Золото Рейха

Марина поймала на себе этот взгляд и поспешила сказать:

— Плыви вперед, а я поплыву сзади.

— Зачем?

— Ты тогда свернешь себе шею.

Но даже после этого замечания Феликс то и дело оборачивался.

— Не бойся, меня не утащит водяной, — иронически заметила девушка.

Он сделал еще с десяток взмахов и попробовал стать на дно. Вода доходила ему до середины груди.

— Эй, — крикнул Феликс, — тут уже дно есть. Не плыви, отдохни!

Марина подплыла, осторожно попробовала коснуться донного песка кончиками пальцев. Из воды показались ее плечи. Она запрокинула голову, чтобы отжать руками мокрые волосы, чуть пошатнулась, и Феликс придержал ее за локоть. От неожиданности девушка словно оцепенела. Замер и Колчанов. Некоторое время они оба так и стоячи, боясь даже шелохнуться.

Медленно, очень медленно, Феликс обнял Марину за плечи и заглянул ей в глаза. В них читались испуг и жалость к самой себе.

— Не надо, — прошептала девушка, — слышишь, не надо! Говорить глупости — это одно…

— А что — другое?

— Мне противно…

А он уже прижимал ее к своей груди, его руки скользили по нервно вздрагивающей девичьей спине. В какое-то мгновение ему показалось, что земное притяжение больше над ними не властно и они парят в воде, словно в небесах.

— Не надо, не надо… — слышал он шепот возле самого своего уха.

— Не бойся…

— Нет! Нет… Ну не надо…

Слоистая вода обдавала то теплом, то ледяным холодом. Вода… Говорят, в воде зародилась жизнь на Земле.

— Прижмись ко мне, успокойся, — Феликс гладил Марину по мокрым волосам.

Ночь над озером дурманяще пахла мокрой травой.

— Я не хочу, слышишь? — говорила Марина, хотя даже не пыталась вырываться из объятий.

— Ты не думай… Главное — не думай. Смотри, красота-то кругом какая!

Он легко подхватил ее под руки, вытащил из воды по пояс и коснулся губами тугой холодной груди. Девушка тут же прикрыла ее ладонью.

— Ты просто жалеешь меня, или… — произнесла она и свободной рукой уперлась ему в грудь.

— Или?

— …или тебе все равно с кем.

При этих словах ее вытянутая рука сперва чуть согнулась в локте, а затем обвилась вокруг его шеи.

— Только не целуй, хорошо? — попросила Марина, пригнув голову к груди.

А затем Колчанов почувствовал, как ноги девушки обхватывают его под водой. Он скользнул руками по ее бедрам, уже больше не боясь того, что Марина отстранится от него.

— Не надо меня жалеть, — шептала она, — не надо. Я сумею.

— Это не жалость, ты мне нравишься.

— Феликс, то, что сейчас происходит… я не хотела этого.

— Да, я знаю.

— Я даже не хочу этого сейчас.

— А вот теперь ты врешь.

— Неправда…

На мгновение они снова замерли, глядя друг на Друга.

— Странно, но мне хорошо, — проговорила девушка и тут же добавила: — Забудь обо всем, что я тебе говорила, слышишь?

— А ты ничего и не рассказывала. Это вода виновата, это она подтолкнула меня к тебе. По закону Архимеда. Тело, погруженное в жидкость… Хочешь, пусть будет так?

Феликс прижимал Марину к себе и смотрел на усыпанное звездами небо.

— Ты, наверное, давно не смотрела на звезды? — спросил он.

— Я и сейчас смотрю на них.

— Ты же опустила голову.

— Они отражаются в воде.

Но лишь только Феликс попытался преодолеть последнюю преграду, Марина остановила его.

— Нет, не надо. Не сейчас, потом. Нам и так очень хорошо. — И тут же, спохватившись, добавила: — Мне сейчас хорошо. Но если хочешь… — она вздрогнула, и Феликс вдруг почувствовал каждый ее нерв.

— Если не хочешь, не будем, — сказал он.

— Я сама не знаю, чего хочу. Знаю одно — потом пожалею. Решай ты.

— Пожалеешь о чем?

— Соглашусь — пожалею. Откажусь — тоже.

— Просто ты сейчас не в себе и, по-моему, не понимаешь этого. Разве ты не хочешь, чтобы все было нормально?

— А ты предлагаешь мне испытанное на кроликах, запатентованное лекарство? — усмехнулась Марина.

— Если хочешь — да.

— Профессор кислых щей! Ты еще и рецепт выпиши — принимать по два раза в день после еды.

После этих слов Феликсу показалось, что даже звезды поблекли. И вода перестала быть волшебной. Самая обыкновенная вода — холодная внизу, теплая вверху.

Ему даже подумалось: «Теплая, как моча!» Марина словно угадала его мысли и еще ниже пригнула голову.

— Я дура, — сказала она, — самая-пресамая распоследняя дура.

— Почему?

— Я хочу обидеть тебя. Зачем мне это надо?

— Наверное, потому, что обидели тебя? Марина опустила одну руку под воду.

— Ты все еще хочешь меня?

— А ты как думаешь?

— Но я же не могу знать за тебя!

— Это женщина может притворяться, мужчина на такое не способен. Он или хочет — или нет. И проверить это несложно — попробуй.

— Только пообещай, если я снова начну говорить какие-нибудь гадости, ты дай мне по физиономии и хлещи, пока я не приду в себя.

— Я лучше ущипну тебя за грудь.

— Только ты не спеши, я все сделаю сама, Феликс стоял, запрокинув лицо к небу, и постепенно переставал ощущать, где холодная вода, где теплая. А затем уже девушка не останавливала его. Она лишь все сильнее закусывала нижнюю губу и время от времени пыталась заглянуть в его глаза.

Марина оказалась не очень-то искусной в «науке страсти нежной», но зато в каждом ее движении чувствовалась искренность и неподдельное желание. Она удивлялась самой себе, тому, что снова может находить радость в близости с мужчиной.

Когда Марина и Феликс вышли на берег, у девушки от холода зуб на зуб не попадал. Не помогала ни собственная одежда, ни наброшенная на плечи куртка спутника. К тому же Марине страшно захотелось есть. Она принялась один за другим уничтожать бутерброды, с жадностью запивая их пивом.

А водитель автопробега тем временем разводил костер. Когда пламя разгорелось, Марина уселась возле костра, по-турецки скрестила ноги и накрыла их подолом длинной юбки. Девушка протянула руки к огню так близко, что языки пламени едва не касались ее пальцев.

— Ты так сгоришь, — предупредил ее Феликс.

— Бр-р, холодина какая, кажется, уже никогда в жизни не согреюсь, — сказала Марина, стуча зубами.

— Странно, — заметил Колчанов. — Обычно бывает наоборот.

— Не знаю. Не так уж часто мне приходилось самой убеждаться в этом, — с раздражением проговорила девушка и дожевала последний бутерброд с мясом. — Ты можешь включить печку в машине?

— Если тебя не согрел живой огонь, то печка не согреет уж точно.

— Согреет, я-то себя знаю. Я же городской человек, и всякие красоты природы с комарами меня доводят до бешенства. А вот цивилизация — вполне по мне.

Феликсу осталось только пожать плечами. Цивилизация! И это говорится после русалочьих утех.

— Мне долго держать печку включенной не надо, — успокоила Марина водителя. — Я за полчаса усну, потому что устала как собака. А если я заснула, то потом мне уже все равно.

— Ты что, мой бензин жалеешь?

— Да я же видела — на датчике половина бака.

— Марина, «Лендровер» — машина военная, и в нем не простая печка, а каталитическая, работает отдельно от двигателя и бесшумно.

— А-а, — понимающе протянула Марина, явно не очень-то разобравшись в принципе работы печек нового поколения. — Но все равно хорошо, — тут же добавила она и поплотнее закуталась в куртку.

Феликс разложил сиденья, включил печку, повыгонял комаров, поднял стекла.

— Ну все, теперь здесь будет как в финской бане — сухо и тепло, — он сделал приглашающий жест.

Девушка еще немного погрела руки, а потом бегом бросилась к машине, скорее в тепло. Она тут же легла, забилась под самые дверцы, укуталась во все, что только можно, оставив Феликсу лишь тонкое одеяло, и почти мгновенно уснула. В машине стояла такая жара, что ее владелец обливался потом. Бодрости после купания как не бывало.

Наконец он отключил отопление, немного опустил стекло и подвинулся поближе к Марине. Та забормотала во сне, повернулась на бок и уткнулась лбом ему в плечо. Колчанов лежал, прижимая к себе девушку. Ему было хорошо и спокойно. А не of; этом ли он мечтал?