Страница 11 из 53
— Кстати, о квартире, — словно спохватился Лукин. — Давно хотел поинтересоваться у тебя, Мишаня. Нравится ли тебе моя жилплощадь? Не вещички в ней. Я именно о квадратных метрах говорю — не об обстановке комнат. Места тут предостаточно, согласись. Хватит даже для большой семьи!
Пенсионер развёл руками, будто показывал на стены кухни. Я невольно огляделся. Заверил ветерана, что квартира у него действительно уютная и просторная. А комнаты, чьи окна выходили на южную сторону, ещё и светлые (Фрол Прокопьевич заставил их комнатными растениями — в основном, кактусами — превратил в подобия оранжерей).
— Я намедни посовещался со знающими людьми, — сказал пенсионер. — И узнал, что хозяин шестой квартиры — той, что прямо над моей — перебрался с семьёй в Ленинград. Уже считай полгода, как он туда уехал. Хорошую должность на Кировском заводе получил. Возвращаться в наши пенаты он не намерен.
Фрол Прокопьевич ткнул пальцем в потолок — то ли указал мне на квартиру второго этажа, то ли обозначил важность и «величину» новой должности соседа. Чайник посвистывал — громкость сигнала всё нарастала. Теперь её услышал и Лукин: он резко сорвался с места, рванул к плите, перекрыл газ (плясавшие под чайником языки пламени исчезли).
— Сосед подумывал поселить надо мной свою мамашу, — сказал генерал-майор, — которая и так сейчас живёт небедно: в трёхкомнатной квартире на Красносельской улице. Или любовницу — официантку из ресторана. С точной кандидатурой квартиранта он ещё не определился. Да и не определится: ни той, ни другой не место в нашем доме!
Пенсионер обернул горячую ручку белым вафельным полотенцем, перенёс чайник на стол. Но не разлил кипяток по чашкам. Лукин взгромоздил чайник на украшенную резными узорами деревянную подставку, аккуратно сложил рядом с ним на скатерти полотенце-прихватку. Подпёр бока кулаками, посмотрел мне в лицо.
— Ведь этот дом непростой, Мишаня, — заявил ветеран. — Тут проживают сплошь большие начальники и заслуженные люди. Им точно не понравится, если по соседству с ними поселится «не-пойми-кто». Пусть даже и по желанию «правильного» человека. Потому-то квартирка надо мной пока и пустует.
Фрол Прокопьевич развёл руками, покачал головой. Шагнул к окну и будто по привычке ткнул пальцем в цветочный горшок (ловко избежав встречи с длинными колючками кактуса). Не сводил с меня глаз, будто надеялся прочесть на моём лице ответы на свои пока не заданные вопросы.
— Любовницу он надо мной точно не поселит, — сказал Лукин. — Это я гарантирую. Не хочу видеть в своём подъезде живущую за счёт чужого мужика бабу. Да и соседи со мной в этом наверняка согласятся. А они, между прочим, все, как один, значимые люди — для нашего района и для всего города в целом!
Ветер припечатал к оконному стеклу букет из снежинок. Но тот не удержался. Он буквально сразу же беззвучно скользнул вниз, спрятался за подвешенным на окне кашпо с кактусом. Лукин проследил за ним взглядом, пожал плечами. Просторный халат пенсионера (будто снятый с чужого плеча) всколыхнулся, подобно ширме.
— А вот если надо мной прибьёт травку воспитанная молодая интеллигентная семья, — сказал генерал-майор, — против такого я возражать не стану. Да и тебе, Мишаня, не придётся бегать по жаре или холоду, чтобы проведать старика. Как думаешь, согласятся Надя и Витя поменять свои квартирки на одну, но чуть побольше размером? На вот эту.
Фрол Прокопьевич глазами указал на потолок. Он не улыбнулся — выглядел серьёзным, уставшим, слегка встревоженным. Лукин закусил губу и снова потёр рукой грудь, чуть зажмурил левый глаз. Я тоже посмотрел вверх: на серые пятнышки на белом фоне. Заверил пенсионера, что «папа» и «мама» не воспротивятся подобному обмену.
— Ну, вот и хорошо, — сказал Лукин. — Когда они распишутся? В мае? Вот и замечательно. К тому времени соседу в Ленинграде растолкуют, как правильно поступить. Знаю его — человек он не глупый, здравомыслящий: сделает правильные выводы. Так что на лето планируйте переезд, Мишаня. Будем с тобой соседями.
«Вот и сюрприз, на который он мне намекал», — подумал я. Но вслух сказал иное: спросил, не воспротивятся ли «значимые люди — для нашего района и всего города в целом» соседству с моей семьёй. Отметил, что швея и учитель физики — не самые статусные профессии (пусть и официально уважаемые).
— Поэтому, Мишаня, я и не поторопил твоих родителей с датой бракосочетания, — ответил Фрол Прокопьевич. — Учитель физики и портниха — бесспорно важные специальности. Но, как ты правильно заметил: твои родители по своему социальному статусу не соответствуют собравшейся в моём доме подсистеме общества. Но это пока.
Он выдержал паузу. Но не для того, чтобы я обдумал его слова — бывший лётчик сжал челюсти, вновь прижал ладонь к рёбрам напротив сердца. Ответил на моё беспокойство вымученной улыбкой и покачиванием головы. Пенсионер заверил меня, что «сейчас всё пройдёт».
— Не забывай, Мишаня, что в январе Виктор Егорович Солнцев допишет свою повесть о советских волшебниках, — продолжил он. — В апреле-мае он опубликует её в журнале — Серёжа договорится, что бы ускорили публикацию. Если понадобится, над текстом поработают лучшие редакторы — причешут и прилижут его тексты.
Фрол Прокопьевич выдохнул; одёрнул халат, расправил собравшиеся на груди складки. Он вновь улыбнулся — уже жизнерадостно. При дневном свете, что проникал в кухню с улицы, морщины на его лице выглядели карандашными штрихами. Улыбка делала их толще — на щеках и под глазами. Но стирала, будто ластиком, линии со лба.
— Ну, а к осени повесть великозаводского писателя Виктора Солнцева выпустят уже отдельным изданием, — сказал Лукин. — И это будет серьёзная заявка на вступление в Союз писателей СССР. Там, правда, для приёма в члены понадобится ещё одна книжка — я узнавал. Но вслед за первой историей о волшебниках, я уверен, появится вторая.
Генерал-майор снял крышку с заварочного чайника, поднёс его к лицу — принюхался к аромату чайных листьев и мяты. Одобрительно кивнул, плеснул в свою чашку щедрую порцию заварки. Но не уселся за стол — он сжал зубы, будто пережидал болевой импульс, и покачал головой.
— Рекомендации трёх членов Союза писателей не заставят себя ждать, — сказал Фрол Прокопьевич. — И кандидатуру Солнцева одобрят большинством голосов — я тебя уверяю. Так что мои соседи уже к следующему Новому году будут хвастать, что проживают рядом с «настоящим» писателем — «тем самым…»
Я заметил, что Лукин взглянул на дверь. Пенсионер будто раздумывал: не оставить ли меня на кухне одного — временно. Он снова поглаживал халат на груди, словно наслаждался качеством ткани и ощупывал узоры. Я похозяйничал: плеснул кипяток в чашки. Фрол Прокопьевич кивнул — поблагодарил меня за хлопоты.
— Писатель, у которого есть заветный членский билет — это уже значимый человек, — сообщил он. — Особенно в масштабах нашего города. Так что если мои соседи и побузят, то только на первых порах. Ну, а потом дружно пойдут налаживать с вашей семьёй дружеские отношения, потому как…
Хозяин квартиры не договорил. Я увидел, что он скривил вдруг губы. И тут же сообразил, что кожа на лице Лукина сегодня бледнее, чем обычно. Да и жилки на тонкой шее пенсионера то и дело вздрагивали, точно отмеряли пульсацию сердца. Генерал-майор прикрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Фрол Прокопьевич, может, всё же выпьете ещё одну порцию своих волшебных капелек? — спросил я. — Или таблетку примите. Принесу их вам, если скажете. Как бы ни хотел вам польстить, но выглядите вы сегодня неважно. Да и самочувствие у вас, как погляжу, не как в лучшие дни.
Лукин нахмурил брови. И уже с силой прижал к груди ладонь, будто на мои слова откликнулось его сердце: болью. Я пошарил в памяти — убедился, что пожимал генерал-майору руку (да и не раз — в этом месяце). Фрол Прокопьевич раздражённо крякнул, устало всплеснул руками.
— Ты прав, Мишаня, — произнёс он. — Без новой порции капелек не обойдусь. Что-то я сегодня черпанул высоту. Так, глядишь, вот-вот и кустики замелькают. Совсем старым становлюсь. Ещё не вечер, а я уже машу крыльями, будто наломал погоду. Но это не страшно — всего лишь нервишки пошаливают. Скорее бы уже пришёл Юра.