Страница 6 из 16
Будучи не в ладах с русским языком, мама называла цирковое училище «церковным».
Фазанье перо
Когда я учился в восьмом классе, в Москву из Ленинграда приехал мой кузен Саша Нахимовский.
Он был старше и показался мне все знающим и все испытавшим в жизни солидным человеком.
Саша выразил желание сходить в какой-нибудь московский ресторан, прихватив с собой девушек.
Не зная, откуда их взять, я дал задание старшей сестре Лере прийти с подругой в качестве таковых.
Готовясь к походу, я в школьном зоологическом кабинете выдернул красивое перо из чучела фазана и вставил его в найденную дома фетровую шляпу. Именно в таком виде, как мне казалось, приличествует идти в ресторан.
Мы направились в кафе с характерным для тех лет названием «Дружба», располагавшееся на Кузнецком Мосту.
Саша только что побывал на настоящем «Западе», в Вильнюсе, и рассказал о классном ресторане «Неринга», где свободно играют отличный джаз.
С тех пор я лелеял мечту побывать в необыкновенном городе.
В то время в «Неринге» играл мой будущий друг Володя Тарасов.
Томик Рильке
Спустя несколько лет, осуществив мечту, я по дороге из Вильнюса в Москву остановился в Ленинграде.
Саша вызвался мне показать, что делают ленинградские художники.
С вечера до утра мы перебирались из одной мастерской в другую. У многих не было телефонов, и мы сваливались как снег на голову. Никто не спал: кто работал, кто выпивал, кто сидел с друзьями, обсуждая проблемы мироздания. Все были нам рады и охотно показывали работы.
На прощание Саша подарил мне только что вышедший томик Райнера Марии Рильке, посоветовав обратить внимание на два прево-сходных перевода, сделанных Пастернаком.
В одном из стихотворений есть интерпретация библейского сюжета: борьба Иакова с Ангелом.
Позже, благодаря Рильке, в моих работах появился этот мотив.
Сын братьев Васильевых
Главным поставщиком дефицитной и запрещенной литературы был Саша Васильев, сын одного из двух братьев Васильевых, кинорежиссеров, создавших бессмертный образ Чапаева – героя Гражданской войны и популярных анекдотов.
В отличие от своих коллег Саша читал все, что продавал, и был интересным собеседником.
Он пропивал все заработанные деньги, появляясь то в виде шикарно одетого господина, то опустившимся бродягой.
Давать читать книги за плату было одной из форм Сашиного бизнеса. Самыми дорогими были книги, изданные КГБ для внутреннего пользования с грифом «рассылается по специальным спискам».
В студенческие годы я скидывался с приятелями и брал у Васильева за пять рублей почитать Набокова или Джойса.
Дама «из бывших»
Я брал уроки французского языка у горячо любимой мной Лёли, Елизаветы Владимировны Алексеевой, актрисы, дамы «из бывших», внучатой племянницы Станиславского.
Елизавета Владимировна не в состоянии была проговорить на каком-либо языке больше пяти минут, постоянно переходя с русского на французский, с французского – на немецкий и с немецкого – на английский.
Она жила на улице Немировича-Данченко.
Иногда мы ездили в гости к ее родственнице, которая жила в Брюсовском переулке, послушать новую пластинку Жоржа Брассенса или Жака Бреля. Для этого нужно было пересечь улицу Горького, и Елизавета Владимировна пользовалась такси.
Когда мы садились в машину, дама «из бывших» предпочитала говорить с шофером по-французски.
Я каждый раз замирал, ожидая услышать в ответ «справедливое» хамство со стороны водителя.
У шофера срабатывал какой-то генетический механизм, и он сразу начинал говорить с Елизаветой Владимировной с почтением, как с барыней.
Дзампано
У Елизаветы Владимировны жил величественный высокий человек, носивший на шее шелковый шарфик, – бывший актер Владимир Карлович Фромгольд.
Когда я впервые пришел в дом, она мне сказала:
– Гришенька, вы не подумайте, что это мой любовник. Это мой домработник.
Домработник записывал в толстенькую тетрадку свои мысли об искусстве и любил поболтать со мной на кухне, под абажуром, о теориях Кандинского и Малевича.
Елизавета Владимировна разговаривала с Владимиром Карловичем исключительно по-французски. Владимир Карлович раздражался:
– Лёля, говорите по-русски. Я не понимаю.
Не обращая внимания, она продолжала. В конце концов, возмущенный Карлыч громыхал:
– Лёля, я же вам говорю, что не понимаю!
Счастливая Лёля заключала:
– Видите, Гришенька, я же вам говорила, он – настоящий трагический актер, талант, Дзампано!
Затерянный мир
У Елизаветы Владимировны была дача в Вишняках.
Дачу окружали хрущевские свеженькие новостройки. Подойдя к забору и отворив калитку, посетитель оказывался в затерянном мире. Ничто не говорило о том, что на дворе двадцатый век.
Тропинка к дому шла через старый, запущенный сиреневый сад, куда с трудом пробивались лучи света. В саду стояли скамейки и скульптуры.
Напротив, через дорогу, в конфискованном фамильном доме Алексеевых, располагался важный советский генерал.
Елизавете Владимировне власти великодушно оставили каретный сарай.
Лёля показывала семейные альбомы. С фотографий глядели благородные лица.
Все были расстреляны или погибли в тюрьмах.
Я всю жизнь этого ждала
Позже, живя в Америке, я попал в затерянный мир за океаном.
Затерянный мир помещался на Лонг-Айленде. Хозяйкой его была девяносточетырехлетняя Валентина Александровна, покинувшая Россию молоденькой девушкой во время Гражданской войны.
Дом было не отличить от подмосковных дач. Старушка умудрилась даже построить в саду деревянный сортир с дыркой.
Внутри дома помещалась Россия Валентины Александровны: многочисленные фотографии есаулов и казачьего хора, в котором пел покойный муж, иконы и портреты царя-батюшки.
В комнатах жили дачники, все – русские.
Хозяйка носила шорты и возила квартирантов на железнодорожную станцию и в магазин. Тариф за извоз был довоенный – один доллар.
Услышав, что в России пал коммунистический режим, Валентина Александровна прошептала сквозь слезы:
– Я всю жизнь этого ждала.
Билетик парижского метро
Одно время я занимался французским языком со старичком-французом месье Жиру.
Лет за двадцать до этого старичок, обидевшись на Францию, решил перебраться в Страну Советов.
По-русски он говорить не научился. Круг общения был очерчен франкоговорящими знакомыми. Жил месье Жиру в крохотной квартирке у черта на куличках.
Француз время от времени извлекал из тайников свои ностальгические реликвии и с гордостью раскладывал на столе: билетик парижского метро, французскую почтовую квитанцию, десяток ярких открыток с изображением Монмартра и Лазурного берега.
Наконец, месье Жиру решился поехать на родину навестить сестру. По приезде он с ней поругался и через три дня вернулся обратно.
Вопросы бытия
В юности я жил вместе с родителями.
В своей комнате я устроил мастерскую. Ко мне приходили друзья, и мы ночи напролет обсуждали вопросы бытия, хорошо при этом выпивая.
В конце посиделок я прятал солидное количество пустых бутылок под кровать, оставляя одну на столе.
Утром приходила мама и удивлялась: