Страница 71 из 96
Братья ушли довольными. Бурый же увел Анну в дом, а сам продолжил руководить уборкой двора, перевязкой раненых и объясняться с будущими свободными людьми, пока еще имевшими на шее рабские татуировки. Предстояла большая работа по сведению позорных знаков, найму освобожденных на работу за плату, изгнанию ленивых, что в свое время стали рабами за долги и по глупости, и поиску новых работников взамен.
— Как ужасно, — пожаловалась Анна вечером, отмывая будущего мужа от пропитавшей одежду крови, — что к милосердию и благу люди вынуждены приходить через чьи-то страдания и смерти.
Бурый знал, что ей ответить. За много лет наемничества он не раз мечтал занять место хозяев и каждый раз искал себе оправдания: мол, все можно делать также, только лучше. И к людям относиться человечнее, и делать богатым не только себя одного.
— Чтобы победить зло, добру приходится временами делать такие вещи, что зле и не снились.
— Зачем же тогда все?
Бурый кивнул в сторону колыбели.
— А вот ради нее. Мы проживем как-нибудь и в грязи, и в крови, и за грехи на том свете ответим, если будет кому спросить. Стиснем зубы, потерпим, но ответим. Зато им, новым людям, уже не придется пачкать руки и губить свои жизни. Ради этого, Ань, мы и положили столько народу. И положим еще, каждого, кто не пожелает жить в старом мире и не захочет идти вместе с нами, в новый.
Горная долина заканчивалась крутым восходящим к небу склоном. Там, где гордые сосны сдавались, уступая место каменистым россыпям, а откос превращался в вертикальную скалу, возвышалась вырезанная в камне фигура грраха. В одной руке он держал боевое копье с пылающим наконечником, во второй клубилась молния.
У ног его «лежало» разномастное оружие, по большей части сломанное, изогнутое или расколотое. Оружие поверженных врагов: щиты, мечи, копья, луки, пистолеты, штурмовые винтовки и еще множество других смертельных штуковин, устройство которых людям не постичь еще многие столетия.
Оружие, как и статуя, было вырезано из каменной плоти горы, но на каждом стояла специальная метка, над которой интерфейс выводил имя предыдущего владельца. Босой подозревал, что поверженных врагов у погребенного здесь грраха набралось за долгую жизнь намного больше, но упоминания удостоились не все.
С обоих сторон от статуи располагались высеченные надписи. Босому хватило знаний, чтобы разобрать: слева перечислялись имена предков грраха, а справа его достижения, что оказались достойными запечатления в веках.
На картах гарнизона это место имело метку «погребение», но похоронен здесь был не только гррах. Чуть ниже, в роще ив, хоронили своих бойцов Сыны Гранитного.
— У них кладбище прямо в лесу? Никогда такого не видела — зачарованно прошептала Зоя, так, чтобы услышал ее только Босой.
— Старые кладбища часто зарастают деревьями, если их вовремя не чистить. Да и могилки посреди леса тоже встречаются.
Восемнадцать деревянных обшитых грубым льном гробов плыли на плечах товарищей: двенадцать погибли в логовище теневиков, двое — в атриуме кошмаров, еще двое за последние дни не вернулись с рейдов за пределами горы. Угол одного из гробов опирался на плечо Рины. Босой и Зоя шли рядом. Никто их не звал и не обращался за помощью. Сборы на погребение происходили рутинно и отличались от сборов на рейд лишь тем, что с гробами всегда ходили три из четырех офицеров командования, а еще не произносилось ни одного приказа или команды.
Сыны провожали братьев в последний путь, и никто не сомневался в том, что их жертвы не напрасны.
Солнце резало Босому глаза. В последние несколько дней он не выходил из подземелий даже на утреннюю пробежку, и теперь свежий горный воздух распирал легкие. Хотелось идти вдаль, за перевал, и никогда больше не возвращаться под сумрачные своды форпоста. Или наоборот, спрятаться назад, подальше от бескрайних полей, бесконечных дорог и слишком яркого солнца.
Ему больше не казалось странным, что Сынам их война, проходящая на клочке земли площадью всего в пару сотен квадратных километров, кажется борьбой за весь мир. Гранитный и есть их мир, внутри которого — настоящие несгибаемые герои, а снаружи — свинопасы, навоз и грязные крестьянские юбки.
— Что это за деревья такие? Никогда такого не видела, — Зоя подрагивала, то ли от волнения, то ли от холода.
Босой снял с себя и протянул ей куртку. Она отказалась.
Ивы и в самом деле выглядели диковинно. На их ветках между привычных длинных листочков росли белые пушинки на тонких стебельках. Порывы ветра срывали их, поднимали легким редким облачком и несли в долину.
— А-а-апчхи! — Зоя чихнула от попавшего в нос пуха и расплылась в улыбке. — Как одуванчики!
Ее покрытое вуалью недетской скорби лицо вдруг засветилось от радости.
Босой не выдержал и моргнул, отгоняя странный морок. Слишком уж контрастировало внезапно охватившее Зою веселье с происходящим.
В восемнадцати гробах лежали останки людей, которые были еще вчера кому-то друзьями и товарищами по оружию. Они стояли плечом к плечу и были готовы погибнуть за каждого человека, что не смеет выйти из дома, не посмотрев перед этим на небо. Хотя чего, казалось бы, бояться? Гррахам в жизни не обратят внимания на выходящую из жалкой халупы старушку или худенькую девчушку. А все же удержаться невозможно. Даже если не признаешься себе в этом, а все же взглянешь вверх, не летит ли в облаках крылатая фигура?
В носу запершило. Босой сколько мог сдерживал порыв, но не удержался и чихнул, по-настоящему, по-мужски, так, что улыбавшаяся во всю ширь Зоя отскочила в сторону.
— Ты так всех мертвецов разбудишь! — хихикнула она.
Босой осторожно повел взглядом, оглядывая бойцов, не углядит ли кто из в неуместном смешливом тоне девчонки оскорбление? Но улыбались уже все. Не так, как Зоя, без неуместного веселья, и все же глухую молчаливую скорбь сменило тихое умиротворение. И сам Босой улыбался, хотя и не сразу это заметил.
Похоронную процессию накрыло белое облако. Пушинки лезли в носы и рты, щекотали кожу, запрыгивали в карманы, цеплялись к обивке гробов, и только сейчас Босой осознал, что это не могилы рыли в ивовой роще, а деревья прорастали прямо на месте захоронений из таких вот небольших, но легких и цепких семян.