Измени (мне) меня

— Неужели….Неужели ничего нельзя сделать? — я была готова прямо в эту самую минуту отдать ему все, лишь бы отпустил.

— Почему же? — он вдруг склонился надо мной, проведя по щеке ладонью. Рука его скользнула вниз, к шее. Я замерла, не зная, что он хочет сделать. Но ощущение того, что это будет нечто страшное, не покидало. Влад же, сжав мою шею так, что я невольно приоткрыла рот, продолжил- Ты можешь… умереть. Или исчезнуть, что тоже неплохо, верно? — сжав пальцы ещё больше, он заставил меня в ужасе задыхаться, царапая ногтями его руку- Ну, на крайняк ещё с ума сойти. А я стану твоим опекуном… Этого твой ушлый папашка не предусмотрел! Слил все бабки в фонд твой, благотворительный! А тебя директором сделал, а не учредителем, чтобы могла денежками распоряжаться! — засмеявшись, он убрал руку. Я жадно принялась глотать воздух. И вдруг полетела на кровать. Влад, нависая надо мной, задирал кверху ночную рубашку, в которую меня переодели.

— Сиськи у тебя охуенные, тут ничего не сказать. — его взгляд зажёгся такой страстью, которой я не видела за все годы супружеской жизни. "Он — маньяк, его заводит чужая боль "- дошло неожиданно. Как я могла этого не замечать столько времени?

— Теперь я могу тебя и в задницу трахнуть, а? Как смотришь на это? — смеялся Влад, избавляясь от одежды. Перехватив мой взгляд, брошенный на дверь, он рванул меня на себя, перевернув на живот. А затем спустил ещё ниже, так, что телом я распласталась на кровати, а коленками упиралась в пол. И тут ягодицы обожгла боль. Удар. Ещё удар. Ещё один! Я молчала, до крови закусив губу, давилась слезами, комкая пальцами простыню, но старалась не показывать своей боли. Это только заведёт его ещё больше. Влад не щадил, раз за разом опуская ладонь на горящие огнем половинки.

Его член, пройдя по совершенно сухим складкам моего влагалища, с силой толкнулся внутрь, разрывая болью.

— Сууука! — злобно выдохнул он, наклонившись и вновь сдавив мне горло- А раньше текла по мне!

Сделав ещё несколько движений он замер, а затем, выйдя из меня, больно вцепился в руку, практически поволок с собой к туалетному столику.

Толкнув меня грудью на него, он начал шарить по ящикам. Схватив первый попавшийся крем, открыл:

— Ну, кого-то сейчас ждёт первый трах в задницу, а? Как ты меня заебала своим " миссионерско-пенсионерским" сексом, ты знаешь, а, Мила? — он поднял меня за подборок вверх. Будто издеваясь, стал сжимать до боли грудь, заставляя не отводить взгляда от наших тел в зеркале. Раскрыв мне рот пальцами, он засунул четыре пальца внутрь, злобно рявкнул " Соси!", словно своим упорным нежеланием биться в истерике я ломала ему весь кайф. Я не подчинилась.

— Ладно, сучка. Я хотел нежно, но ты, оказалось, любишь погрубее? — отбросил он меня, а его рука скользнула между моих бедер, обильно размазывая крем. Головка его члена прижалась к тугому колечку ануса- я вскрикнула, точно придя в себя, попыталась сопротивляться, забыв о прежнем намерении оставаться безучастной. Влад, ухмыльнувшись, с силой прижал мою голову рукой к столику. А затем меня обожгло такой болью, что я закричала в голос. Его член буквально разрывал на части, толкаясь всё глубже и глубже.

— Бляяя, да, кааайф! — захрипел он, и фрикции стали чаще, сильнее. Я почти теряла сознание от боли — Знал бы, что с тобой может быть так охуенно- давно бы прямо на твоих глазах Вику натянул.

Входя в меня с такой силой, что столик стал биться о стену, Влад вдруг застонал и замер. Горячий поток его спермы хлынул внутрь меня.

Наконец, с громким хлюпающим звуком он отстранился, освободив меня. Я поднялась, дрожа от боли.

— Приведи себя в порядок. — одеваясь, бросил так, словно бы ничего и не произошло. Я опустила голову вниз- по ногам стекала его сперма смешанная с кровью.

— Смотри, Мила. — уже в самых дверях остановился он- Один твой неверный шаг- и тебя никогда не найдут.

***

Мне казалось, я грязная изнутри. Снять бы кожу, выстирать в отбеливателе, полив им и на себя щедро. Мочалка до красноты царапала тело, обжигающе горячий душ, пар, разъедающий жаром лёгкие- и все равно! Я грязная, я просто не смогу жить после всего этого. Сломанная ненужная кукла. С трудом выйдя из душа, тут же бросилась к унитазу, извергая лишь желчь из сведенного судорогой желудка.

В этот день я не выходила из спальни. Казалось, все в доме знают, что происходило за ее закрытой дверью. Осуждения или сочувствия мне было просто не вынести. И ещё острее чувствовался стыд. За то, что раньше мне было абсолютно всё равно на тех, кто жил вот в таком домашнем аду 24/7. Кто молил о помощи. Нет, не словами- взглядами, замазанными тональным кремом синяками, пронзительным анонимным постом в социальной сети. Кто также бился в двери фондов, правозащитников, полиции, наконец! Трагедии многих из них так и остались незамеченными, а сами несчастные жертвы не в нашем погрязшем в эгоизме мире.

Была бы я сильнее! Столько раз за эти несколько часов я пыталась найти в себе здоровую злость, необходимую, чтобы двигаться, жить дальше. Не получалось. Мама и отец не растили из меня бойца. Их любимая доченька всегда росла в неге, заботе и любви. А это оказалось ни к чему. И я- никчемная! Никчемная ненужная жена, никчемная подруга, никчемный специалист — я ведь училась когда-то на педагога, моей мечтой были дети. Мне нравилось работать с ними, в старших классах под моей опекой даже был даже 7б, самый шумный и неуправляемый класс, куда ссылали только двоечников. А я их любила. Искренне, честно, старалась помочь. Старалась не ставить на них клеймо, как другие. И ребята не только стали стремительно идти вверх в оценках, но даже и конкурс " Лучший класс " выиграли среди пяти школ района. Помню, тогда их родители приготовили мне торт с нашей общей фото. При поздравлении расплакалась и я, и мамы. Да даже наша вечно суровая директриса- и та украдкой слезы смахивала. Я тогда была такой счастливой, нужной. Помогала отцу, когда повзрослела, помогала обездоленным, когда стала отвечать за благотворительность.

Я чувствовала себя нужной и Владу — стараясь готовить или следить за его одеждой, ухаживать. Для меня в этом не было ничего сложного, но он быстро осадил меня, отчитав. Это, в его понимании, оказалось стыдно и зазорно.

Добравшись на трясущихся от боли ногах до большой аптечки в одной из гостевых комнат, я набрала в стакан воды. Девушка со спутанными светлыми волосами, измученным лицом и синяками под опухшими от слез глазами грустно взглянула на меня оттуда, будто разгадав мои намерения. Да, с меня хватит! Наверно, другая бы боролась. А я? Я — тряпка! Верно охарактеризовал меня Влад!

Если бы я могла вернуться обратно, в этот день, то в жизни не сделала бы подобного. Я не только не умерла, я дала Владу то, чего он так долго добивался- рычаг воздействия на ситуацию. Когда меня в бессознательном состоянии нашел один из охранников, тут же вызвавший скорую, Влад примчался домой всю дорогу, разыгрывая из себя шокированного моим поступком мужа. Он оплатил мое пребывание в лучшей клинике, нанял целый штат специалистов. Но самое страшное — те, якобы, психологи, что приходили ко мне в палату, поговорить, поддержать, помочь, оказались психиатрами. То, что я считала простой беседой, оказалось освидетельствованием. Благодаря которому меня поставили на учёт в ПНД, вернее, как мне сообщили, " приняли под наблюдение", так как в современном законодательстве нет понятия " учёт". Когда я, ошарашенная этим, стала требовать позвать врачей снова, чтобы уже рассказать всю правду, что не желала раскрывать " психологам" раньше, считая, что в этом нет смысла, мед персонал клиники счёл, что у меня обострение. В их разговоре я услышала словосочетание " шизотипический бред". Понимая, что мне грозит, прекратила любые попытки достучаться, рассказать правду. Просто молча ждала выписки, молясь про себя, чтобы она состоялась — страх, что я здесь навсегда, не отпускал. Но спустя несколько дней Влад забрал меня домой. И в этот вечер даже, к своему стыду, я добровольно отдалась ему, переполненная чувством благодарности, замешанном на жутком страхе остаться в клинике навсегда.