Проститут

Задираться стала, потому что у нее началась ломка. А в новой спасительной порции кокаина Мэлс Люляшке отказал.

– Не наработала сегодня еще, – бросил он ей сердито.

За что сердился босс, Люла поняла по-своему, чисто по-бабски.

Она посчитала, что во всем виновата ее новая соперница – Валя Макрушкина.

Ведь до появления Вали, когда Лулу пела одна в сольном проекте, Мэлс был всегда ею доволен.

– Ты, сучка! Не лезь к микрофону, ты поняла? – шмыгая сопливым носом и вытирая гигиенической салфеткой слезящиеся от гриппа глаза, прошипела Лулу. – Поделили поляну поровну: ты на сцене своими ядовитыми сиськами трясешь, а я пою. Ясно тебе? И не лезь к микрофону!

– А это не я придумала, что я петь буду, – начала оправдываться Валя. – Я не виновата, что ты хрипишь, а Мэлсу и Новожилову в клипе понадобился чистый голос…

– Ты блядь, ты ничего не понимаешь, – громко сморкаясь в салфетку, сказала Лулу.

– Сама ты блядь! Ты и Новожилову давала, и Сливе, и всем, я что, не знаю? – хмыкнула Валя.

Лулу вдруг швырнула сопливую салфетку в лицо Вале и, сощурив презрительно глаза, крикнула:

– Попробуй только мне дорогу перейти! Тебя, суку, убьют и в бетон закатают, поняла?!

Валя сперва ничего не ответила. Но все же не удержалась, и сказала с каким-то внутренним достоинством:

– Я Мэлсу скажу, что ты мне угрожала. Он наш босс, пусть он и решает, кто будет петь, а кто не будет.

И тут Лулушку как прорвало!

Судорожно сжатым кулачком, наотмашь с размаху, она влепила Вале прямо в нос.

Ручьем хлынула кровь.

На дорогие новые джинсы, на дорогую майку от Кардена…

– Ах ты дрянь! – воскликнула Валя.

Ей было даже не носа своего жалко, а джинсов из бутика на Арбате, за которые ассистент Мэлса Коля Сигал заплатил аж восемнадцать тысяч рублей…

– Ты мне джинсы испортила, сука!!! – крикнула Валя и вцепилась Лулушке в волосы.

Коля Сигал, ехавший в лимузине спереди, рядом с шофером, вовремя приказал остановиться и, ворвавшись в салон, разнял дерущихся "картонок", покуда девчонки еще не нанесли друг дружке непоправимых для шоу-бизнеса ущербов.

А ущерб все-таки был.

И Мэлс был страшен, когда проводил разбор полетов.

Страшен, но справедлив.

– С тебя, Коля, штраф три тонны евриков, – сказал Мэлс, – за потерю товарного вида моей солистки. Куда она теперь с таким распухшим носом? А у нас только сегодня выступление в трех клубах – в "Короне", в "Метле" и в "Эль Гаучо"…

Коля привез доктора, тот поколдовал с носом Вали и с губой Лулу и привел девчонок в более-менее товарный вид.

Остальное доделали визажистки и дорогая косметика.

Но жопы девочкам надрали.

Для профилактики.

Мэлс велел девчонок заголить снизу до пояса, потом Коля Сигал и шофер Берды Бердыев по очереди положили девок на диван, и Мэлс самолично всыпал каждой из них по жопе. Сыромятным ремешком. С оттягом. Со свистом.

По пятнадцать ударов каждой.

– Рубцы же останутся!!! – кричала Лулу.

– А ничего, не будешь жопу со сцены показывать, – приговаривал Мэлс, прмериваясь к очередному удару. – А пойдешь жаловаться, кто тебе поверит?! Я скажу, что ты к садомазохисту в бордель бегаешь, и мне поверят. Ты же известная на Москве шлюха и наркоманка!

– Зверь… – прошипела Лулу, натягивая на иссеченный зад белые стринги.

Валя же не сказала ни слова, покорно приняв наказание.

Разговор с Бальзамовым случился у Мэлса в бордовом бункере в саду Эрмитаж.

Первые три дня чёса "Carton Babies" по ночным клубам столицы Мэлс предпочел контролировать сам, не доверяя это дело помощнику Коле Сигалёву. Слишком уж большие деньги были вложены в проект, чтобы рисковать ими, положившись на русский "авось". Именно в первую неделю раскрутки, когда песня новой группы была проплачена и запущена на ведущих FM-радиостанциях в жесткую ротацию, то есть каждый час в утреннем эфире и каждый час в вечернем, причем оупнером – первой песней сразу после новостей и рекламы, а клип "Картонок", тоже за большие взятки, был включен во все топ-двадцатки, именно в эту первую неделю за взлетом новой группы был нужен глаз да глаз!

– Свой глазок-смотрок, – любил повторять Мэлс, оскаливая дорогие жемчужные зубы.

– А не присмотришь, эти проститутки что-нибудь такое отчебучат – все деньги прахом пойдут, а мне они не так легко, как вам нефтяникам достаются.

Про нефть это Мэлс своему новому знакомому из Сибири говорил. Этого сибиряка-тюменца привез с собой в клуб Бальзамов.

Нефтяник не производил впечатления типичного сибирского увальня, какими обычно представляют себе хозяев тюменских богатств наши останкинские мастера стереотипов – продюсеры дешевых сериалов про богачей.

Сибиряк был невысок и худощав. И к тому же носил очки. Говорил он без провинциального акцента-говорка, да и фамилия на подаренной Мэлсу визитке была вполне московская – Вайнштейн Юрий Иосифович, вице-президент открытого акционерного общества "Тюмень Нефтехим".

– У вас какое-то неверное представление о том, как в Сибири делается бизнес, – с недоумевающим сожалением сказал Вайнштейн. – Вы тут на Москве все думаете, что в Сибири воткни лом в мерзлую землю – и из дырки сразу доллары пачками вылезать станут.

– Ну, что-то вроде этого мы и думаем, – улыбнулся Бальзамов, по-приятельски обнимая Вайнштейна за плечи.

Опытный психолог Мэлс сразу сообразил, что Бальзамов неспроста возле нефтяника отирается и таскает его с собой по ночной Москве.

"Тут речь идет о крупном куше, тут сотнями тысяч, а то и миллионами попахивает", – думал про себя Мэлс, наблюдая, как Бальзамов с какой-то даже немужской нежностью заботится о комфорте своего гостя. Усаживает на самое удобное местечко, с которого и сцену с шестом видать, и в спину не дует. Прикрикивает на замешкавшуюся официантку, чтобы скорее несла напитки: виски – сибиряку и текилу – Бальзамову.

– А эти две "картоночки", что про яд поют, они и правда тебе принадлежат? – почти сразу перейдя на ты, спросил захмелевший Вайнштейн.

– Ему, ему, – пьяно кивал Бальзамов. – Его, так сказать, абсолютные ядо-сексуальные рабыни.

Мэлс улыбался своей хитрой восточной улыбкой и ждал, какое последует предложение.

И оно последовало.

– А пригласи их к нам за столик, если ты такой рабовладелец от вашего шоу-бизнеса, – сказал Вайнштейн. – Мне вон та, светленькая, очень даже понравилась.

– Я не поощряю контактов моих артисток с посетителями в клубах, – сказал Мэлс, сохраняя улыбку. – Им контрактом запрещено садиться за столики и знакомиться с посетителями.

– Ну Мэлс, не будь свиньей, – протянул Бальзамов. – Ты же видишь, человек издалека в Москву приехал, человек по цивилизованной жизни стосковался. А ты как-то не по-московски, негостеприимно к нему!

– Нельзя, у нас строгие правила, – все так же улыбаясь, ответил Мэлс. – В клубе артистки должны появляться только на сцене, это часть имиджа. Вы же мне не станете наливать полунефть-полубензин из вашей трубы, нарушая все технологии возгонки-перегонки, правда ведь? – тут Мэлс подмигнул нефтянику. – И что про мою артистку будут думать, если в первые же три дня раскрутки она пойдет по рукам?

– Так она у тебя целка, что ли? – хмыкнул Вайнштейн.

– А может, и целка, – склонив голову набок, ответил Мэлс.

– А то ты и не проверял? – с недоверием глядя на продюсера, спросил сибиряк.

– А у меня принцип, я со своими артистками не сплю, – с абсолютно серьезным видом солгал Мэлс.

– Ну, так если она еще по рукам не затасканная, так ей тем более высокая цена, – подначивая своего приятеля, толкнул Вайнштейна Бальзамов. – Вложись в девочку, что тебе стоит!

– Так значит, здесь в клубе знакомиться с мужчинами ей контрактом запрещено? – переспросил тюменский нефтяник. – А если мы все с девчонками сейчас на мою дачу переедем, тогда можно?

У нефтяника на Капельку, на Валю Макрушкину явно глаз замаслился.