Страница 24 из 30
— Почему же тогда он ничего не написал о Егоре, когда… когда… Ну, в общем… — Аркадий был в смятении.
— Может, и писал, да письмо затерялось, не дошло. Либо сын госпожи Макаровой, служа в одном полку с вашим братом, знал, что о его гибели вас известили официально.
— Но нас никто не извещал!
— Тем не менее супруга вашего брата знала о его гибели. Именно поэтому в ее багаже оказалось черное траурное платье. Вы сами видели его. Мы все видели его. Эта особа носит его со дня кончины вашей матушки. А ведь когда она прибыла сюда, ваша матушка была еще жива. Не исключаю, что эта особа и перехватила известие о гибели вашего брата уже здесь, в доме.
— Елена Карловна?
— Особа, которая назвалась ее именем и носит ее одежду. Кстати, одежда и внушила мне подозрения. Она с чужого плеча. Разве благородная дама будет носить новые платья с чужого плеча? Дама, если не может позволить себе новый туалет, переберет сундуки, будет перешивать, перелицовывать, подгонять. Сударыня, как вам кажется?
Татьяна покачала головой. Она опять побледнела — черное платье делало ее бледность ослепительной.
— Мне страшно.
— Я вас понимаю.
— Не думаю, что понимаете, господин Мурин. Меня пугает, — она кашлянула, — меня пугает ваша одержимость этой дамой. Я сказала вам: я помню Елену Карловну, еще когда она была девочкой, в пансионе. Ее помнит Поленька. Аркадий, ты…
— А я ее не помню, — отрезал брат.
— А ты вспомни! Она уже тогда была красива. Неужели ты не обратил тогда внимания!
— Если бы я помнил каждое смазливое личико с детских лет, у меня голова была бы уже размером со стог сена.
— Но ты и Егор приезжали с маменькой в пансион, чтобы навестить меня…
— Не помню я ее, говорю же!
— А я помню. Эта золотая коса вокруг головки…
— Просто модная прическа. У половины девиц такая. Ты могла ошибиться.
— Я уверена. Спроси Поленьку. Поленька тоже ее помнит по пансиону.
— А я не помню.
— Я уверена.
— Я тоже.
— А нас двое. Я и Поленька. Ты споришь с нами обеими?
Они рассвирепели не на шутку. Ни один не хотел уступать.
— Черт подери, Таня, — взорвался Аркадий, от волнения он перешел на французский. — А что, если он прав? Я не интуит и не медиум, но когда она с нами поселилась, какой-то голос мне говорил: что-то тут не то.
Мурин не сводил напряженного взгляда с брата и сестры. «Один из них себя обнаружит, выдаст. Особенно встретившись с сообщницей лицом к лицу». Он чувствовал себя охотником в засаде. «Осторожно, осторожно», — командовал себе. Заметил осторожно — тоже по-французски:
— Может, вы зря не прислушались к этому голосу, Аркадий Борисович.
— Ах, дорогой Мурин, кабы так! Но тут этот imbécile Коловратов начал верещать «Шпионка! Шпионка!», и я… Не мог же я встать на одну доску с Коловратовым!
— Господин Мурин, — сдавленно заговорила Татьяна. — Почему вы мне не верите? Ведь все, что вы сказали, — домыслы. Это может оказаться неправдой. Что, если вы ошиблись?
Мурин пожал плечами:
— Спишитесь с полком вашего брата. Это нетрудно. Вам сообщат точную дату его гибели.
Брат и сестра переглянулись. В их глазах промелькнул настоящий страх. Но что он мог значить? И у кого из них он был настоящим? Этого Мурин знать не мог.
— О нет, — потянул Аркадий. — Пока ваши армейские чиновники ответят… Так долго ждать я не собираюсь.
Он вскочил:
— Мурин, идете?
— Аркадий, ты куда? Аркадий!
Но брат и не думал останавливаться, чуть не отшвырнув сестру от себя.
— Я сам ее спрошу.
— Разумно, — подхлестнул Мурин, надеясь, что умело.
— Вы… — презрительно процедила Татьяна и бросилась вслед за братом: — Аркадий! Подумай, какую боль ты причинишь бедной женщине, которая сегодня узнала, что потеряла мужа?
Но Аркадий уже выскочил в коридор и быстро зашагал к лестнице. Мурин за ним. Татьяна, шумя платьем, еле поспевала. Их шаги застучали вверх, наполнили шумом этаж.
— Если только она не знала о его смерти все это время, — шипел Аркадий. — И он ей к тому же не муж. Застанем ее врасплох. Если она честна, ей бояться нечего. Ответит правду.
— Согласен.
— Вы безумцы! — крикнула, задыхаясь, Татьяна. — Господа, остановитесь! Это… это жестоко. Она — человек, а не животное для охоты!
Аркадий осадил на скаку возле двери в спальню Елены Карловны. Застучал кулаком:
— Сударыня, отворите. Вы понимаете по-французски? Или мне следует перейти на русский — более уместный в вашем слое общества?
— Аркадий! Стыдись.
— Я? Чего?
И он застучал сильней.
— Открывайте, сударыня. Сию секунду.
Но ответа не последовало.
Аркадий кивнул на дверь:
— Боится.
— Конечно, боится! — возмутилась Татьяна. — Я бы тоже испугалась… Елена Карловна, — заговорила она громко и нарочито-ласково, — Аркадий Борисович немного ангажирован. Возникло небольшое недоразумение. Мы лишь хотим задать вам один простой вопрос.
— Большое! Не один! И не простой! — рявкнул Аркадий. — Открывайте! Не то дверь будет выломана!
Но и тогда ответа не последовало. Все трое прислушались. Ни шагов. Ни скрипа постели. Ни шороха платья. Они молча посмотрели друг на друга.
— Ее там нет, — мрачно уронил Аркадий. — Идемте отсюда.
— Слава богу, — выдохнула Татьяна. — Это было невыносимо.
Неизвестно отчего у Мурина сдавило сердце от дурного предчувствия.
Он приник глазом к замочной скважине.
— Ломаем, — коротко бросил. Бухнул плечом. — Не стойте вы!
Аркадий спохватился, растерянно подоспел на помощь. Ударили разом. Стала выглядывать встревоженная прислуга: лакей, сенные девушки.
— О господи, — вскрикнула Татьяна.
Дверь была хорошая. Крепкая.
— Осип, — приказал Мурин. — Неси лом. Живо!
Топоча, прибежал с ломом старый лакей. В коридоре уже было тесно от дворни. Татьяна и Аркадий были слишком взволнованы, чтобы выгонять любопытных. Все тянули шеи, тихо ахали. Лакей вопросительно обернулся на своих молодых хозяев, Татьяну и Аркадия. Барин хмуро кивнул:
— Приступай.
Лакей вставил конец лома в щель, налег. Крак! Дверь была сделана добротно. Пришлось повторить попытку. Налегли все трое: Аркадий, Мурин, лакей. Наконец дверь поддалась. Распахнулась. Но все замерли на пороге, точно там обнаружилась невидимая стена.
Комната Елены Карловны была обставлена дорого, но не роскошно. Она вся была золотисто-бежевая. Елена Карловна не сбежала. Она лежала на постели, отражаясь в зеркале трюмо, на котором стоял поднос с чаем и блюдце с вареньем. Ее черное платье казалось дырой, прорезанной ножницами. По людям побежал тихий вздох. Стали подымать руки, мелко креститься. Но все так же толпились, не решаясь ступить. Мурин решительно пересек комнату. Остановился у постели. Протянул ладонь к ноздрям лежавшей.
Лицо Елены Карловны было спокойно и как никогда напоминало античную мраморную голову. Такое неподвижное, с выпуклыми сомкнутыми веками. «Как она прекрасна», — вдруг подумал Мурин. Как только что срезанный цветок. Еще такой свежий, прелестный. Но уже отделенный от собратьев в саду чертой, которую не перейти. Он опустил руку.
— Ей… ей дурно? — хрипло выдавила Татьяна.
Мурин, не сводя глаз с лица на подушке, покачал головой. Он старался не смотреть на трюмо, где стоял чай — и варенье.
Елена Карловна была мертва.
Татьяна Борисовна мягко осела, повалилась, точно с крыши сорвалась оттаявшая груда снега.
Ее обморок немедленно привел в движение остальных. Все заметались, каждый пытался перекричать других. Началась суета. Послали за уксусом, за полотенцем, за водой, за солью. Сперва следовало позаботиться о живой. Потом забот потребует и покойница. Хлопоты только начинались…
В прихожую вслед за Муриным спустился один лишь Аркадий. Вид у него был, по меткому выражению одного из товарищей Мурина по полку, словно по мозгам его проскакал эскадрон. Взгляд то полоумно таращился в пустоту, то перескакивал с предмета на предмет.