Страница 22 из 92
Важным показателем советизации ленинградских евреев являлась их представленность в ВКП(б) и высших органах власти города. С ростом численности партии доля евреев в ней, как и представителей других национальных меньшинств, уменьшалась. Если в 1918 г. процент евреев в Петроградской партийной организации примерно соответствовал их доле в населении города, то к началу 1926 г. доля евреев-коммунистов снизилась до 2,7% (2 398 человек), по сравнению с 5,65% евреев среди городского населения. Эта доля была гораздо ниже, чем процент евреев в партии в среднем по стране. Среди евреев Ленинградской области (не считая самого Ленинграда) в начале 1927 г. только 1% числился членами и кандидатами в члены партии, намного уступая латышам (4,1%) и полякам (1,5%). Относительно небольшой процент евреев-коммунистов проистекал, быть может, из-за наличия массива иммигрантов из местечек, не успевших переориентироваться на новые советские ценности, а также из-за высокого процента «лишенцев», для которых вступление в партию было практически закрыто. Можно предположить и то, что многие евреи, брошенные послеоктябрьскими погромами и военным коммунизмом в объятия советской власти, с приходом НЭПа потеряли желание советизироваться, поскольку появилась возможность существовать и не сотрудничая с большевиками. Высланный в 1922 г. из Петрограда за границу экономист и еврейский общественный деятель Борис Бруцкус в своем интервью корреспонденту Рассвета отмечал, что «роль евреев в верхах большевизма явно падает»:
В провинции с развитием НЭПа евреям уже не приходится искать во что бы то ни стало советской службы, чтобы иметь возможность существовать.... Да и в Петрограде, где имеются особые условия сваливать на евреев ответственность за эксцессы большевизма, недавно на процессе церковников, перед населением выявилось, насколько большевизм — дело русских.
У Бруцкуса были основания утверждать, что большевизм — не еврейское дело, так как процент евреев в партийном и советском аппарате города в первые мирные годы несколько снизился по сравнению с военным временем. Так в Губкоме, избранном в марте 1922 г., евреи составили пятую часть, а уже в декабре 1923 г. из 63 членов Петроградского губкома около 8 или 9, то есть не более одной седьмой его состава, оказались евреями.
В избранном в ноябре 1922 г. Президиуме исполкома Петросовета из 27 членов оказалось трое евреев: Вейнберг, Зиновьев, Цыперович. Среди остальных 41 членов Исполкома насчитывалось около пяти евреев. В Исполкоме Совета Петроградской губернии состава 1924 г. было 16% евреев, а в 1925 г. — только 11%. В выбранном тогда же Президиуме Губисполкома доля евреев оказалась чуть выше — 4 из 29. В 1922 — 1925 гг. евреи все еще занимали ряд наиболее ответственных постов в городе — в суде, прокуратуре, образовании, государственной торговле, комсомоле. Однако вместе с ростом численности Губкома и Губисполкома процент евреев в них падал, что объяснялось более низким процентом евреев среди рядовых коммунистов по сравнению с партийной верхушкой. В дальнейшем к этому прибавился эффект от «размывания» партии в результате массового приема в нее новых членов во время «ленинского призыва» 1924 г.
С падением Зиновьева был заменен верхний эшелон власти в городе и губернии. Ленинградский губком возглавил Сергей Киров, а Петросовет — Н.Комаров. При Кирове процент евреев в правящей верхушке продолжал падать. Среди 21 депутата от Ленинграда, выдвинутых в октябре 1927 г. в ЦИК, единственным евреем был, по-видимому, член Президиума Ленсовета рабочий-слесарь О.Бальцавейт. В обкоме ВКП(б) 1929 г. евреи составили только 6%; в выбранном тогда же Президиуме Ленсовета — 9%. В составе Губисполкома, образованного в апреле 1929 г., оказалось менее 3% евреев.
Несмотря на очевидный рост доли евреев, занятых в государственном секторе экономики, значительная часть из них продолжала предпочитать источники существования, независимые от государства. В 1923 г. у евреев Ленинграда процент частных предпринимателей, использовавших наемный труд, превосходил в 5,8 раз соответствующий показатель среди неевреев. Обладателей свободных профессий у евреев было больше в 7,3 раза (табл. 1.4). Процент предпринимателей вырос между переписями в полтора раза.
Одним из главных занятий, обеспечивавших независимое существование в период НЭПа, было ремесленно-кустарное производство. В промышленных центрах, таких, как Ленинград и Москва, к концу 1926 г. еврейское кустарное производство было развито вдвое слабее, чем на Украине и в Белоруссии. 5120 человек, или немногим более 10% самодеятельных евреев Ленинграда, было занято в кустарно-ремесленной промышленности, из них более половины (2893 чел.) составляли кустари-одиночки (вместе с кустарями, применявшими наемный труд или труд членов своих семей, а также самими помогающими членами семей их было 4009 человек). Остальные участвовали в кустарном производстве на правах рабочих (748 чел.) и служащих (363). Часть «помогавших» являлась, очевидно, замаскированными наемными рабочими, включенными в данную категорию для того, чтобы их хозяевам не надо было платить повышенный «эксплуататорский» налог.
Первое место по численности среди евреев-кустарей Ленинграда в 1926 г. занимали швейники (35% от общего числа, табл. 1.8), что объяснялось большим распространением этой профессии в Белоруссии и на Украине, где швейники лидировали и в 1928 г.
Особенностью еврейского кустарного промысла в Ленинграде являлась высокая доля металлистов, почти вдвое превышавшая таковую в Москве (12,6%), не говоря уж об Украине и Белоруссии. Как известно, индустриальная база города в первой половине 20-х восстанавливалась медленно, поэтому кустарям здесь было легче найти пустующие производственные помещения, брошенные станки, неиспользуемые с военного времени запасы сырья. К тому же для мелкого производства, скажем, выпуска примусных игл или зажигалок, в качестве сырья годились отходы крупной промышленности.
Двумя следующими, почти равными по численности группами являлись кожевенники (главным образом — сапожники) и трикотажники. Важным преимуществом их профессий, как и швейников, была возможность работать дома, без найма специального помещения. Доля трикотажников среди ленинградских (и московских) евреев значительно превышала средний по стране процент трикотажников среди еврейских и нееврейских кустарей. Популярность этого занятия в еврейской среде объяснялась получением некоторыми трикотажных машин от родственников и еврейских организаций помощи из-за границы. Сырье для работы поставлялось из Прибалтики, иногда контрабандным способом.
Работая в кустарном производстве, и независимый ремесленник, и наемный рабочий сохраняли автономность от государства, были лучше защищены от антисемитизма, могли соблюдать религиозные предписания и говорить на родном языке. С другой стороны, труд в кустарной промышленности был не менее тяжелым, чем на заводе, а продолжительность рабочего дня не ограничена. Хозяева, особенно имевшие наемных рабочих, подвергались правовой дискриминации. Серьезной проблемой еврейских кустарей был дефицит сырья, так как большинство из них было занято в тех отраслях промышленности, где нехватка материалов ощущалась более всего. Закупая большую часть сырья по ценам частного рынка, кустарь был вынужден повышать цены на свою продукцию, что усложняло сбыт, несмотря на наличие товарного голода. Низкая квалификация части производителей, ставших кустарями поневоле, сказывалась на качестве.
В период ликвидации НЭПа количество занятых в кустарной промышленности города резко сократилось из-за усилившегося нажима на частных хозяев и преимуществ, предоставлявшихся государством производственным кооперативам — артелям. Уже к осени 1929 г. 6-7 тысяч еврейских кустарей были объединены в 100, как минимум, производственных артелей. Часть еврейских артелей — «Древпила», «Древстоляр», «Лесотруд» и другие — входили в трест «Производсоюз». Несколько артелей было организовано усилиями еврейских общественных и религиозных организаций города. Вышедшее в ноябре 1929 г. постановление Совнаркома «О мероприятиях по улучшению экономического положения еврейских масс» содержало директиву об усилении кооперирования еврейских кустарей, что привело к почти полному вытеснению одиночного кустарного производства артельным. Хотя артель, не будучи государственным предприятием, еще позволяла кустарям сохранять некоторую долю независимости, но и она оказалась ненадежным прибежищем, так как политика «интернационализации» артелей, проводившаяся властями в те же годы, затрудняла функционирование коллективов, а иногда и отдавала артельщиков на произвол антисемитов.