Страница 12 из 16
Алиса протянула руку, подалась вперед. Глаза ее, до сих пор воспаленные от ветра, почти ничего не видели. Она ощутила аккуратное прикосновение старшей швеи. Чуткие пальцы на своем запястье, на груди.
Руку что-то кольнуло, Алиса поморщилась. Затем вдруг стало очень тяжело. Голоса гудели, нарастая, она качнулась, упала на колени. Вокруг было темно, и она не чувствовала ни рук, ни спины, ни ног – ничего.
Из темноты забрезжил серый свет, и Алиса увидела, как на нее смотрит Небо. Небо хмурилось. Оно зарастало чернотой, и становилось все ниже. Оно клокотало. Алиса вскинула руки, пытаясь защититься. Но у нее почему-то не было правой руки, просто не существовало – и она не могла остановить падающее небо одной рукой.
Небо стало совсем черным и молча замерло над ней. И каким-то образом, Алиса почувствовала, что небу очень больно.
“Что с тобой?” прошептала она.
“МНЕ БОЛЬНО” сказало Небо. “ЭТО ИЗ-ЗА ТЕБЯ”.
На мгновение стало тихо. Затем Небо лопнуло, разверзлось молниями. И грянул гром.
Алиса вскрикнула и закрыла глаза.
Не просто жемчужница
– Не нужно ей это слышать, точно вам говорю.
Это была коротышка Рин. Она не любила Алису, но любила справедливость. Если она говорила “не нужно”, значит, так оно и было. Но все же ей горячо возразили сразу три девочки:
– Ну конечно!
– Ага!
– Молчи, коротышка!
Последней была Мэри-Энн, подружка Алисы, которая всегда защищала ее.
– Да тише вы. Нельзя ей это слышать. Подумайте сами, что будет, если она узнает!
– Что будет, что будет…
– А что будет?
– Уж ты, Ванесса, со страху бы точно описалась, прости Господи! – в сердцах ответила Рин. – Девчонки, попробуйте быть рассудительными, а не глупыми!
– Бубубу, – ответила Мэри-Энн за всех. Почти никто не любил коротышку, потому что она была самая умная из девочек приюта, самая дотошная и въедливая. И почти всегда оказывалась права.
– Я думаю, – с достоинством сказала оскорбленная Ванесса, – что Алиса очень храбрая. Ты, может, не помнишь, как она дралась с мальчишкой. Или как отправилась на Чердак. Или…
– Все я помню. Сравнила тоже! Одно дело все эти ваши детские игры и подвиги, а другое – то, что произошло сейчас.
Алисе стало дурно. Она подумала, что жемчужница, должно быть, умерла.
– Но жемчужница-то жива! – возразили сразу два голоса, Мэри-Энн и Ванессы. – А раз она жива, ничего страшного случиться не может!
Тут терпение Рин, похоже, лопнуло.
– Ах, какие вы умные! – взвилась она. – Все-то вы знаете! Действительно, связь между состоянием Алисы и состоянием жемчужницы уже научно обоснована и объяснена, ха-ха! Конечно же, если эта перламутровая паучиха в своей банке живехонька, значит, и с Алиской нашей ничего не будет! А? Что? Какие мутагены? Какие изменения на клеточном уровне? Какой паразитизм?.. Из-за того, что вы не учитесь на занятиях, а рисуете в тетрадках всяких принцев, Алиса, значит, теперь в полной безопасности!.. Глупые!
– Ри, – неуверенно произнесла Ванесса, судя по голосу, сильно испугавшаяся мутагенов с паразитизмами. – Но ведь… сестра Кларисса сказала “вполне приемлимое”!
– Взрослые! – с презрением выплюнула коротышка Рин. – Они хоть раз говорили, что все плохо, когда все плохо?.. Она не хотела пугать остальных. Но вы что же, глухие? Не слышали, каким голосом она выдавала диагноз?.. В отличие от мисс Грант или сестры Анастасии, которые со-вер-шенно не понимают в биологии, Кларисса с Мэй очень даже сомневались в том, что говорили. И потому что ни сделать ничего, ни даже разобраться, как следует, в ситуации они не могут. Почему, вы думаете?
Девочки ничего не думали. Рин помолчала, и ответила со значением:
– Я думаю, потому что случай серьезный. Сестры ведь не ученые, а только воспитательницы. У них для этого случая недостаточная квалификация.
– А я думаю, у тебя просто грех гордыни, – враждебно заметила Менга, третья из Алисиных защитниц, до того почти все время молчавшая. – Как тысячу раз говорила сестра Богемия.
Сестру Богемию, эту блюстительницу порядка, коротышка Рин просто ненавидела; у них была война, и все это знали. Что самое смешное, сестра Богемия отличалась той же ярой страстью к справедливости и такой же дотошностью, что и Рин. Но если честно, в порыве своей справедливости она была способна сильно унизить или оскорбить любую из девочек. И почти все из них хотя бы раз в жизни испытали на себе именно ее несправедливость. Чаще других, конечно, это доводилось испытывать гордой и принципиальной Рин.
Услышав такой довод, коротышка, видимо, обозлилась и вовсе до чертиков, по крайней мере, она набрала в грудь столько воздуха, что можно было обкричать с его помощью весь приют.
Именно этот момент Алиса выбрала для того, чтобы вмешаться.
– Ох, – сказала она.
– Проснулась! – воскликнули все трое, а Рин сделала длинное “Пшшшшшш”, спуская пар.
– Алиса, ответь, как себя чувствуешь? – подскакивая к ней, потребовала Мэри-Энн. Она была так взволнованна, что веснушки на ее лице почти побелели, а кудряшки вились вокруг круглого личика, словно ожившие и такие же взволнованные.
– Ох, – повторила Алиса, потому что обнаружила, что не способна ничего больше сказать. Ей было непривычно легко, но вместе с тем не очень хорошо.
– “Ох”? – строго переспросила Рин, присаживаясь на стул и внимательно рассматривая больную. – А сколько будет логарифмический корень из евклидова квадрата?..
Остальные девочки потрясенно замолчали.
– Нисколько, – тихо ответила Алиса. – Таких корней не бывает.
– Ну, – вздохнув и сложив руки на коленях, сказал Рин, – вроде нормальная.
Алиса не казалась себе нормальной. Она никогда не чувствовала такой слабости. У нее уже сейчас кружилась голова, а встать она уж точно не могла.
– Ну и что со мной произошло такого? – спросила она у Мэри-Энн.
– Такого?.. – замялась Мэри, зыркнув на Рин.
– Девочки, я все слышала, – призналась Алиса. – Так что давайте рассказывайте все как есть. Обещаю не бояться.
Лицо Мэри-Энн было таким жалостливым, что все остальные невольно заулыбались.
– Не тяните, – попросила Алиса, снова очень тихо. Обычно ее голос звучал по-другому: гораздо жизнерадостнее. Улыбки как ветром сдуло. Все смотрели на Рин.
– Ну, – вздохнув, произнесла та. – Надо сказать, ты вляпалась во что-то серьезное. Мы точно не знаем, потому что сестры все скрывают, как обычно. Но Менга… совершенно случайно проходила мимо совещательной комнаты со включенной записью… Давай включай, чего стоишь.
– Включить запись семнадцать, – слегка охрипшим голосом приказала Менга. Ее браслет пискнул.
– …Нет, состояние у нее вполне приемлемое, – приглушенно (как и полагается, когда кто-то на пределе чувствительности браслета записывает разговор из-за двери), сказала сестра Кларисса. – Хотя и не норма. Мне непонятно, из-за чего она так ослабла. Полетом это не объяснишь. Вот, видите… все показатели ниже нормы, в среднем на двадцать процентов. А здесь?.. Не может сердцебиение так замедлиться даже от нервного шока, чтобы вы мне не говорили. К тому же, номер девятнадцать вполне решительная и стойкая девочка, вы знаете. Не могла она впасть в истерию по поводу гибнущего цветка, даже учитывая ее честолюбие.
– Что же с ней происходит? – спросила директриса Грант слегка деревянным голосом.
– По симптомам – у нее кома. Но высокая мозговая активность не соответствует состоянию комы. Она просто спит, и ей снятся сны. Я с таким никогда не встречалась. И не могу сказать, что является этому причиной.
– Все в руках Провидения, – своим хорошо поставленным голосом произнесла сестра Вернита, – но я хотела бы знать, что уготовано этой девочке и, из-за нее, всем нам.
– Я бы не торопилась на вашем месте ставить произошедшее в вину девятнадцатой, – холодно заметила сестра Богемия, искательница справедливости. – Мы пока не знаем достаточно, чтобы об этом судить.