Страница 10 из 19
Ей казалось, что она уже забыла это: ощущение присутствия мужчины в ее жизни. Это было, но один раз, и так давно! Сейчас, сидя с ногами на подоконнике — она сама не заметила, что приняла эту детскую позу, — Кира прислушивалась к шуму душа за стеной и гнала от себя липкие, горькие воспоминания…
«Тот», единственный человек в Кириной жизни тоже любил принимать душ.
Они и познакомились, можно сказать, в душе — взбешенная тем, что на кухонном потолке опять — в который раз за неделю! — расползается мокрое грязное пятно, Кира поднялась на пятый этаж — они с мамой жили на четвертом — и забарабанила в неряшливую дверь с висящими тут и там неровными полосами дерматиновой обивки.
— Кто стучится в дверь моя? — отозвался веселый голос с наигранным кавказским акцентом.
— Откройте немедленно! Вы нас затопили!
— Ого! Дама! — удивился голос.
Дверь заскрипела замками и открылась — на пороге стоял Прекрасный Юноша — точь-в-точь такой, каким его обычно изображают в книжках с девчачьими сказками. Высокий, стройный, светловолосый и голубоглазый. С его божественного мускулистого тела вполне можно было лепить всех римских богов по очереди. Эту деталь — про тело — выдавало очень простое обстоятельство: на Прекрасном Юноше было только маленькое махровое полотенце, обернутое вокруг мускулистых чресел.
— Чем обязан? — осведомился он очень приветливо. И посмотрел на Киру так, что ей стало нестерпимо стыдно своего старенького домашнего халатика с большущей булавкой на месте оторванной пуговицы. Халатику было никак не меньше семи лет, он доходил девушке до середины бедра, открывая большой простор для изощренной мужской фантазии.
— Вы нас затопили! И уже не в первый раз! У нас весь потолок мокрый по вашей милости — можете пойти посмотреть! -сердито выговорила Кира.
— Зачем? — удивился он. — Я вполне вам верю, милая девушка.
— Так перестаньте!
— Что?
— Воду лить!
— Это выше моих сил, — признался прекрасный юноша. — Я, красавица, обладаю «одной, но пламенной страстью»: обожаю принимать душ.
— Тогда надо вызвать мастера! Пусть он посмотрит, что там у вас не в порядке.
— Боюсь вас разочаровывать, моя хорошая. Никакого мастера вызывать я, конечно, не буду.
— Почему?
— Не хочу, — просто признался он. И улыбнулся. У него была абсолютно обезоруживающая улыбка.
Кира растерялась. Она совершенно не представляла себе, что должна сейчас делать.
— Знаете что? Если мы подадим на вас в суд, вы…
— Это бесполезно, смею вас уверить.
— Почему?
Дело в том, дорогая, что эту квартиру я снимаю. Я не москвич. Я приезжий. Вы даже можете никогда не узнать моего имени. Принимая во внимание все это вместе взятое, судебная перспектива вашего будущего иска выглядит весьма и весьма… необнадеживающе.
— Тогда пустите, — решила Кира. — Я сама посмотрю, что там у вас.
— Вы разбираетесь в сложной системе городской канализации? Приятная неожиданность. Никак нельзя было ожидать этого от такой милой…
— Пустите! — не дослушав, Кира протиснулась в квартиру, с силой оттолкнув молодого нахала.
Ни в какой системе виадуков она, конечно, не разбиралась, нечего было и надеяться. Просто — ну, надо же было что-то делать.
Она вошла в ванную и утонула в клубах пара, в уши ударил шум льющейся воды. Ощупью нашла кран, повернула. Шум прекратился, но с выщербленного кафеля, батареи и маленького, пристроенного у раковины зеркальца для бритья срывались и разбивались о потертый линолеум крупные влажные капли. Конденсат мгновенно осел на Кириных волосах, халатик стал липнуть к телу.
— Вы же здесь баню настоящую устроили!
— Грешен, каюсь, — донесся сквозь клубы пара беспечный голос. А следом возник и он. Встал, загораживая собою проход и не удосужившись натянуть на себя хоть что-нибудь из одежды.
— Какая ты хорошая, — сказал он, откровенно любуясь Кирой. — Маленькая, мокрая, беззащитная. Заморыш мой славный…
«Что вы себе позволяете?!» — хотела было возмутиться Кира, но губы ее оказались запечатаны крепким до боли поцелуем. Она даже не успела почувствовать что-то еще, кроме боли, — так она удивилась. А он уже проводил рукой по ее шее, плечам, груди, шарил по пуговицам халата, чертыхнулся, наткнувшись на булавку, забирался дальше, ниже, к самым ногам.
— Пуст… — Парень не давал ей вымолвить ни звука, властным поцелуем откликаясь на любые попытки закричать, вырваться, позвать на помощь!
И сейчас, спустя четыре года после той истории, закончившейся так трагично, Кира не могла бы объяснить себе, что это было. Нельзя было даже сказать, что он ее изнасиловал — нет, то, что произошло там, на самом краю ванны с отколовшейся эмалью, случилось добровольно, по обоюдному согласию… Она не помнила, в какой именно момент пришло ощущение, что она отдается ему сама — а ведь даже не знала, как зовут этого человека! Но это ее руки обнимали и рвали с него полотенце, ее губы кусали в ответ, ее бедра двигались в такт… И лишь потом, когда все кончилось, пришло ощущение, что этот Аполлон одним своим прикосновением, одним намеком на то, что она стала желанной, сумел пробудить в Кире то самое, природное, дремавшее так глубоко, что казалось почти что отжившим…
Потому что — это был самый большой секрет в Кириной жизни! — потому что он был первым, по-настоящему первым мужчиной за все ее двадцать восемь лет.
Не сказать, что до этого на Кирину честь никто не покушался. Были и торопливые поцелуи в школьной раздевалке, и потные ладошки на коленях в последнем ряду кинотеатра, и потом — позже — многозначительные предложения проводить, напроситься на чашечку кофе… Но как только молодые люди узнавали, что Кира живет с мамой, ухажеры очень быстро исчезали с горизонта, а Тот, настоящий, так и не появлялся. Он не появлялся так долго, что Кира не просто устала ждать — она приняла за Настоящего вот его, вот этого красивого нахального парня, который овладел так удивительно легко и просто.
Она бегала к нему несколько месяцев — довольная мама напрасно считала, что дочь просиживает в «Ленинке» целые часы, усердно готовясь к поступлению в аспирантуру. Набив сумку книгами, Кира выскальзывала на лестничную площадку, секунду-другую стояла, держась за перила и прислушиваясь к стуку собственного сердца, а потом тихонько, как воровка, пробиралась на два пролета наверх.
Там ждала ее Любовь, думала Кира. На самом деле там не было ничего, кроме секса, одного только безумного, безудержного секса, во время которого все кружилось, скакало, неслось с космической скоростью и ухало в пустоту, чтобы потом, после коротких часов передышки, снова собрать из осколков и сплести в клубок руки, ноги, губы, тела…
— Почему ты больше не приходишь ко мне в том халатике? — однажды спросил Олег — так звали молодого бога. — Ты знаешь, дорогая, никогда ты не казалась мне такой соблазнительной, как в тот первый день. Каждый раз я смотрю на тебя и думаю: как обидно, ну где же халатик?
— Глупости говоришь… какой-то халатик, — сонно бормотала Кира, уютно пристраиваясь калачиком у него под боком.
— Не скажи… В любви нужно разнообразие. Слов нет, больше всего ты мне нравишься безо всего, совсем безо всего. И французское белье, которое ты покупаешь в последнее время — ты ведь покупаешь его для меня, это ясно, и поверь мне, я очень тронут, — оно тебе идет.
— Ну так в чем же дело? — говорила Кира, подкладывая под голову его руку. Она таяла — таяла от того, что впервые услышала от него слово «любовь».
— Но в халатике ты действительно становишься такой, какой я тебя впервые увидел. Такой, какая ты есть на самом деле.
— Какой же? — улыбалась Кира его романтическому настрою. Сейчас он ответит ей: «Милой», «Домашней», «Уютной» или что-нибудь в этом роде.
— Заморышем, — спокойно ответил Олег.
Оскорбление было таким сильным, что она даже не сразу поняла его:
— Что?!
— Заморышем. Гадким утенком, — пояснил он, ласково ущипнув Киру за грудь.
— Повтори, что… что ты сейчас сказал?