Страница 102 из 119
Вот кошка. У нее срезана верхняя часть головного мозга. Вследствие этого кошка неподвижна, но г.авные растительные функции у нее сохранились. В данном случае удаление головного мозга имело целью сделать животное неподвижным без отравления.
У кошки отпрепарованы на одном бедре один флексор и один экстензор. Затем отпрепарованы с обеих сторон
Отпрепарованные мускулы, подобно тому как это было сделано на нервно-мышечном препарате, соединены с рычагами, по движению которых можно следить за работой мускулов.
Раздражаем нерв: сокращается только один мускул - флексор. Это первое положение, что каждый нерв связан с одним мускулом. Раздражаем еще. Совершенно отчетливо видно, что один рычаг, отвечающий сокращению флексора, идет вниз, а другой, соединенный с экстензором, немного поднимается вверх. Следовательно, в то время как происходит сокращение флексора, рядом происходит и расслабление экстензора. Обычно экстензор находится в некотором тоническом состоянии, а при раздражении флексора он ослабляется. Это иллмострация взаимодействия двух нервных элементов.
Теперь отравляем кошку стрихнином и разрушаем соединение, координацию раздражении. Действие стрихнина уже обнаруживается. Мне достаточно стукнуть по столу, чтобы мускулы начали сокращаться. Раздражаем нерв током. Сократились и флексор и экстензор. Вся раздельность действия, систематиччасть исчезли, специального соотношения между нервами и мышцами уже нет. Это происходит оттого, что стрихнин отравил заднюю, самую важную часть спинного мозга.
Повторяю еще раз. Когда животное было нормально, мы, раздражая нерв этой же ноги, получали определенный сложный рефлекс - сокращение флексора и расслабление экстензора. Раздражение одного центра совпадало при этом с торможением другого. А когда отравили кошку стрихнином, то все это исчезло и мускулы стали сокращаться без всякого порядка.
Физиология больших полушарий головного мозга
Лекция первая. Субъективный и объективный подход к изучени деятельности больших полушарий. - преимущества объективного метода. - понятие об условных рефлексах
Мне остался последний отдел физиологии - отдел физиологии больших полушарий головного мозга.
Приступая к этому отделу, физиолог находится в исключительном положении, в каком он не находился при изучении ни одного из предшествующих отделов. Как вы помните, в предшествующих отделах я никогда не поднимал вопроса о том, как думать физиологу, какими понятиями руководствоваться и каких методов придерживаться, подходя к своему предмету. Здесь же такие вопросы приходится ставить, они являются существенными вопросами и особенно страстно обсуждаются в физиологической литературе за последнее время. Как думать? Какими понятиями пользоваться, разбираясь в материале?
В самом деле, когда человек обращается к внешней природе, то он относится к ней двояко. Я, конечно, разумею всю природу, кроме нас самих. Несомненно, что наше отношение к окружающей природе резко двойственное. Когда вы смотрите, например, на звезды или вот на вчерашнее солнечное затмение, на какуюнибудь химическую реакцию и т. д., у вас отношение ко всему этому такое: вы смотрите на проходящие факты, замечаете их и затем в этой цепи фактов, физических, химических, вы устанавливаете точные, постоянные связи, то, что называется в физике и химии законами. И, установив эти связи, вы получаете уверенность, что каждый раз за одним фактом последует другой. Ваша задача при изучении внешней природы сводится к установлению закона причинности, т. е. к точному описанию фактов и к выискиванию их взаимозависимости. Больше вы себе не ставите никаких целей. Таково ваше отношение к мертвой природе.
Но когда вы подходите к другой половине окружающего мира - к живой природе - и берете половину этой половины, а именно животный мир, то отношение ваше резко меняется. Вместо того чтобы рассматривать животное как отдельный предмет и изучать, в каком отношении оно стоит к окружающей среде, вместо того чтобы улавливать законы связей между ним и другими предметами внешнего мира, мы непременно стремимся определить: а что животное думает. а чего оно желает, а что оно чувствует. Вы видите, что это резко меняет ход наших размышлений по сравнению с тем, что мы думаем относительно мертвой природы.
Что же это значит? Какие имеются для этого основания? А основания, конечно, те, что мы эти предметы природы, т. е. животных, признаем сходными с нами. А так как мы живем мыслями, желаниями, чувствованиями, то мы свой внутренний механизм перекладываем и на весь животный мир и выделяем, таким образом, этот мир из остальной природы как особенный, отличный от мертвых предметов и растений. Мы делим всю природу на две части: на одну, к которой относится мертвая природа, где мы стараемся уловить законные связи между явлениями, и на другую, к которой относится животный мир и которую мы, благодаря ее сходству с нами, рассматриваем иначе.
Вы видите, таким образом, два существенно различных отношения к окружающему нас миру. Конечно, эти отношения носят и различные названия. Первое отношение мертвой природе и растениям есть объективное, a второе - к животным - субъективное, потому что мы пробуем рассматривать их с какой-то внутренней стороны, подобно себе. И вот, поднимается вопрос: насколько законно с научной точки зрения такое разделение природы при ее изучении? Этот вопрос и вставт перед нами, когда мы подходим к высшему отделу центральной нервной системы. Во всем том, что я говорил вам о нервной системе до сих пор, мы имели только внешнюю деятельность. Мы определяли, какие влияния испытывает нервная система от различных агентов, и устанавливали связи, в которых нервные процессы стоят с другими явлениями. Никаких вопросов о том, что «думает» нервная клетка или спинной мозг лягушки, когда мы посылаем в них раздражение, мы себе не задавали. Мы при этом применяли тот же естественно-научный метод, которым пользовались и при изучении пищеварения и кровеносной системы. Но когда я добрался до больших полушарий, до высшего отдела нервной системы, - я как физиолог начинаю действовать иначе, по краюней мере так было до сих пор. Я начинаю задавать себе вопросы, а что животное думает, что оно чувствует, когда я прикасаюсь к такому-то нерву.
Так вот и встает вопрос: как же здесь мне думать? Так ли, как я думал раньше и как мы думаем относительно остального внешнего мира, или же мне следует разбирать деятельность больших полушарий изнутри, по субъективному методу? Это, конечно, капитальный вопрос для физиолога. От решения его зависит вся удача, весь успех изучения физиологии высших отделов нервной системы. Вопрос этот ставится теперь в физиологической литературе и страстно обсуждается. И вам придется пройти этот глубоко интересный период споров и узнать, как решится вопрос, где, на чьей сторокажется правда, как надо поступать, чтобы получить точные знания и обладать предметом.
Да Дальше я изложу вам предмет со своей точки зрения. А пока повторяю: деятельность животных можно рассматривать или с внешней стороны, или же с внутренней. До восьмидесятых годов этого последнего взгляда и держались физиологи. И физиологи превращались в психологов. Вы понимаете, что смотрение внутрь себя, размышление о том, что происходит внутри нас, это уже совсем другая наука, это психология, а не физиология. Следовательно, выходило так, что зоологи и физиологи, изучая внешнюю нервную деятельность животных, становились психологами. Но справедливо ли это? Нужна ли эта измена своим методам и понятиям? Допустимо ли это? До конца восьмидесятых годов, как я уже говорил, сомнения в этом не было и физиолог, подходя к высшему отделу нервной системы, становился психологом. Но потом, с конца восьмидесятых годов, началось другое направление, которое взяло под вопрос, нужно ли физиологам проделывать это превращение в психологов. Первая попытка такого возврата к естественно-научному методу была проведена по отношению к миру низших животных, что и понятно. Чем дальше животное от меня отстоит филогенетически, тем меньше оно на меня походит и тем легче изучать его без всякой наклонности переносить на него свои внутренний мир.