Титановый бардак

— Товарищи! — попытался снизить накал страстей Берия, — Товарищ Климов очень хорошо знает, что необходимо сделать для осуществления подобной операции. И еще лучше представляет, как такой операции воспрепятствовать. У нас все необходимые меры противодействия приняты, заверяю вас, что нечто подобное в Москве, да и вообще в СССР исключено. И лично я сожалею лишь о том, что провести подобную операцию в Германии мы не в состоянии…

— А в Венгрии провели, — заметил Ворошилов, — хотя я вообще не понимаю, как это возможно. Но и понимать не хочу: чем меньше людей знает, как работает товарищ Климов, тем легче ему будет работать и дальше.

— И не только ему, — заметил Ванников, — я, например, вообще не понимаю, как в Девятом управлении вообще все делают. Да что я, ученые и инженеры, с которыми я работал в наркомате танкостроения, говорили, что они даже примерно не понимают, как в девятке ведут всякие исследования. Например, в Арзамасе они свои «бардаки» клепают из очень непростой стали. Сначала сталь это обрабатывается не сложнее гвоздевой, и они из нее быстро сваривают корпус, который из простой винтовки насквозь пробивается. Но это специально делается, чтобы было просто швы там зашлифовать, вырезы в нужных местах проделать. А потом они готовый уже корпус целиком подвергают термообработке, очень непростой, она больше четырех суток идет — и броня становится прочнее танковой, которая на Т-34 идет! Но все металлурги, которых я расспрашивал, в один голос говорят, что нет никакой научной теории, способной объяснить, как Василий Викторович дошел до мысли так изделие обрабатывать. А ведь он дошел еще до начала выплавки такой стали, термические цеха, занимающие больше половины площадей завода, он начал строить еще три года назад…

— Да у них там вся семейка такая, — хмыкнул Хруничев. — Когда Лукьянова пишет техзадания конструкторам на новые самолеты, она сразу же и этих заданиях описывает и сплавы, которые применять следует. Причем почти каждый раз вписывает в задания такие сплавы, какие промышленность еще не делала, причем не делала потому, что некоторые компоненты этих сплавов мы еще добывать не стали!

— Товарищи, — прервал обсуждение «посторонних тем» Сталин, — давайте просто порадуемся, что в СССР собрались десять выдающихся русских ученых. И с этой радостью продолжим…

— Русских? — сделал вид, что удивился, Каганович.

— Именно так, Лазарь. Дома ты можешь быть кем угодно, а здесь мы все русские. Я, ты, Борис Львович или Анастас Иванович — все мы на работе русские.

— А Светлана Юрьевна — она тоже выдающийся ученый? — Судя по всему, Лазарь Моисеевич все еще переживал по поводу «операции Климова» и за пустой болтовней пытался спрятать свой страх.

Сталин было открыл рот, чтобы резко ответить, но замер — внезапно сообразив, что все, сидящие сейчас в зале заседаний, собрались тут в значительной мере потому, что их на эту работу рекомендовала как раз Светлана Юрьевна. Поэтому он молча кивнул и озвучил первый вопрос, стоящий на повестке дня. А кивнул молча в том числе и потому, что в голове всплыла строка из характеристики — характеристики на товарища Сталина, подготовленная как раз Светланой Юрьевной: «иногда беспричинно вспыльчив, не осознавая, что его собеседники часто несут чушь не по глупости, а от волнения: боятся, что скажут чушь Сталину и Сталин вспылит». И весьма странную, но довольно точную характеристику Лазаря: «малообразован, не понимает важности и трудности идеологической работы — и в этой части падок на лесть, иногда продвигая по партийной линии льстецов-мерзавцев. Но в практической работе проявляет себя великолепным организатором, умеет подбирать наиболее профессиональных исполнителей и всегда доводит работу до победного конца. Беспредельно предан идеям товарища Сталина, но, глубоко осознавая недостаток образования, иногда несет откровенную чушь просто не понимая обсуждаемых вопросов в момент этого обсуждения. Однако способен глубоко вникнуть в любую проблему и решить ее по истечении некоторого, причем крайне небольшого, времени». Ну да, сейчас Лазарь явно чушь понес — но снова да, это не повод раздражаться: по истечении крайне небольшого времени он сделает все правильно…

Когда заседание закончилось, Сталин с легкой долей недовольства поинтересовался у Берии:

— А почему, кстати, ты на заседание не пригласил… эту десятку из девятки? Нам кажется, что на довольно многие вопросы…

— А они бы все равно не приехали бы, им неинтересно. Они все дела и заводы уже передали кому хотели и занимаются теперь всякой… Им, я думаю, вообще интересно какое-то далекое будущее: я тут приехал как-то к Анне Федоровне, по поводу атомного проекта для себя кое-что уяснить, как раз на обед попал — так они меня тоже обедать посадили…

— И ты решил, что обед для них важнее твоих вопросов!

— Да нет. Они за обедом как раз обсуждали то, что им интересно было: проблемы транспортной блокады Британии. То есть они всерьез решали, что мы должны еще сделать, чтобы в Британию не пропустить больше ни одного судна, и чтобы нам за это ничего не было!

— Это как? Нам до этой Британии еще…

— По их расчетам, как я понял, до того, как мы сможем все это проделать, чуть меньше двух лет. То есть, примерно за это время мы Германию разгромим, плацдармы в ныне оккупированной Франции займем… И за эти два года они всерьез собираются выстроить несколько самолетов дальней радиолокационной разведки, для Ильюшинских бомбардировщиков разработать какие-то крылатые противокорабельные ракеты… Да, еще Кузнецову выстроить новый флот, с помощью которого наши моряки отвоюют Оркнейские и, возможно, Шетландские острова для размещения там наших передовых баз и обеспечат их бесперебойное снабжение.

— Интересно у них фантазия работает!

— Очень. Причем обсуждали все это они как данность, Ольга Дмитриевна тут же прикидывала, что наша экономика потянет, а что нет. Именно так: не можно ли сделать то или это, а справится ли экономика с дополнительными нагрузками! Но меня даже не это смутило…

— Раз начал говорить, то рассказывай всё.

— Я и рассказываю, просто задумался, как бы пояснее выразиться. Помнишь, я тебе «Характеристики» приносил?

— Такое забудешь!

— Я думаю, у них на самом деле таких «характеристик» во много раз больше уже составлено. В обсуждении они свободно упоминали разных товарищей, о которых я и не слышал — и о которых, я потом специально уточнял — и во всем НКГБ никто не слышал. А они об этих людях говорили как об общих знакомых: никто не спрашивал «а кто это Лозино-Лозинский» или «а чем занимается Бальмонт». Я просто эти фамилии запомнил, особенно вторую…

— Да уж, фамилия редкая, но все же довольно известная.

— Им — так точно известная: когда кто-то этого Бальмонта упомянул, Ирина Алексеевна сказала «забудь, мальчику еще шестнадцати нет». Я проверил: у селекционера овец Владимира Бальмонта есть сын, как раз Борис. И ему осенью пятнадцать будет. И, хотя неизвестно, кем он вырастет, они его уже где-то в своих планах учитывают. При том, что он с отцом вообще в Алма-Ате живет. Или полковник Неделин Митрофан, который сейчас в Иране артиллерией командует: товарищ Сухов почему-то его рассматривает как будущего командующего ракетными войсками…

— А этот, Лозинский… как его?

— Лозино-Лозинский. Ну про этого-то ясно, откуда они его знают: он в КБ Люльки работает, с прошлого года ведущим инженером. И одновременно у Гуревича самолеты конструирует, точнее, как раз двигатели Люльки к самолетам Михаила Иосифовича приспосабливает. А вот обо всех прочих: ну не могут же они знать о каждом полковнике в РККА!

— И о каждом мальчишке в Казахстане, да… Но ведь знают!

— Я все же думаю, что не о каждом. Мне кажется, что они придумали какую-то методику по определению людского потенциала… Ведь Светлана Юрьевна в наркомпросе кто?

— Никто она в Наркомпросе. Консультант от НКГБ.

— Но наркомпрос выполняет все ее рекомендации. И, по сути, все школы страны делают то, что она говорит. Конечно, они еще много чего делают, но если представить, что из школ им поступает какая-то информация, они ее анализируют, просеивают…