Страница 4 из 29
Вова пытался вспомнить то далёкое, по-доброму забытое ощущение жизни, которым обладал, когда слух впервые был этой мелодией обласкан. Но мгла последующих тяжёлых воспоминаний залила душу до краёв, и чтобы найти тот свет, нужно погружаться с головой в едкую нефть неверной памяти. Но стоит ли оно того? Наверное, нет.
Кофе клубился и извивался невесомыми лоскутками пара, точно кто-то выдыхал из чашки тепло тела в студёный воздух комнатной осени. Кофе ткал аромат из истолчённых зёрен и горячей воды, источал его, густой, влажный и властный, по жилищу. Вова дул на круг чашки, остужая кофейный пыл, а напиток, напротив, дул на него, огонь внутри разжигая для того лишь, чтобы растолкать тлеющие угли давно переспевшей необходимости перемен.
На полоску света, обронённую из окна сломанным солнцем, выползло крохотное насекомое. Приняв короткую солнечную ванну, оно подняло и расправило ничтожно малые крылышки. Походило в неглиже взад-вперёд. Вернулось в смуглую тень. Деловито прошлось там. Снова вернулось на скромный свет. Насекомое по собственному желанию меняло светлую полосу на тёмную. А могут ли так люди, хозяева своих суеверных судеб?
Пришло время съезжать. В очередной раз. В который раз. Только в этот раз неясно куда. И в этом «неясно куда» давно растворилось понятие дома, и вакуум очага заполнило кочевничество, с которым почему-то крайне быстро свыкаешься. «Ладно, жизнь. Давай. Придумай что-нибудь. Мне интересно, что ты предложишь. У меня нет идей», – мысленно обозначил вселенной свою позицию Вова и принялся неторопливо собирать нажитые посильным трудом вещи в пакеты, пакеты в сумки, сумки в коробки, суммарно занимающие максимум десять процентов слова «имущество». Гнетущий авось, на который постоянно приходилось опираться всем весом обстоятельств и хитросплетений, был единственной константой в жизни Вовы, да и в переменчивом мире людей необъятной, наверное, тоже.
Разбор гардероба дал странный эффект: примерка толстовки десятилетнего возраста, при покупке обёрнутая слоями мечт о скорых путешествиях в самые разнообразные уголки этой прекрасной планеты, оказалась соразмерна лишь втискиванию себя в старую, ещё более тесную и пустую жизнь, которую ненавидишь гораздо больше текущей, и этикетка на её воротнике теперь содержала вместо размера клеймо «счастье просроченных лет». Толстовка и прочие «текстильные отходы», собранные в домне дворовой бочки и обильно смоченные бензином, были преданы очищающему огню. Сера на головке спички усмехнулась, скользнув-чиркнув о короб, и распалила высокое, но не дымное полымя.
Часть вещей была передана в безвозмездное пользование другим людям, клюнувшим на жирную блесну «бесплатно-самовывоз» в интернет-объявлении. Мебель (стол, шкаф и диван) была обменяна на вполне скромную сумму (большей частью отданную в счёт ремонта разбитого окна). Коробка, полная памятных вещей из разных мест и времён, найдена не была в виду своего несуществования. Её заменил старый кнопочный мобильный телефон, беспробудно спящий в дебрях комода (между двух странных горок как-то там оказавшегося песка) и хранивший юные пьяные эсэмэски, полные любви и веры, сквозь которые казалось, что она – Та Самая. Аппарат был без приличествующих ритуальных церемоний запущен дальним трёхочковым броском в прожорливое мусорное ведро, как и многие прочие, вполне гаджетовидные вещи, утяжелявшие пожитки. Туда же отправилось (с искренней усмешкой после прочтения) лёгкое, добротно скомканное подобие бумажного дневника – в канун Нового года в нём обновлялись одиннадцать неизменных пунктов с точки зрения достигнутого за прошедший подотчётный период. На предложение предпоследней строки самому себе пятилетней давности был дан короткий, но ёмкий ответ (пунктуация и авторский стиль сохранены): «Ты ебанулся копи на хату а нахуй пойти не желаешь сноуборд тачки да я максимум накоплю на верёвку и мыло».
Оставшийся скромный скарб аккуратно, по-тетрисовски, сложился и спрессовался в куб ближе к полудню. Отточенный годами обряд смены очага вызывал смешанные чувства – с одной стороны, это всегда невинный взгляд чего-то нового, с другой стороны, переезд – процесс слишком приземлённый, лишённый даже намёка на полёт фантазии: так или иначе ты окажешься в четырёх аскетичных стенах один на один с мыслью о перемене мест разбитых корыт. Разве что новый дом не будет так скуп до тепла, как нынешний.
Внезапно в дом влетела бабочка. Порхала красивыми крыльями, казалось, бесцельно, но двигалась. Как-то наугад выписывая зигзаги, она пронзила полётом комнату, села на целую створку окна и стихла. Двойной телефон, на котором синяя изолента сменилась изолентой алой, элегантной и молодецки удалой, завибрировал. Экран оповестил, что на проводе «Жожоба-подлец».
2.
Вова поднял трубку.
– Алло, Коди, ты не поверишь, но сегодня тот самый день, – Костик верещал в ухо с расстояния в несколько уралмашевских километров плоским, безобъёмным голосом, – когда госпожа удача отвернула свою прекрасную пятую точку от твоего убогого, хоть и скуластого лица, и повернулась лицом своим.
– И в чём фарт? – озадаченно спросил Вова, не веря в простодушность фортуны.
– Удача, сука такая, сегодня благоволит к тебе как никогда.
– Да мне всегда везёт как утопленнику.
– Просто невероятная пруха-братуха для тебя. Колесо фортуны раскрутилось и слилось с колесом Сансары, осознав, что ты вчерашний бесследно исчез, а ты сегодняшний заслуживаешь шанса.
– Чё несёшь, смерд? – тяжело вздохнула Вовина терпеливость.
– Но, чтобы разгадать, о чём речь, тебе нужен ключ-шифровка, состоящий из шести почти одинаковых слов, котор…
– Дети Ети еле-еле ели ели, – перебил Вова.
– Су-у-ука… – Костик запнулся от неожиданности. – Ладно, твоя взяла, незнакомец. Короче, мой сосед по хате Тоторо ехает нахер навсегда в другой город. Ты можешь жить у меня как царь. Мы заплатили за год вперёд, но сосед, как ни странно, не претендует на своё баблишко, ибо валит срочняком. Так что есть маза вписаться на ровную хату нашару. У тебя будет своя комната, и никто не будет вечером проверять уроки.
– Заманчиво, – Вова задумчиво поскрёбывал щетинистый подбородок.
– Конечно, заманчиво, когда ты бомжара, без гроша за душой. А у меня будешь жить как у Христа за пазухой.
– Твою речь бросает то в уличный жаргон, то в постпенсионный словесный маразм, это всегда так было или просто я не замечал?
– Всегда. Так чё, согласен?
– Уже пакую манатки. Спасибо, дружище-кент. Что бы я без тебя делал.
Показалось, что голос Вовы посветлел и даже немного утратил низкочастотную составляющую. Жизнь довольно быстро ответила на его запрос.
– То же самое, но не так весело. Тоторо седня уже валит. Можешь под вечер привозить шмот. Хотя откуда он у тебя…
– Я совершу рокерский переезд. Просто приеду с гитарой. Которой у меня нет, – Вова осторожно улыбнулся.
– Добро. Бери Евгешу-алкаша с собой. Обмоем сразу твоё перерождение и становление в личность, ибо мне сегодня как раз капнула зэпэ.
Нежила карман зарплатная карта Костика, чуть припухшая от эсэмэски, теплила бумажник, и сам он делался чуточку добрее и радушнее.
– Говно-вопрос.
Вова, закончив разговор и распрощавшись с другом, снял с шеи нить, удерживающую на привязи вечно холодный пистолетный патрон, и занёс его над центром круга с четырьмя сторонами света и с тем же количеством вариантов ответа. «Стоит ли переезжать?» – так прозвучал вопрос, заданный проводнику, неведомым образом способному советоваться со вселенной. Патрон передал короткий оперативный ответ от астрального мира, качнувшись «да» на восток, Вовино мнение подкрепив.
Вечером в съёмной квартире Костика гудел широкий кутеж. Грешили азартом карты. Негромко пела «Агата Кристи», кухня тёплых тонов топала ножкой в такт: «Не плачь, мой палач, лишь меня позови…» Масляный радиатор, радуясь своей скоротечной необходимости в виду временного отсутствия центрального отопления, щепетильно грел три пары ног. Евген, натянувший тельняшку с синими полосами, в которой он некогда гонял «духов» и «карасей» на сторожевом корабле, бороздящем моря и океаны, вливал в себя почти чистым «Джек Дэниэлс» – пил со льдом. Взъерошенный Костик, сидящий вразвалку в синей майке и нацепивший очки с жёлтыми стёклами на кончик носа, имел внушительный домашний бар и поглощал состряпанный собственноручно «Лонг айленд айс ти». Вова, облачённый в чёрную футболку и джинсовые шорты, неспешно тянул светлое нефильтрованное под вяленую таранку.