержаться, еще недолго осталось! Пить! Пить! – пульсировало у меня в висках.
Только на рассвете я выползла к проселочной дороге. Стрельба утихла, война уснула, приостановилась на несколько часов.
Смирившись с чувством жажды и холода, я шла по дороге в неведомом направлении. Наконец-то появился указатель на Гамбург.
– Это то, что мне надо! – обрадовалась я.
На улице N славного города Гамбурга и жила моя философ Эллина по фамилии Цимерман. Но как пробраться до ее дома незаметно для немцев? Времени для раздумий не было.
Скоро день войдет в полноправное действие и тогда – все! Шансов на выживание не оставалось никаких. Я ускорила шаг.
Я кралась по пустынному Гамбургу, оборачиваясь и оглядываясь по сторонам от любого инородного звука.
– Мяу, мяу! – голодная одинокая кошка увязалась за мной в надежде раздобыть какой-нибудь еды.
– У меня нет ничего, кошка! – шепнула ей я, но она не внимала моему шепоту…
Кошка следовала за мной, не отставая, а иногда путалась у меня под ногами и жалобно мяукала. Я взяла ее на руки, и вместе мы двигались дальше. Наконец-то мы очутились на улице N.
– Дом на месте! – я из последних сил рванула в подъезд.
Сердце мое быстро забилось. Я подергала за ручку единственную дверь.
– Эллина! Открой! – взмолилась я. Через мгновение дверь отворилась, и на пороге стояла моя Эллина – философ. Она молча разглядывала меня с минуту сквозь свои увеличительные очки. Я, не выпуская кошки из рук, замерла на пороге. Кошка мяуканьем прервала нависший вакуум.
– Заходи, иди в ванную, я принесу тебе чистую одежду и белье, – наконец заговорила со мной подруга.
Я немедленно отравилась выполнять ее указание. В ванной мне с трудом удалось отлепить от себя кошку. Она крепко впивалась когтями в мое грязное пальто.
Вошла Эллина и поставила на умывальник бокал, наполненный коньяком, и подала мне кружку с теплой кипяченой водой.
– Пей! – сухо, но с милосердием сказала Эллина и взяла испуганную кошку на руки. – Ее накормлю молоком, – и вышла из ванной.
Я с жадностью опустошила кружку с водой и бокал с коньяком и освободилась от истрепанной одежды. Но неожиданно раздался громкий стук в входную дверь.
– Фрау Цимерман! Откройте! – раздался колючий голос за дверью. – Утренний обход!
Мне и в голову не могло прийти, что есть какой-то утренний обход. Грозные тяжелые шаги приближались к ванной. Я, схватив свою одежду, спряталась в большой дубовый шкаф, который стоял напротив бенуара, присела на корточки и старалась не дышать. Дверь ванной с треском распахнулась.
– Фрау Цимерман! Пойдите сюда! – фыркнул мужской голос по-немецки. – Кто у вас в доме пьет по утрам коньяк? Неужели сам Франц Фишер ночевал сегодня здесь? И что же, вы ему понравились? – ухмылялся немец. – Это для вас мог бы быть шанс! Я тоже могу помочь, если вы будете так же милы со мной, – от отвращения я беззвучно укусила себя за запястье. Кажется, я теряла сознание.
На протяжении долгих минут до меня доносились омерзительные мужские стоны. Крик-фальцет завершил этот мерзкий этюд.
– Как же ты хорошо умеешь делать это, еврейская сучка! Послезавтра утром жди меня снова, – тяжеловесные сапоги направлялись к выходу, фальшиво насвистывая какую-то песенку.
Эллина открыла дверцу шкафа и помогла мне выбраться. Тело совсем не слушалось меня, но каково было ей, Эллине?! Она покорно пригладила свои волосы перед зеркалом и, явно сдерживая слезы, сказала: «Он бы нашел тебя здесь…»
Эллина молча ополоснула мое тело в ванне и аккуратно обработала воспаленные раны. На кухне накормила горячим супом и рассказала следующий план:
– Днем выходить из дома никак нельзя. К вечеру я достану тебе билет на поезд до Парижа. Наденешь мое вечернее платье, я дам тебе свою шубу, возьмешь такси до вокзала, сядешь в вагон-ресторан и будешь ждать. Франц сам подойдет к тебе. Он достанет для тебя французское свидетельство о рождении. Если повезет, то доедешь. Другого выхода нет. В Париже с северного вокзала пойдешь в привокзальную гостиницу, там должны взять тебя на работу…»
– На работу, на работу, – доносился из сна печальный голос Эллины.
Встретить сегодня во сне Эллину, подругу-философа, я не ожидала. После окончания философского факультета Эллина иммигрировала в Германию, где напрочь забросила свою философию и увлеклась фотографией.
Ее работы были полны эротизма и иногда напоминали фотографии знаменитой фотографши-лесбиянки Елен Фон Анверт. Снимала Эллина всегда женщин и в основном на черно-белую пленку. Откровенными автопортретами была завешена однокомнатная квартира Эллины в центре Гамбурга, где мы частенько распивали егермайстер и зачитывались поэзией.
Эллина всегда укладывала меня спать рядом, в свою кровать, а не на раздвижной диван, на кухне; я не задавалась вопросом, почему. По утрам мы любили разминать друг другу предплечья и ступни, но дальше этих прикосновений ситуация никогда не заходила…
Я нехотя раскрыла глаза. На циферблате мобильного телефона было ровно пять утра. Пора вставать и ехать в аэропорт. Муж уже проснулся и наводил утренний марафет в ванной.
Времени было мало. Я позвонила консьержу и заказала такси в аэропорт.