Страница 23 из 96
— Мы ходили по краю. Наши микрочастицы умели очень мало, ничем не могли управлять и по сравнению с технологией пришельцев были как капля росы против целого океана. Капелька возникает и тут же испаряется. Океан же — источник и основа жизни на планете, вместилище миллиардов видов растений и животных.
— И все же океан служил человеку. Почему бы и нанитам пришельцев нам не послужить? Чем они так плохи, что вы называете их меткой дьявола и не хотите нам помогать?
— Ты смотрел в Гранитном видеоролики о том, как люди обнаружили на астероиде потерпевший крушение корабль гррахов? И как оживили одного из них в надежде на контакт? Не мог не видеть, Кремнев их всем показывает. А потому ты знаешь, что восстановленный по ДНК и остаткам тканей гррах в космической лаборатории даже не пришел в себя. Наниты «проснулись» раньше него, оценили обстановку, взяли под контроль корабль и приняли решение подать сигнал бедствия, обрекая при этом носителя на гибель. Можете ли вы себе представить сложность процесса, который они провернули с реактором станции? Остался ли на земле хотя бы один человек, который бы сумел хотя бы осознать, насколько далеки были от этого земные технологии того времени?
— Я даже не знаю, что такое реактор, — признался Босой.
— Я тоже, — вздохнула Зоя, — но мы знаем крутого дядьку, который знает побольше вашего. Он умный. И кучу книг прочитал. И тоже старый.
Любава снова отвела взгляд, как и в тот момент, когда разговор зашел о подполковнике.
— Люди всегда мечтали создать искусственный интеллект. Машину, способную на абстракции, воображение и творчество. Наниты в том найденном в космосе гррахе за минуты поставили под контроль неизвестную им систему космического корабля, превратили материю в нейтрино и послали их в нужную точку пространства. Это больше, чем искусственный интеллект. Это технология, которая в теории может управлять всем доступным ему пространством, и, возможно, именно к этому она и стремится.
— А я, как и любой другой носитель — всего лишь инструмент?
Любава не ответила. Она взялась за кружку, поднесла ее к губам и, увидев, что там пусто, схватилась за чайник. В нем еще плескалась вода, да и остыть она вряд ли успела. И все же старуха поднялась и ушла в дом. Когда она выходила из сарая, Босой потянулся к ней сознанием, как тянулся к Ласке. Контакта не вышло, но ловчий почувствовал охватившее Любаву смятение и страх.
И сразу же стало неловко. Подсматривать в голову человека показалось таким же некрасивым, как невидимкой проникнуть в чью-то спальню, а потом еще и воспользоваться подсмотренными секретами.
Любава вернулось с полным чайником кипятка, ворохом трав и горсткой сушеных яблок. На этом раз чай она делала всем сама, по собственному рецепту, и только когда все вдохнули новые ароматы и сделали по первому глотку, заговорила.
— Ты другой, не такой как Сыны Гранитного. Ты сильнее и свободнее их. И все же ты меченый. Зараженный. Ты уже не человек.
— Я — человек.
— Побольше чем некоторые человеки человек, — закопавшаяся вместе с кружкой в сено Зоя высунула голову в общий круг, чтобы ее услышали, — особенно чем те, кто считает себя человеком, а может и не совсем-то и человек.
Любава улыбнулась.
— Вы даже не представляете, сколько копий сломали люди за всю свою историю, споря о том, что такое человек. Душа ли он, или сознание, или двурукий кусок мяса, или может быть слово из семи букв?
— Я — человек, — Босого резала как бритва сама мысль о том, что кто-то считает его нелюдем, а тем более бездушным инструментом в чужой игре.
— Проверим? — Любава достала из поясного кошеля коготь патриарха и обратилась к Рине. — Дай руку.
Девушка покосилась на командира. Босой кивнул, разрешая. Коготь легко проткнул кожу Рины. Выступила капелька крови, но охотница легко выдержала укол.
— Теперь ты, — обратилась Любава к ловчему.
— Если с ним что-то случится, — Рина отставила кружку с чаем и взялась за охотничий, с клинком в две пяди, нож, — я убью тебя, старуха.
— Случится, девка, обязательно случится. Вот только ему все равно придется это пережить, ведь ради этого вы сюда и пришли.
— Мы пришли, чтобы ты спасла нашего друга, а не убила командира.
— Боль не проходит сама по себе. Она лечится только еще большим страданием. Я уже сказала, что не буду помогать вашему другу. Да и хотела бы — вряд ли бы смогла. Но если ваш командир хочет рискнуть, я покажу ему путь.
— И куда мне придется идти? — Босой закатал рукав и протянул руку.
Любава задумчиво посмотрела на него.
— Лучше разденься. Насколько можешь, конечно. Мне-то твоя красота до лампочки, возраст не тот, а вот честь девушек побережем, ведь уединиться с тобой они мне вряд ли разрешат.
— Точно не разрешат, — кивнула из сена Зоя. Она почти ничего не понимала из разговоров взрослых, но видела, как все сильнее злится Рина, и сердилась вместе с ней, за компанию.
— Как я пойму, что искать? — Босой разделся до трусов и опустился на прежнее место.
— Ты или найдешь дорогу, или умрешь.
Босой успел подумать, что предоставленный ему выбор слишком сложен, и что стоит подумать, готов ли он рискнуть, оценить варианты и принять осознанное решение. В конце концов, Сурков не Зоя и даже не Рина, чтобы спасать его ценой собственной жизни.
Оказалось, Любава не собиралась давать ему время на размышления. Коготь патриарха легко проткнул его укреплённую нанитами кожу, и все вокруг утонуло в беспросветной мгле.
Жизнь — 0%Выносливость — 0%*неизвестно* — 0%Сила 0Скорость 0Реакция 0Интеллект 0*неизвестно* 0Стойкость 0
Однажды, одной из ночей, о которых люди говорят «хоть глаз выколи», маленький Сашка испугался опустившийся на мир кромешной темноты. Едва держась на дрожащих ногах, он перебрался со своей лежанки под мамино одеяло. Мама встретила его теплой убаюкивающей лаской, а еще доброй насмешкой. По ее словам выходило, что Сашка испугался зря, и что он никогда не видел настоящего мрака.
Мама рассказала, что любая непроглядная ночь — лишь тень, предвестник настоящей тьмы. И даже если залезть под кровать, накрыться с головой тулупом и что есть силы зажмуриться — все равно хоть что-то, но увидишь. Сашка долго таращил глаза в темноту и поневоле согласился. Видно было и забитое досками окно на стене, и его покинутая лежанка, и стол, и даже глиняная кружка на столе.