Титановый бардак

Чтобы фабрика, разместившаяся на окраине города Росарио, могла работать, была выстроена «собственная» электростанция, уголь для которой тоже возился из США, и собственная скотобойня, с которой в цеха ежедневно доставлялось по пятьсот тонн мяса. Ну а чтобы «продукт не пропадал зря», рядом были выстроены завод по выделке кожи и «фабрика по приготовлению кормов для животных», делающая какие-то сушеные продукты из мясных отходов. Этими предприятиями руководили тоже бывшие русские офицеры — да и вообще все, даже мелкие, руководители этого «мясного комплекса» были таковыми, ну а Сергею Васильевичу предназначалась роль еще и координатора всей этой промышленной структуры.

Вообще в огромном городе чуть ли не половина населения были «свежими» иммигрантами из Европы, так что найти русскоязычный персонал для всех этих фабрик особого труда не представляло. И немецкоязычного — тоже: германская компания «Линде» строила еще и огромную морозильную фабрику. С хранилищем-морозилкой на двадцать восемь тысяч тонн мяса, но вот кто всё это оплачивает, ни Сергею Васильевичу, ни его многочисленным коллегам догадаться так и не удалось. Ведь понятно, что Советы за всё это платить не могут, у них на их «индустриализацию» денег не хватает и они продают даже хлеб, которого оставшимся в России людям недостаточно…

Когда первое судно с аргентинскими консервами прибыло в Усть-Лугу, даже Олю это несколько удивило:

— Признавайся, Петруха — это твоя идея тушенку в алюминиевые баки пихать?

— Моя, — гордо ответил Петя, — мне еще Аня специальный лак для банок делает.

— Ну ладно, лишний алюминий стране не помешает… а кто за всё это платит?

— Оль, ты не поверишь: сам Иудушка Троцкий таким образом печется о счастье трудового народа!

— Поясни.

— А чего непонятного-то? Я, конечно, понимаю: оставить его семью без средств к существованию несколько жестоко, но… Яков Ганецкий не для себя же только воровал, он на всю эту братию работал. Ну а когда Гуля помогла мне с ним побеседовать со своим скополамином, я у Иудушки денежку-то и потырил. Насколько я помню, Иосиф Виссарионович до этого загашника добраться не сумел, так что его использовать мы можем без риска индустриализацию обездолить.

— А на дорогу, вымощенную желтым кирпичом…

— На дорогу у нас отдельная копеечка заныкана, причем с большим запасом. С очень большим, лично я собираюсь ни кирпичика врагам не оставить!

— Ну тогда ладно. А почем у нас тушенка получается?

— Бак на полцентнера мяса весит три с небольшим килограмма. Даже с учетом закупки белой жести у американцев у нас одна банка на полкило обходится в двадцать два цента, американских цента. Это если с доставкой считать и с переупаковкой. Но даже если мясо мороженое возить, то сильно дешевле не получится: рефрижераторы дорогие, и если амортизацию раскидать на десять лет, то есть на шестьдесят рейсов, то практически тож на тож и выйдет.

— Да знаю я, но рефрижераторы тоже нужны. Причем не для экономики, а для политики. Сколько немцы уже нам построили, пять?

— Да, и еще двенадцать американских сухогрузов в холодильники переделывают. Я специально выяснял, у немцев почти втрое дешевле получается. А что за политика?

— Да так… на восемнадцати морозилках мы можем из Аргентины притащить триста-триста пятьдесят тысяч тонн мороженого мяса в год, а это — столько, сколько они в Англию продают и за это готовы под англичан стелиться…

— И сколько мы готовы за это мясо платить?

— Мороженая туша в Росарио идет меньше семи центов за кило, по двенадцать продается мясо уже без костей, так что у нас только выручки с лекарств на всё это мясо три раза хватит. А нам Иосиф Виссарионович как раз Тихвин впиндюрил, я думаю, пусть там Линде выстроит нам заводик вагонов-рефрижераторов, мясо по стране разводить будем…

— Они вагоны не делают.

— Вагоны и русские инженеры сделают не хуже буржуинских, а вот холодильники…

— Кстати, о холодильниках… В Ленинграде только один холодильник, у Кирова дома стоит.

— Ты об этом только Ане не говори.

— А почему?

— А потому что она тебя тогда покусает. Ира же контракт с немцами подписала, на поставку пяти тысяч тонн флюорита в год…

— Я слышал.

— Так вот, у нее при извлечении из него скандия фтороводород прет нипадецки, и она предложила как раз фреон из него гнать. А девать-то его пока некуда! Вася, правда, мужиков посадил компрессоры для холодильников срочно изобретать и даже потихоньку компрессорный завод строит, кстати как раз в Тихвине — но когда всё это будет готово, никто не знает.

— Даже ты не знаешь?

— Не знаю. Но предполагаю, что до осени следующего года… В общем, этой осенью начнем завод холодильников строить.

— У нас уже эти заводы ставить некуда!

— А мы его не у нас, а в Саратове поставим. Жена твоя говорит, что у нее «Саратов» до сих пор работает… в смысле, до нашего переноса дожил, так сделаем ей памятный подарок. Ты только ей раньше времени не проговорись…

— Не учи ученого! А раз уж про дорогу разговор зашел — так может пора?

— Не пора. Валерьян Алкашевич пока бельгийцев копеечкой поддерживает…

— Может и его…

— Успокойся ты! Он хотя бы считать не разучился, а немцы уже демпингом занялись, так что полная задница придет к королю Альберту ближе к следующему лету. И вот тогда…

— Как там все прошло? — спросил Валентин после того, как Петруха вернулся из Минска.

— Тихо. Спокойно. Пришли, увидели, победили. Перекурили, аккуратно все подмели, прибрались. Но мне интересно, как вы туда этого Пантелеймона-то запихнули?

— Ты не поверишь…

— Почему не поверю? Или с небес спустился ангел и наставил на путь истинный Кровавого Тирана?

— С ангелом оно бы поправдоподобнее было. Но случилось воистину невероятное: Светка твоя, никому ни слова не говоря, приехала в Москву, взяла Менжинского за хобот и привела в известный кабинет. А через час они обои два оттудова вышли, и супруга твоя уже сжимала в потном кулачке нужное предписание. Пантелею этому повезло, что он железнодорожник, а Светлана особо давила на необходимость быстрого создания целой сети узкоколеек для вывоза урожая. Я потом с Рудольфычем пообщался, так он меня уверял, что супруга твоя Сталину просто рот открыть не давала, рассказывая, какой этот Пантелей весь из себя большевик и верный несун сталинских идей в массы.

— Учителя это умеют.

— Ну да. Короче стал Пантелеймон временно исполняющим обязанности Первого секретаря, причем под поручительство и в прямом подчинении товарища комиссара.

— Это как?

— А это так: теперь в Белоруссии жена твоя главная. Ну, до выяснения…

— Хрен там кто чего выяснит, Скорохватов таких орлов натренировал!

— Сложно было?

— Да чего там сложного-то? Это с Геем в том году сложно было… это фамилия, ты не подумай чего… но фамилии товарищ соответствовал на сто сорок шесть. А ему на смену укропитек заявился, с двумя жидобандерами в команде. Гей себя царьком чувствовал, следующая троица тоже панувать приперлась, так что я просто в сторонке сидел и контролировал молодежь. А люди — хрен знает куда они делись. Никто ничего не видел, никто ничего никогда не найдет. Ну не будет же кто-то в кабаньем дерьме ковыряться! Одно плохо…

— Что?

— Что Светку туда назначили. Этот пи… Гей в плохом смысле там такого с колхозами наворотил, что слово «колхозник» у белорусов стало хуже матерщины, а жидобандеры еще сильнее всё изговняли. Трудно ей будет.

— А кому сейчас легко? То есть, хочу сказать, ну мы же ей поможем, и весьма серьезно. Воропаев на всю свою автоколонну подготовил по четыре водилы на авто, и там одних автомехаников к Светке поедет под тысячу. Опять же, Олина идея с семенными хозяйствами уже массам энтузиазма добавила нипадецки, вдобавок народ своими собственными увидел, как слащевцы… в смысле Красная Армия защищает крестьянский интерес.

— Ага, два десятка семенных на всю Белоруссию.

— Ты, видать, опять все самое интересное пропустил: по распоряжению Оли на уборку семенного картофеля мужиков нанимали со всех окрестных деревень — и уже не только там, но по всей республике знают про урожаи в четыреста центнеров. Но ты все же жену уйми… постарайся унять: Гуля сказала, что она вроде собирается закупочную на картошку еще повысить, а это — точно против политики партии.