Страница 101 из 124
— Неправильно это. Прошу вас, идёмте.
Вдвоём пошли к вагону с арестованными. Четверо офицеров, среди которых Тоха увидел Крамского и Зарецкого, и шестеро солдат с красно-чёрными нашивками Корниловского ударного полка с винтовками лезут к вагону, отпихивая караул и матерясь почём зря.
— Пусти, говорю! На штыки сучку, мать ея растак! Пусти! Какого чёрта! Прикладами забить суку большевистскую! Штыком к вагону приколоть стерву!
Караул с трудом удерживает разъярённых людей. Вокруг мнутся добровольцы, но вмешиваться никто не спешит.
— Прекратить! — рявкнул князь. — Вы офицеры или красногвардейцы⁈
Бледный Зарецкий с горящими глазами и перекошенным от ярости лицом, потрясая винтовкой, прокричал князю:
— Они с нами без пощады расправляются, в печах жгут! А мы — разговоры разговаривать!
— Сергей! — крикнул Тоха, — она же пленная и женщина! Перестань!
— Ну и что, что женщина! — рявкнул бешеный Крамской, — А вы видали, граф, что это за женщина? Как она себя держит, сука⁈
— И что? — с бешеными глазами рванулся вперёд князь Чичуа, — за это вы хотите её заколоть? Да?
— Да! — рявкнул Крамской.
Тоха выхватил револьвер и дважды пальнул в воздух. Толпа смолкла. Из-за штабного вагона выскочил Симановский. Вникнув в курс дела, наорал на всех и велел разойтись.
Толпа медленно рассосалась.
Крамской идёт рядом с Тохой и тихо матерится, бормоча:
— Я не я буду, заколю сучку…
В вагон влез Зарецкий.
— Опять митинг.
— Что случилось? — оторвался от чистки винтовки Рощин.
— Казаков, что вчера подняли, разбили.
— Как это случилось? — спросил взводный Исамов.
Зарецкий рассказал, что начальник партизанского отряда хорунжий Назаров ударил по селу Салы. Без разведки, просто на шару. Нарвался на значительные силы красных. У тех ещё и артиллерия была. Казаки в беспорядке бежали, оставив под Салами больше половины убитых и раненых. И вот теперь митингуют — «нас продали!», «нас предали!», «опять офицерьё под пули гонит!».
— Отряд, строиться! — раздалась команда дежурного.
— Взвод, строиться! — продублировал команду штабс-капитан.
Отряд быстро построился. Получен приказ — двигаться к селу Чалтырь.
Пошли по узкой дороге, хлюпая по перемешанному с грязью снегу. Вскоре их догнали два десятка всадников.
— Полковник Симановский? — спросил подъехавший у шагающего недалеко от Тохи начальника отряда.
— Так точно. С кем имею честь?
— Штабс-ротмистр Щелкунов из кавдивизиона полковника Гершельмана. Приданы вашему отряду.
Вскоре пришли к Чалтырю, на окраине которого и расположились. Село оказалось богатое. Население — армяне. На контакт идут неохотно. Кто-то из добровольцев пытается купить тёплые вещи. Местные либо отказываются продавать, либо задирают непомерную цену.
Симановский отправляет в штаб донесение за донесением. Просит тёплых вещей. Ему только обещают, да воз и ныне там.
Разместились по двадцать человек в хате. Устроились спать прямо на полу. Слава Богу, никаких снов.
Рано утром Тоха ушёл в караул.
Подморозило. Под ногами хрустит. Программер вглядывается вдаль, туда, где по данным разведки действует десятитысячная армия Сиверса.
С обеда погода испортилась. Мороз усилился, поднялась метель.
Около одиннадцати вечера пришёл приказ — отойти на Хопры.
Усталые, замёрзшие люди вышли в степь. Засыпает снегом, трудно вытаскиваются ноги, колонна растянулась по одному.
Тоха закутался в башлык. Снег бьёт в лицо, налипает спереди на шинель. Матерясь, программер пытается вытащить ноги из снега и сделать шаг. Ветер усиливается, гудит на штыке и стволе винтовки. Колонная остановилась. Дороги нет.
— Провод, телефонный провод ищите! — кричит кто-то сзади. — По нему пойдём!
Люди бестолково толпятся. Лезут в глубокий снег, пытаясь найти дорогу. Три подводы с трудом вытащили из сугроба.
— Руку отморозил, чёрт! — раздался позади хриплый голос.
— Давай сюда винтовку. Три. Растирай.
Худощавый мужчина в тонком чёрном студенческом пальто с нашитыми защитными офицерскими погонами и офицерской фуражке засунул руки меж колен, шипя:
— Ч-ч-чёрт!
Тоха его узнал. Прапорщик Маркин. Студент. В Добровольческую армию вступил перед самым выходом на Хопры. Программер снял варежки и протянул ему.
— Надевай.
— Что вы, граф, это же ваши, — корчась, прошипел тот.
— Надевай, говорю!
— А как же вы?
— Согреешься, вернёшь.
Парень взял варежки.
Тоха засунул одну руку под отворот шинели, вторую в карман. Холодно, блин!
— Есть дорога! Пошли!
Снова попёрлись по глубокому снегу. Как быстро намело! То и дело доносится:
— Потри, пожалуйста, совсем замёрзли, ей-Богу! Держись! Растирай! Вот так!
Раздался возглас:
— Смотри! Едет кто-то!
Тоха глянул. Сквозь метель едва видно приближающуюся лошадь с санями. Прибывший поравнялся с головой колонны. Из саней вываливается плотный, среднего роста мужик в коротком тулупчике.
Ветер доносит раздражённый голос Симановского:
— Почему раньше не телефонировали? У меня люди обморожены!
Прибывший слегка картавит.
— Генег’ал отменил приказание. Вам надо ве’гнуться в Чалтыг’ь.
Среди добровольцев поднимется ропот, ругань:
— Сволочи, всегда у нас через задницу! В вагоне сидеть — не в степи мёрзнуть! Штабные крысы! Им там тепло, хорошо! Раньше не могли позвонить⁈ Безобразие!
— Я поеду впег’ёд, полковник, — прибывший садится в сани и скрывается в пелене метели.
Повернули назад. Стало чуть легче. Теперь ветер бьёт в спину.
— Что за крендель? — чуть обернувшись, спрашивает Тоха идущего сзади поручика.
— Лейб-уланского полка полковник Гершельман. Собственной персоной, — угрюмо отвечает тот.
Люди устали. Останавливаются, кучкуются, кого-то оттирают, кого-то еле-еле ведут под руки. Но все явно торопятся обратно в село.
— Господа! — кричит кто-то, показывая назад. — Капитан в поле остался!
— Ничего, из села подводу пришлём! — кричат в ответ.
Двое вернулись и взяли упавшего под руки. Тот с трудом волочит ноги.
Сквозь тёмную и холодную пелену ночной метели проступают огоньки.
«Чалтырь, — облегчённо вздыхает Тоха. — Дошли».