Титановый бардак

— Хорошо, от вас у меня сейчас тайн нет. Ирина Алексеевна… хотя нет, сначала ответьте, зачем вы летите бомбить Рейхстаг. Вам кто-то приказал? Ведь если вас собьют…

— У нас только одна машина, которая эту бомбу поднять может. И еще самолет при этом нужно в воздухе дозаправить после взлета, а это кроме меня никто пока делать не умеет. Но это не страшно, я сейчас лечу на тринадцати тысячах метров, у немцев просто нечем мой самолет сбивать.

— Но для того, чтобы сбросить бомбу именно на Рейхстаг, вам придется спуститься…

— Не придется, бомба управляемая. К тому же если я и промахнусь немного, это не страшно: она в радиусе трехсот метров все с лица Земли снесет нахрен, мы зимой на полигоне в Мангышлаке ее испытывали.

— В каком радиусе? Ирина Алексеевна, насколько я помню, возле Рейхстага довольно много и обычных домов, где простые люди живут. Рейхстаг, конечно, цель заманчивая, но вы хоть примерно представляете сколько при этом простых, мирных граждан погибнет? Я имею в виду, что вам потом придется с этим жить.

— Что? Да, вспомнила: мы не воюем с немецким народом, мы воюем с фашизмом. Спасибо, Иосиф Виссарионович, за напоминание. Общий вызов: первое звено продолжает рейс на Берлин, снести к хренам собачьим завод Алкетт в Шпандау и Берлинский аэропорт. На борту какие бомбы? Блин… Три на Алкетт и три на аэропорт, остальные — с товарищем Суховым, что ли, посоветуйтесь. Второе звено летит к Данцигу, там похулиганьте от души. Аэропорт, порт, заводы если какие вспомните, а не вспомните, так в Кенигсберг заверните на обратном пути. Третье и четвертое шуруйте в Тешин, тамошние заводы в кизяк вбомбите.

— Ир, а ты куда? — поинтересовалась Оля.

— Ну, раз Берлин нашей бомбой приголубить нельзя, выбора у меня, считай, и вовсе нет: полечу вкизячивать верфи в Вильгельмсхафене.

— А это где?

— Сорок минут после Берлина. Оль, передай Пете Стефановскому, что бы ждал меня с шестью тоннами керосина слегка к западу от Сааремы, я там часа через три буду. И прикажи его прикрыть истребителями так, чтобы ни одна сука ближе пятнадцати километров подлететь не смогла!

— А если Петя не успеет? — похоже, вопрос был серьезный и Ольга на Сталина внимания уже не обращала.

— Тогда от Готланда пойду на двух моторах, но он успеет.

— Ир, на двух моторах ты же только на шести тысячах лететь сможешь, а там уже немцы летают без проблем.

— У меня командиром все же Ваня Доронин, он, надеюсь, над морем пролетит так, что немцев мы не встретим.

— Ирина Алексеевна, а может просто сбросите эту бомбу в море? — не удержался от вопроса Сталин.

— Да вы что? Она же миллиона четыре стоит! Такими деньгами в море швыряться… нет, на это мы пойти не можем. Все, конец связи… то есть, до свидания, Иосиф Виссарионович, я, когда вернусь, вам перезвоню если у вас вопросы останутся.

В трубке раздался неприятный писк, а затем Ольга Дмитриевна поинтересовалась:

— Иосиф Виссарионович, у вас вопросы остались? Ире перезвонить когда она вернется?

— Нет, спасибо. Но к вам вопрос есть: мне передали, что вы… ваши войска стреляют так, как будто у них боеприпасов сколько угодно.

— Ну да, практически IDKFA… то есть я думаю, что это вопрос не срочный, и ответ вам лучше дать не по телефону: даже защищенные линии могут прослушать хотя бы операторы. Я лучше приеду в Москву и на все вопросы лично отвечу, хорошо?

— Когда вас ждать? — Сталин этот вопрос задал скорее из вежливости, но ответ его даже обескуражил:

— Как только с серьезными делами закончу. Дня через два-три, если ничего срочного не произойдет.

Александр Андреевич Свечин старался работать спокойно, хотя зачастую это у него не получалось. То есть внешне это практически никак не проявлялось, однако нервов генералу пришлось потратить немало: начштаба Особого ЗапВО Климовских пришлось арестовать (причем Александр Андреевич с огромным трудом удержался от того, чтобы этого упертого барана лично не пристрелить) потому что он успел отдать идиотский приказ «нанести мощный контрудар и в течение двух суток занять Сувалки и Люблин». Не расстрелял, так как Владимир Ефимович показал ему приказ Жукова, в котором именно эти слова и фигурировали — но ведь начштаба округа должен же и своей головой думать!

Вторым поводом для волнений было то, что солдаты и офицеры… то есть бойцы и командиры частей РККА были мало что необучены, но еще и вопиюще безграмотны! Офицеры, работающие в учебных центрах возле Бобруйска и Могилева, каждый вечер присылали ему рапорты с удручающими характеристиками присланных на переобучение командиров: те не только ничего не умели, так еще и учиться не желали… впрочем, после нескольких демонстраций того, что ждет таких «нежелающих» в условиях военного времени народ все же за учебу взялся всерьез. И Александр Андреевич тихо радовался лишь тому, что с комиссарами этих частей разбирался лично полковник Скорохватов.

Но все же и среди командиров РККА были люди вполне подготовленные, например Андрей Терентьевич так наладил службу связи, что штаб округа имел устойчивую связь даже с каждой отдельной заставой погранвойск — что очень помогало в организации обороны: если давление фашистов на каком-то участке границы оказывалось слишком сильным, то в течение максимум получаса это давление «сбрасывалось» силами авиации, а подкрепления к такому месту приходили не позднее чем через час. Вот только маловато было этих подкреплений…

Огромную, можно сказать, неоценимую помощь армии оказывал и Пантелеймон Кондратьевич, он и лично, и весь состав комитета партии постоянно находился в пограничных областях, организовывая население как на постройку укреплений, так и более чем успешно руководил эвакуацией этого населения. Всего за четыре дня из районов между границей и первой линией обороны было эвакуировано почти триста тысяч детей (их почти поголовно вывозили в детские лагеря в тылу, причем даже не в восточные области республики, а в Смоленскую, Брянскую и даже Калужскую области). А затем началась и эвакуация взрослого населения, хотя — по мнению Александра Андреевича — Пантелеймон Кондратьевич проявлял в этом деле неоправданную мягкость: руководство республики постановило эвакуировать лишь «желающих». Впрочем, и желающих было более чем достаточно, транспорт едва справлялся с потоком людей. И если бы не Василий Степанович Наваркин (которого лет пять назад спецы Девятого управления перетащили из Австрии в СССР и который теперь возглавлял железные дороги республики), то просто перевезти столько людей не получилось бы. Но Наваркин все же не просто так «Анну» получил по представлению самого Хилкова…

Поздним вечером пятого июня эвакуация гражданских закончилась и все подчиненные Свечину войска организованно отступили на подготовленную «первую линию тактической обороны». На которой теперь следовало продержаться еще примерно две недели, пока не будет проведена эвакуация населения между этой и следующей, второй линией (и уже «стратегической обороны»). И там уже все будет проще: все же учебные центры работали и солдат в оборону будет поставлено заметно больше. Конечно, лишь «предварительно обученных» большей частью, но они уже в боях недостающий опыт приобретут. Не все, конечно, а только выжившие, но война — дело очень циничное…

Ира, на вопрос товарищей о результате бомбардировки, ответила «исчерпывающе»:

— Бомба почти две минуты падала, когда она взорвалась, мы уже в двадцати километрах от верфи были. Откуда я знаю, что там с верфью случилось? Но бабах вышел на загляденье, взрыв с самолета хорошо видно было. Так что, даже если считать по минимуму взрывчик в сорок тонн тротила, то, думаю, там мало чего осталось. Но мне кажется, что получилось помощнее — это если смотреть результаты работы полутонных бомб, которые бомбардировщики Архангельского в Берлине сбросили. На Алкетт ребята пять бомб положили и там вместо завода просто груды щебня. Вы же их фотографии видели?

— Видели, — ответила Света, — и другие тоже видели, которые они в Данциге снимали и на железных дорогах. Жалко, что у нас таких бомб почти не осталось.