Серебряная Игла

— Ты ведь знаешь, как отсюда выбраться, - нависаю над ней, в эту минуту чувствуя себя чуть ли не демоническим отродьем, пришедшим за последним вздохом грешника.

Девчонка эрд’Таф что-то невнятно мычит и снова мотает головой.

Нет, так не пойдет. Эдак мне каждое слово придется тащить из нее клещами. И как бы сильно мне не хотелось поизмываться над мерзавкой, на это абсолютно нет времени.

— Знаешь, а ведь у меня была точно такая же комната. – Делаю взмах рукой, и Ния тут же жмурится, отшатываясь, как будто в ожидании удара. – Только без кровати и жаровни. У меня была только старая вонючая овечья шкура, в которую я заворачивалась, чтобы не замерзнуть. А когла отец об этом прознал, то велел высечь сердобольную служанку, которая ее мне подбросила, забрал шкуру и меня на три дня лишили еды и воды. И так повторялось почти каждый месяц. Меня могли запирать на день или на три, или на неделю даже без огарка свечи. Я сидела в полной темноте и чтобы не закоченеть насмерть, разглядывала стены, изучала каждую трещину и бугорок. Через пару лет я так хорошо знала свою «тюрьму», что могла бы узнать ее по любому камню, даже если бы передо мной положили сотню таких же. Поэтому, Ния, я не очень верю, что ты не занималась тем же самым все эти годы.

Она опять только моргает своим единственным воспаленным от страха глазом.

Спокойно, Йоэль, это раздражает, но она нужна живой.

— Ты тоже ходила здесь. Днями напролет скиталась в четырех стенах и хваталась за любую возможность, лишь бы не сойти с ума. Неужели все эти поиски оказались тщетными?

Ния молчит, но больше не моргает. Я пытаюсь определить, куда смотрит ее единственный глаз, но он смотрит прямо на меня.

— Ты нашла что-то, - рычу прямо ей в лицо. – Нашла лазейку.

Снова гробовое молчание.

Жаль все-таки, что у нее уже и так на один глаз меньше от нужно – я бы не побрезговала ткнуть в него, чтобы посмотреть, как она после этого запоет.

Ладно, тут нужен другой подход.

Более… изящный, как сказала бы Тэона. Но как по мне, старая добрая проверенная временем оплеуха еще никогда не бывала лишней в тонком деле развязывания языков

Новое от 22.07. (1)

Скрепя сердце, но все же отхожу от девчонки, давая ей выдохнуть и прийти в себя. Испуганный человек становится слепым, глухим и немым, как писал один умный философ, чьи труды я, в общем, так и не смогла постигнуть, потому что никак не могла взять в толк, каким образом рабство влияет на развитие культуры и почему нужно сечь домашних слуг просто так.

Ния, выждав немного, снова ровно садится на кровати и после нашей с ней короткой дуэли взглядами, сдаётся, опуская голову так низко, будто ей переломили хребет в области шеи. Мне невыносимо жаль каждую в пустую потраченную минуту, которые я могла бы занять важными делами – например, уже быть у себя в замке и во весь опор писать письмо Ашесу о готовящейся ловушке. И все из-за упрямства перепуганной девицы, чей удел – быть марионеткой двух братьев, и всю жизнь провести взаперти, уже ни на что не надеясь.

Хммм…

А ведь это то что нужно.

— А ведь тебя всю жизнь здесь запирали, - говорю себе под нос, как будто пришла к этому блестящему выводу ровно минуту назад. – По какой-то причине семейство эрд’Таф предпочло сделать вид, что у них нет младшей дочери, хотя ты была, и ты пыталась быть хорошей, и заслужить их любовь.

Строго говоря, насколько мне известно, тщательно прятали как раз второго братца, окрестив его «неполноценным». Нэсс, гостя у нас, любил сокрушаться, что каким бы странным ни был его брат – именно ему, а не Нэсстрину, хорошему славному Нэсстрину в штопаных рубашках, достанется титул скарта после смерти их отца. В свете последних событий и вскрывшихся истин, у меня большие сомнения, что их родитель скончался естественной смертью: в нашем обществе, напичканном сотнями рецептов разных хитроумных ядов, давным-давно уже никто не может поручиться, свела ли усопшего в могилу внезапная аневризма или «особенный чаек».

Оглядываюсь на Нию, и на мгновение ловлю на ее лице выражение удивления. Она быстро отворачивается, и я делаю вид, что ничего не заметила, но про себя делаю отметку, что выбрала правильный путь. В свое время я точно так же была бы рада любой живой душе, чтобы разделить с ней все свои обиды и горести. И одну такую действительно нашла – мою новую горничную, которой жаловалась на отца, мать и Тэону, делались планами о побеге. А потом оказалось, что девчонку подослал отец, и мой побег раскрылся до того, как я успела сделать хотя бы сто шагов от дома. С тех пор я перестала доверять даже собственным мыслям.

Судя по реакции Нии, она еще не успела приобрести такой же печальный опыт.

Есть что-то правильное в том, что именно мне предстоит стать ее учителем.

— Твоих братьев любили, - продолжаю плести свою паутину, - давали им все самое лучшее, отец всегда хвалил их идиотские потуги изображать смельчаков, а мать велела подавать им лучшие куски мяса, пока тебе, как собаке, доставались полу обглоданные кости. Эрд’Таф бедны, поэтому все делили между теми, кто лучше и любимее. А тебе не хватало даже на носовые платки.

Я резко останавливаюсь и в гробовой тишине слышен ее горький вздох, но и на этот раз я делаю вид, что ничего не слышу, и продолжаю шагать вдоль стен, изображая занудного лектора.

— А потом, когда ты стала немножко старше, тебе сказали, что нашли подходящего жениха. Кого-то старого. Или, может, даже молодого, но страшно безобразного. А когда ты попыталась возразить, тебя заперли здесь. Так надолго, что ты поверила, что о тебе просто забыли.

Останавливаюсь, задирая голову к крохотному окошку, через которую едва пробивается тусклый свет – и не угадать, какое время суток. Злобное урчание в желудке подсказывает, что я не ела уже очень давно. Может даже несколько суток. Приходиться утолить голод единственной пищей, которой у меня всегда в избытке – сладкими воспоминаниями о гранатах, которыми кормил меня Ашес.

— И однажды ты смирилась, - продолжаю свою насквозь отравленную речь. – Приняла свою судьбу и даже начала искать что-то хорошее в своем будущем. Поняла, что безобразный старый муж – это, конечно, грустно, но статус скарты развязывает тебе руки. Что ты станешь хозяйкой в своем доме и сама будешь решать, кому достанутся самые вкусные куски ужина. Больше никаких обносков, никаких насмешек и угроз. Больше никто не запрет тебя в этой ужасной темной и холодной комнате и тебе не придется быть серой мышью, чтобы случайно не попасть под горячую руку родителей или побои братьев.

Я нарочно сгущаю краски, дорисовывая до своего собственного прошлого нужные штрихи.

— И вот, когда ты, наконец, смирилась и даже начала получать удовольствие от скорой свободы, оказалось, что твой старик, твой единственный билет в нормальную жизнь, умер. Или, - делаю пространный жест, - отказался от тебя. Или нашел другую, более богатую и смазливую невесту. Или любая другая причина, которая поставила крест на том немногом, что ты еще могла себе позволить – твоих фантазиях. И тогда твоя жизнь превратилась в кошмар: дни в заточении превратились в недели, недели – в месяцы. Тебе приходилось соглашаться на любую гнусность, чтобы хоть иногда получать свободу.

Новое от 22.07. (2)

Снова останавливаюсь, украдкой ловя каждый звук, но на этот раз все тихо. Ничего, я все-равно ее добью.

— Ты, конечно, сначала сопротивлялась. Говорила, что не такая, что так нельзя и это плохо. А когда твои попытки быть хорошей в очередной раз высмеяли, начала плакать и говорить, что тебе страшно, потому что однажды ты обязательно попадешься и никто тебя не защитит. А когда не помогло и это… смирилась. Сначала было страшно и гадко, потом стало легче, и в один прекрасный день ты вдруг поняла, что все не так уж страшно. Но главное – в твоей голове появилась мысль все-таки однажды вырваться на свободу. Она так сильно тебя испугала, что ты спрятала ее дальний угол сердца, где бы ее не нашли чокнутые братцы. И осмелев, начала представлять жизнь, в которой однажды сможешь переиграть их всех и…