Страница 18 из 26
Еще интереснее жизнь, а не сказка. Но действовать в жизни сыну удается ой как редко!
Раза два в год объявляется сбор макулатуры. Сына удержать нельзя, из дома выносится все, что имеет хоть отдаленное отношение к бумаге. Я умоляю Вовку пощадить хоть те из моих рукописей, которые не опубликованы.
Тюки макулатуры свалены в сарай, и все на этом кончается. Вовка лишь исполнитель — исполнитель формального поручения. И естественно, ему не приходит в голову, что бумага представляет ценность не только в дни сбора макулатуры. Он по-прежнему, лишь поставит кляксу, хватает новую тетрадку. И как это он не догадался до сих пор сдавать в макулатуру чистые тетради…
Мне снова хочется вернуться к Свердловскому[5] райкому комсомола, к апрелю 1954 года.
У дверей райкома дежурил член бюро Андрей, пальто внакидку, шапка в кармане. Тем, кто подходил, он говорил почему-то шепотом и очень значительно:
— Сбор в райкоме партии.
Чуть вечерело. Теплый день подсушил тротуары, лишь из дворов бежали ручейки, унося осевшие сугробы. Весне всегда сопутствует чувство нового, тогда оно было особенно глубоким. Мы связывали это новое с жизнью страны, каждого из нас.
Райком партии — особняк на улице Чехова с полукруглым двором. Сюда, наверное, было славно заезжать цугом[6]. Сейчас здесь, приткнувшись одна к другой, стояли крытые милицейские машины. Удивленно посматривая на них, комсомольцы входили в подъезд, поднимались в зал заседаний.
С некоторых пор на улице Горького обосновались хулиганы. Беспокойств доставляли они много. Мы думали: как поступить? И тогда впервые родились непривычные для нашего поколения словосочетания — комсомольский патруль, штаб комсомольской охраны района.
Мы долго спорили на бюро райкома:
— Так они и будут ходить по улицам?
— Встретится хулиган — задержат.
— А кто нам дал право задерживать?
— Нам права не нужны. Задержим — и все тут.
Это, кажется, сказал Андрей.
Но вот решение принято. Человек сорок ребят сидят в зале. Неожиданный вызов в вечерний час, сбор в райкоме партии — все настраивало на серьезный лад. Штаб решено было обосновать в 50-м отделении милиции на Пушкинской улице. Начальник отделения Егор Павлович Бугримов напутствовал комсомольцев. Попросил слово Андрей, он говорил о своевременности решения и о том, что комсомол не пожалеет сил.
До улицы Горького было рукой подать, но ребята расселись по машинам: пусть видят все, что каждый вечер в назначенный час появляются машины с комсомольским патрулем.
Первым в штаб привели подвыпившего командировочного. Он буянил в очереди у ресторана.
Пошли проверять посты. Ребята уже свыклись с жизнью улицы, ходили тройками и строго следили за порядком. Зато в штабе нас ждал насупленный дежурный. Перед ним посреди комнаты сидел взлохмаченный юнец в модной двухцветной куртке. Вздрагивая от икоты, он бубнил:
— Хватают здесь разные… Еще прощения попросите.
Пьяный школьник громко назвал свою фамилию. Фамилия была известная. Дежурный пошел к телефону — вызвать отца.
Трубку взял помощник:
— Хорошо, я доложу Федору Васильевичу.
Вскоре в штабе появился человек с папкой. Бросил с порога: «Кто здесь старший?» — и, не дожидаясь ответа, помахал удостоверением с золотым тиснением герба.
— Я помощник Федора Васильевича. Он занят. — И обращаясь на «вы» к мальчишке: — Поедемте.
Дежурный по штабу, слесарь тормозного завода, недавний ремесленник, сказал решительно:
— Сюда вызывали отца, сына отпустим только с ним…
Как вести себя, Федор Васильевич, очевидно, обдумал в дороге. Переступив порог, он набросился на сына. Дежурный остановил его:
— Раньше надо было воспитывать.
Федор Васильевич резко обернулся. С его губ готово было сорваться что-нибудь вроде классического: «Учить меня вздумал», но не сорвалось. Тогда заговорил дежурный.
Еще пятнадцать минут назад Федор Васильевич решал судьбы вот таких же пареньков-слесарей тысячами, по числу новостроек. А теперь он молчал. И наконец:
— Я сам был в комсомоле. Вы правы, товарищ.
Прислонившись к косяку, как музыку, слушал речь комсомольца начальник отделения Бугримов, слушал и я. Слушал и человек, которого годы службы так далеко унесли от всех нас. Быть может, сейчас, впервые за много лет, он понял, что спросить с него могут не только по звонку «сверху», и придется отвечать…
В жизни все поразительно взвешено. Читая заметки ученых о природе, мы не перестаем удивляться ее скрытым от нас взаимосвязям. Но и в жизни общества, каждого коллектива есть свои закономерности. Одно связано с другим, действие рождает противодействие. И за каждый необдуманный шаг приходится расплачиваться самыми неожиданными превращениями. Казалось бы, вполне допустимый компромисс, самый незначительный разлад между целью и средствами ее достижения, а результат ошеломляющий, противоположный тому, которого ты добивался. Вот и с нашими комсомольскими патрулями не все обошлось благополучно: рядом с хорошим завязалось плохое.
Всё новые и новые комсомольцы приходили на дежурства. А вместе с этим появились ребята, которые каждый вечер сами, без вызова, наведывались в штаб, просили разрешения подежурить. Потом все тот же Андрей предложил создать из этих ребят постоянную оперативную группу. Он доказывал, что только такая группа сможет по-настоящему помочь работникам милиции. Андрей и стал ее начальником.
Первый раз мы задумались над работой Андрея, когда услышали мимоходом, как разговаривал он с задержанным подростком.
— Почему вы меня задержали?
— Взяли и задержали, тебя спросить забыли.
Помните, нечто подобное Андрей говорил и на бюро, когда мы принимали решение о комсомольских патрулях. Но теперь в этом ответе была та наглость сильного, то беззаконие, которое не может не оскорбить человека, даже очень провинившегося.
Задумались мы, признаться, слишком поздно. То, ради чего создавались патрули, давно уже было забыто ребятами из оперативной группы. Комсомольцы каждый вечер открыто выходили на улицу Горького. А для этих главным стала таинственность. Они избирали себе жертву и следили за ней. Законов для них не существовало, и они подслушивали под дверями, подсматривали в окна, при случае копались в чужих вещах. Сами этого не заметив, ребята превратились в некую полицию нравов, только на общественных началах.
Когда Андрей пришел к нам в штаб в последний раз, он так и не понял, в чем его винят.
— Мы с хулиганьем боролись. За это нам спасибо надо сказать. А какими средствами — это уже чистоплюйство.
Трудно было объяснить ему, что стиляги с улицы Горького и те вызывали у нас меньший протест, чем парни из его оперативной группы.
Новое оттого и называется новым, что никак не обезопасишь его от промахов и ошибок. Был горький урок с оперативной группой. Но новое осталось: сотни комсомольцев стали искренними защитниками порядка. В этом суть.
…С того первого дежурства, о котором я рассказал, мы возвращались на рассвете. Мы шли по Москве. Сколько раз ходили мы по ночному городу! А вот так, хозяевами, почувствовавшими свою силу, шли впервые. И, как назло, не попадалось прохожего, который спросил бы:
«Откуда вы, ребята, в такой час?»
Очень хотелось ответить:
«Сменились. Несли охрану района…»
Нами владели такие же чувства, как и комсомольцами девятнадцатого года. Помните Ефимчика из «Юности отцов»? Ефимчика, который написал мелом на куске фанеры: «Коммуна номер раз!» И поставил восклицательный знак.
ПРОГУЛКА В МИНУВШЕЕ
У Вовки болит ухо, а у меня не ладится работа.
Вообще-то ухо у Вовки уже не болит. Но врач сказал, что в школу он пойдет в понедельник, хотя сегодня всего лишь пятница. Вовка откровенно рад этому.