Туманный лисий мех

Макияж у Диты был отличный – ровные сапфировые стрелки и немного желтых теней в тон платью.

Селена прониклась к собачке уважением. Они проболтали часов до трех.

***

Двумя днями позже, Марсель, Франция

Кенгуру спустил очки на нос и оглядел сидящих за столом гостей – старого белого зайца, его молодую дочь, каркаданна, рыжего лиса и хохлатую собачку. С минуту он внимательно изучал каждого.

У зайца в темно-сером костюме были седые усы и властная челюсть. Ему едва можно было дать шестьдесят, он был сухонький и невысокий, но с таким яростным, недобрым огнем во взгляде, от которого поежились бы и молодые. Он держал дочь за лапку, как бы контролируя. Ей было на вид около тридцати. На ней было серое шифоновое платье. Она сидела, выпрямив спину, и искоса смотрела на отца, как слуга на хозяина.

Каркаданн – статный зверь, похожий на белого коня, но имеющий некоторое едва уловимое сходство с носорогом. На нем было нечто вроде синего шелкового плаща. Его темные, как гагаты, глаза напряженно посверкивали из-под тени капюшона. Жемчужного цвета рог на лбу, похожий на длинную раковину, был того же оттенка, что и крохотный рог на носу. Алел камень на тюрбане, который каркаданн иногда приспускал, скрывая рог. Каркаданн глядел на всех свысока. Лишь глаза выдавали его беспокойство.

Лис лет тридцати с роскошным рыжевато-золотым мехом, высокий, элегантный, в красной «двойке», закинул лапу на лапу. На его губах играла веселая, но хитрая улыбка. На передних лапах красовались многочисленные кольца, среди которых – впервые за три века их с кенгуру знакомства, – блестело обручальное кольцо.

Кенгуру с любопытством рассматривал его жену.

Собачка была красива, высока, худа, как кипарис, с острой мордочкой, тонкими лапками и шеей, с большими глазами цвета стволов сосен. На вид ей было не больше девятнадцати. Ее кожа была серовато-розовой, как отцветающий пион, мордочка вокруг носа темнее, чем черный бамбук, а волосы на ушах, голове и кончике хвоста – белее лепестков белого лотоса. На ней был желтый костюм с вставками из черно-белой ткани. Она сидела, сцепив пальцы, скрестив лодыжки длинных лап.

– Итак, вы пришли ко мне за советом? – произнес, наконец, кенгуру. Разговор шел на английском. – Или хотите заполучить топор? Скажите прямо.

– Не виделись лет пятьдесят, а ты вопросы в лоб! – протянул лис, разведя лапами. – Нехорошо, право слово.

– В последний раз, когда мы вели с Муном светскую беседу, он украл у меня проклятый рубин с Ямайки, – процедил кенгуру.

– Спас тебя от проклятия! – просиял лис, обняв зайца за шею. – Практически святой!

– Проклятие пробудилось, когда его украли, – сообщил кенгуру. – Мне пришлось заново отстраивать дом.

– Мотивация ремонт сделать. Я всегда говорил, что обои у тебя были жуткие, а теперь – смотри, какой цвет, какая фактура!

– Это старые обои. Отстраивал я другой дом, в Нидерландах.

– О, – натянуто улыбнулся лис. – Так тот дом был еще хуже!

– Ты там не был, Ник. Дом был совсем новый. Был, да… Был.

– Так ты сами виноват, милый мой! Кто проклятые артефакты складирует в новом доме? Проклятия – они же как родня, их выгнать нереально.

Кенгуру протер очки бархатной тряпочкой:

– Николас, я уважаю тебя. Правда. И я бы рад помочь, но, по правде сказать, топор продал еще лет пять назад. А учитывая, что он нужен не только тебе, но и этим, – кивнул он на зайца и каркаданна, – боюсь, покупателя я не укажу.

Лис хлопнул по коленям:

– Отлично! Мун, Аре, поздравляю вас и благодарю! Именно так я и хотел помереть, только начав жить!

– Ты старше нас всех, – напомнил заяц.

– Не моя проблема, что ты, дружище, так кошмарно сохранился! – закатил глаза Ник.

– Ты не можешь по-настоящему бросить нас! – вскочил каркаданн. – Почему не сказать лишь имя покупателя?!

– Я все сказал, – спокойно ответил кенгуру. Заяц прищурился:

– Это некто опасный, не так ли?

– Я думаю, вам уже пора, – сухо заметил кенгуру, бросив взгляд на часы. – Мой дворецкий вас проводит.

Дворецкий-лягушка молча открыл дверь кабинета.

Гости нехотя поднялись. Лис пожал кенгуру лапу. Остальные вышли, даже не кивнув на прощание.

Когда посетители уже были во дворе уютной маленькой виллы с черепичной крышей, собачка вдруг остановилась:

– Нет, я так не могу. Надо попытаться поговорить еще раз.

У нее был сильный китайский акцент.

– Если я что и знаю о Пропле, так это – слово его твердо, устричка, – поморщился лис. Заяц вздохнул:

– Боюсь, придется искать иной спо…

– А я все-таки попробую, – заявила собачка и вернулась в дом, стуча каблуками.

Остальные сели в черную «классическую» машину, припаркованную неподалеку. Ждавший их за рулем Морж усмехнулся:

– Что, не выгорело?

Он хрустел чипсами. Ник шлепнул его плечу:

– Прекрати есть! Ты угробишь мою машину. Она новая.

– Новая? Ты ж говорил, он древний, больше сорока лет назад сделан…

– Это ретро-авто! «Chatvrolet» шестидесятого года!

– Если его не доломали за столько лет, то уж мои чипсы не испортят ничего.

Лис фыркнул.

Диты не было пять минут, десять, пятнадцать…

– Неужели он так долго говорит ей «нет»? – скривился каркаданн. Мун до побеления сцепил пальцы.

– Скорее она не дает ему вставить и слово. Ник выбрал жену по себе, я сразу понял…

Их морды вытянулись, когда из дома вышли под лапку кенгуру и собачка, о чем-то негромко беседуя. Он задавал ей какие-то вопросы и увлеченно, внимательно слушал ответы.

Когда они подошли к машине, остальные услышали конец разговора:

– Это было больно?

– Что именно, мсье Пропле?

– Вы понимаете… Это…

– Боюсь, не понимаю.

– Этот статус лишь однажды получила собака… – мялся кенгуру. – Не поймите меня превратно…

– А, – улыбнулась собачка. Она поняла. – Знаете, сначала было очень больно. Боль такая острая, как будто вам в горло опустили длинный меч, и он проникает насквозь, разрезая ваши внутренности. А потом его убирают, тебя заливает, как какой-то сосуд, теплая кровь, и становится так спокойно. И ты… Ты тонешь. Медленно опускаешься куда-то в туман, летишь и знаешь, что не разобьешься. Все ниже и ниже, и ты понимаешь, что ты – уже не ты. Что ты был кем-то «до», а «после» уже не случится… Это не больно! Это как… Это как трепет перед встречей с любимым.

– Потрясающе, – выдохнул кенгуру. – А вы были в белом?

– Белый для меня – цвет траура, поэтому я отказалась от этой традиции. Я надевала белый только на свадьбу. Лучшего повода для траура не придумать… Нет-нет, на мне был черный костюм мужского покроя. Это вечная классика, образ как бы говорит и «Здравствуйте, рада познакомиться!» и «На колени, грешник!». Причем скорее второе.

Она усмехнулась. Кенгуру покачал головой.

– Вы невероятная. В вас столько жизни, столько силы… Вы особенная.

– Я не особенная. Просто одержимая.

– И красивая! Ник счастливчик.

Собачка покосилась на вышедшего из авто лиса и рассмеялась:

– У него не было выбора! Он просто обречен быть счастливым! Да, любимый? Мсье, я была безмерно рада встрече с вами. – Она протянула кенгуру лапку. Тот ее поцеловал:

– Как и я. Рассчитывайте на меня… Огромная честь…

– Что вы, пустяки. Правда.

Она помахала спутникам и уселась в машину рядом с мужем, спереди.

– Он назвал имя и адрес, – прошептала она. – Это в пятом округе Парижа. Покупателя зовут мсье Перле. Пропле говорит, милейший зверь… У него небольшая квартирка в старом доме.

Черное авто отъехало. Все молчали. Их удивили две вещи: во-первых, собачка поладила с кенгуру. Во-вторых: она говорила на чистейшем французском языке.

– Устричка, – пробормотал Ник, – я не знал, что ты говоришь по-французски.

– Ты не спрашивал, – без акцента ответила собачка по-английски и сделала удивленные глаза.

– Разве вы выросли не в горной деревушке в провинции Китая? – уточнил заяц, сидевший сзади с дочерью и каркаданном.